Любовь и фантастика (сборник) - Марина Дяченко

У Алонсо немного отлегло от сердца.

Тот, что отправлялся с отцом, был тучен и корыстолюбив; когда ему напомнили о губернаторстве, только кисло поморщился. Он постоянно требовал денег – какой-то платы, каких-то «суточных»; Алонсо не оставляла мысль о том, что именно из-за его предательства отец и погиб. Умер на обочине пустой дороги, всеми брошенный, захлебнулся в грязной луже, избитый, не в силах подняться… Люди, которым он хотел помочь, бросили его валяться в грязи, а тот Панса ограничился телеграммой домой…

Усилием воли Алонсо отогнал черное воспоминание.

– А мы тут как раз говорили о счастье для всего человечества, – улыбнулась Альдонса.

Оруженосец крякнул:

– Да уж… О счастье хорошо поговорить перед ужином, пищеварению, вроде бы, способствует…

– Вы голодны, – спохватилась Альдонса. – Пойду распорядиться насчет ужина…

Алонсо мягко поймал ее за локоть:

– Надень, пожалуйста, тот кулон… мой любимый. Пусть будет праздник!

– Цепочка порвалась, – грустно улыбнулась Альдонса. – Я снесла ее чинить к ювелиру.

* * *

Алонсо пребывал в прекрасном расположении духа. Добрая примета – оруженосец прибыл вовремя, и звать его Санчо, как и того, первого.

Разумеется, не избежать визитов досужих соседей. Разумеется, они все припрутся сюда под разными предлогами, и первым явится, конечно, Карраско…

Фелиса подавала на стол. Наливая вино в бокал Алонсо, она наклонялась так низко, что касалась грудью его руки; Алонсо не было неприятно, наоборот – он улыбался. Наверное, это потому, что я добрый сегодня, думалось ему. У меня хватит приязни на всех, в том числе на глупенькую Фелису…

Он украдкой поглядывал на Альдонсу, но та, казалось, с увлечением слушала Санчо и не обращала внимания на почти неприкрытые вольности, нахально творимые под самым ее носом. Правда, и Фелиса умела выбрать момент – пополняла бокал Алонсо только тогда, когда Альдонса отворачивалась.

– Господин мой, – начал Санчо со смущенной улыбкой. – Вы позволите, я уже буду вас так называть? С тех пор как семейство Панса переехало под Барселону… об истории странствующих рыцарей приходилось судить со слов тех Панса, что возвращались из похода. Признаться… мой дядюшка Андрес, который сопровождал в походе вашего батюшку… он понарассказывал всякой ерунды, но ведь его у нас на хуторе каждая собака знает как, простите, брехуна. Мой отец не таков, иначе не назвал бы меня Санчо. Но вы все-таки скажите, сеньор Алонсо, что, ваш батюшка преуспел в походе? Защитил кого-нибудь? Спас?

Алонсо посмотрел Санчо в глаза; кажется, он был искренен. Он был простодушен, как и положено, и спрашивал без тайного умысла, без подковырки.

– Мой отец Диего Кихано, – сказал Алонсо медленно, – был образцом рыцарской доблести и подлинного милосердия… К сожалению, пространствовал он недолго. Мой отец вступился за работников, над которыми издевался хозяин… а хозяин пообещал работникам денег, если они изобьют отца. И они избили его, и он умер…

Алонсо замолчал. Посмотрел на Альдонсу; та сидела прямая, невозмутимая, и он проклял себя – зачем понадобилось говорить об этом как раз перед выездом? После всех этих ночных сцен? И кто знает, что она скажет сегодня ночью… Или о чем промолчит, закусив зубами край подушки…

– Правда, говорят, лысая, а кривда чубатая, – кашлянул Санчо. – Бог им судья… Только вот я смотрю… такая куча, простите на слове, благородных господ здесь на портретах… Может, вы расскажите мне, оруженосцу, какую-нибудь… историю с хорошим концом? Кто вдову защитил, кто за обездоленного заступился… да?

Молчание.

Альдонса невозмутимо пила воду. Маленькими аккуратными глоточками.

– Друг мой Санчо, вот история рода Кихано, – Алонсо обвел рукой портреты. – Все эти господа были наследниками Дон-Кихота, и каждый из них, достигнув зрелых лет, надевал доспех и отправлялся в странствия. О каждом из них слагались легенды…

Алонсо сделал паузу. Как бы для значительности, а на самом деле затем, чтобы из множества деяний своих славных предков выбрать самую что ни на есть убедительную «историю с хорошим концом»…

– Вот, друг мой Санчо, слева от лестницы вы видите портрет Алонсо Кихано-четвертого. Этот человек был требователен к себе и к другим; некоторые называли его фанатиком. Но неправда, что он призывал сжигать на кострах всех, кто не разделяет его убеждения; это домыслы, каких много вокруг семейства Кихано… Алонсо-четвертый знаменит тем, что спас ребенка от чудовищной бешенной собаки!

Санчо странно улыбнулся – и почему-то взглянул на Фелису.

Задребезжал дверной колокольчик.

* * *

Альдонса пила, хоть ее уже мутило от этой воды; Диего Кихано, несчастливый отец Алонсо, смотрел на нее с портрета.

Так надо, молча говорил дон Диего. (Альдонса отлично помнила его – они с Алонсо уже были мужем и женой, когда однажды двадцать восьмого июля Диего Кихано ушел в свое странствие). Так надо, терпи. Будь достойной подставкой для статуи прекрасной Дульсинеи…

– Сеньор Карраско, – сообщила Фелиса.

Альдонса нахмурилась. Сказаться больной? Уйти к себе?

Это была бы слабость, в Альдонсином роду не водилось слабачек. А как ее свекровь, мать Алонсо, шла за гробом своего замученного мужа? Прямая, как гвадаррамское веретено, с невозмутимым, будто высеченным из мрамора лицом…

И той же ночью умерла от сердечного приступа.

– Добрый день, милейший Алонсо, – юнец Карраско уже стоял в дверях. – Добрый день, дорогая Альдонса… О-о-о, так это и есть наш оруженосец?

– Это не вполне ваш оруженосец, – отозвался Алонсо с недоброй улыбкой. – Это наш оруженосец, любезный Самсон… Присаживайтесь. Фелиса, еще один прибор… Санчо, это Самсон Карраско, друг семьи.

* * *

Карраско переминался с ноги на ногу:

– Нет-нет, Алонсо, я не хотел бы… у вас домашний, в некотором роде семейный ужин… Я всего на минутку, Алонсо, можно вас на пару слов?

– Я слушаю, – Алонсо пожал плечами. – Здесь все свои.

– Алонсо, – гость замялся, – вы жаловались на бессонницу, так я добыл для вас великолепное снотворное! Куда лучше обыкновенной цикорной воды!

И торжественно замолчал, очевидно, дожидаясь похвалы.

– Он прекрасно спит, – холодно сообщила Альдонса. – Можете мне поверить, он спит, как ребенок.

Карраско не смутился:

– Очень хорошо, дорогая Альдонса, это просто прекрасно… Но волнения, но магнитные бури, изменение атмосферного давления – это все очень влияет на людей, подобный нашему Алонсо. Я сам в такие дни плохо сплю, что уж говорить о…

Он запнулся. Вздохнул; обернулся к Пансе:

– Санчо, любезный Санчо! С вами мне надо тоже переговорить… Потом, конечно. Потом. Вы ведь будете сопровождать нашего идальго в походе, а странствия рыцаря – это не прогулка за грибами, здесь может быть много непредвиденных случаев, ситуаций, травм как физических, так и моральных… А я чувствую ответственность за здоровье Алонсо. За его душевное здоровье.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});