Новая теория происхождения человека и его вырождения - Мошков Александрович

Это явление наблюдалось, кроме того, в Париже, в Вене,в Страсбурге, в Эльзасе и в Баварии. Оно было известно очень давно, так как о нем писали: Гипполитус Гваринониус в 1610 году, Марк д'Эспин, талмудические врачи и др.

Словом, между высшими сословиями Европы и низшими наблюдается такое большое антропологическое различие, что Деникер находит возможность допустить преобладание в среде европейской аристократии другой расы, чем в рабочем сословии.

Нам, русским, по собственному опыту, хорошо известны особенности, отличающие простонародье от интеллигенции. У нас для этого существуют даже особые термины: «вульгарный» и «простонародный», которыми характеризуются не только внешний вид человека и черты его лица, но походка, манеры и даже характер и поведение.

Так как в лице современного крестьянина перед нами продукт очень долгого и сложного исторического процесса, то, естественно, что мы не можем ожидать среди него однообразия. Встречаются и одиночки и целые деревни, в которых внешние отличия простонародья от интеллигенции очень слабы, мало заметны, но зато есть другие местности, в которых они резки и невольно бросаются в глаза. Замечает такие отличия и сам народ или, лучше сказать, его верхи, и называют представителей низшего типа «серыми мужиками, сиволапыми, вахлаками» и т.п.

Итак, тип русского крестьянина-вахлака нам достаточно известен, чтобы стоило подбирать для этого литературные свидетельства. А потому только для напоминания мы приведем здесь несколько характеристик его, сделанных различными лицами, в разных уголках нашего отечества.

Вот, например, как польский этнограф, Оскар Кольберг, описывает русских крестьян, живущих над Бугом, в Седлецкой губернии: «Кожа их обыкновенно бледная и смуглая, фигура сгорбленная и довольно небрежная. Женщины также некрасивы; по временам, однако, блеснет между ними, неведомо откуда, смугловатая, пригожая девушка с красивыми чертами лица и выразительными глазами, и кажется как бы цветком из иной страны, по слепой случайности выросшим среди этих невзрачных полевых трав». А вот отзыв о наружности белорусов польской писательницы Элизы Оржешко: «Движения тела у них даже в молодости тяжелые и ленивые, черты лица апатичны, взгляд чаще понурый, чем веселый и расторопный, речь медленная, колеблющаяся, спутанная». О наружности великорусского крестьянина из глухих местностей Вологодской губернии пишут: «Роста жители большей частью среднего, смуглые лицом и телом, крепкого телосложения, как мужчины, так и женщины, но те и другие некрасивы собой и самый вид их суровый и голос грубый».

20. ХАРАКТЕР И УМ НИЗШИХ КЛАССОВ

Сходство между низшими классами Европы и дикарями. Различие между дворянством и простонародьем у французов. Характер польского крестьянина. Русское простонародье. Щедринский тип Конона. Сходство этого типа с людьми монгольской расы.

Относительно характера низших классов в западно-европейской литературе вовсе не редкость встретить параллель, проводимую между ними и дикарями. Чемберлен в своем сочинении «The child» цитирует по этому поводу слова французского этнографа Мануврие, наблюдавшего в парижском Саду Акклиматизации гамбисов Гвианы. По словам этого последнего, гамбисты напоминают французских крестьян, которые жили замкнутой жизнью где-нибудь в горах, где они вели простую монотонную жизнь, лишенную всякой цивилизации. Если бы, говорит он, поселить гамбисов между европейцами, то они скоро бы стали на один уровень с невежественными французскими крестьянами, живущими в больших городах.

«Без сомнения, – говорит Шарль Летурно, – в цивилизованных странах существует высшая культура, совершенно незнакомая первобытным людям и даже недоступная их пониманию, но если бы мы потрудились внимательно наблюдать европейцев, то нашли бы между нами многих, стоящих по своему развитию почти так же низко, как чернокожие Центральной Африки, также неспособных к умственному вниманию, ко всякой работе, требующей отвлеченного мышления, также погруженных в дикий анимизм. Готтентоты, впервые увидя европейские суда и экипажи, приняли их за живые существа; но ведь многие из наших бретонских крестьян подумали то же о локомотиве, когда впервые поезда железной дороги проникли в их провинцию. Негры, в особенности низшие, напиваются до полной потери сознания, но ведь то же самое бывает и с мало развитыми европейцами. Многие из наших крестьян считают и производят арифметические вычисления не лучше низших негров и вообще первобытных людей. Что касается языка, то здесь нет также особенной разницы. Без сомнения, лексикон ученого содержит тысячи слов, иногда даже на нескольких языках, но уже давно констатирован факт, что необразованному крестьянину вполне достаточно нескольких сот выражений».

Ляпуж у французского дворянства насчитывает наибольшее количество великих имен, тогда как французское простонародье, по его словам, сыграло второстепенную роль в прокладывании новых умственных путей. Если рассчитывать умственную продуктивность различных сословий французского общества, то один дворянин равнозначен 20 мещанам или 200 простолюдинам.

А вот как польские этнографы характеризуют низший тип своего простонародья:

Польский крестьянин очень мало привязан к близким ему особам: после смерти жены, он уж через несколько недель вводит в дом другую. Он недоверчив и подозрителен. Даже в том, что делается для его пользы, крестьянин всегда усматривает какие-нибудь тайные мысли и желание его эксплуатировать. Он мало доверяет панам и ксендзам и упорно нерасположен к интеллигенту и к каждому одетому в сюртук. В своих сношениях с ним он всегда неискренен. Его нельзя склонить ни к какому общественному делу, даже имеющему целью его благо. К увеличению своего имущества он не проявляет никакой склонности; ни просьбой, ни угрозами нельзя его к этому принудить. Он чрезвычайно непредусмотрителен. Пример образцового улучшенного хозяйства не действует на крестьянина, для которого самое мудрое правило – держаться того «как за отцов бывало». Он чрезвычайно консервативен: каждая деревня имеет свои неизменные обычаи, которых все слепо держатся. Фигура крестьян, речь, костюмы, экипажи отличаются такими неизменными чертами, что знакомому с данной местностью легко с полной уверенностью сказать крестьянину: «вы хозяин из Тарнагрода, вы из Красника, вы из Кшешова» и т. под. К помещику крестьянин в некоторых местностях оказывает подобострастное почтение. Когда он проходит мимо помещичьей усадьбы, то хоть бы хозяев не было дома, он всегда снимет шапку. С почтением же относится он не только к дворовым людям, но даже к дворовым вещам. К лицам интеллигентным или, по крайней мере, одетым по городски, он обращается с поклоном и со сниманием шапки при каждой встрече. Во время разговора с ними всегда стоит с обнаженной головой и даже, если ему приказать надеть шапку, то и тогда не наденет.

В заключение приведем некоторые черты, которыми характеризуется русское простонародье. О белоруссах Элиза Оржешко пишет, что это «народ, который легче всего подозревается в неспособности к мышлению и в безразличии ко всему, что не находится в ближайшей связи с его очень низменными потребностями и интересами». О вологодских крестьянах пишут, что у них «на отвлеченных предметах внимание удерживается вообще недолго». «Тайные религиозные понятия простолюдина о загробной жизни, – пишет местный священник о полещуках, – безумные суеверия о душе и связи ее с телом. И неудивительно. Если по своей неразвитости он не может верно понять факта из мира видимого, его окружающего, то тем более недоступны его пониманию умозрения истины или отвлеченные предметы. Спросите его, как он представляет себе душу, для чего человек живет на земле, что будет с ним после смерти, и вы услышите от него равнодушный ответ: «мы люди темные, откуда нам знать про гэто, Бог видае».

В параллель к тому, что сообщалось нами выше о дикарях, не выносящих даже легкого напряжения мозга, приблизительно такой же отзыв случилось нам найти и о низших сословиях Европы. «Общеизвестен факт, – пишет проф. Шимкевич, – что люди, занимающиеся всю жизнь физическим трудом, совершенно не выносят умственного напряжения. Полный силы и здоровья крестьянин, посаженный за азбуку, после непродолжительного умственного напряжения, иногда падает в обморок».

С умственной неподвижностью у простолюдинов иногда соединен поразительный консерватизм. О гуцулах (русских горцах в Галиции) Головацкий говорит: «Они строят дома по обычаю своих предков; лошадиная упряжь, убранство мужчин и ожерелья женщин, до малейшей пуговицы и пряжки, покрой одеяния до малейшей каймы и обшивки все столь определенно и неизменно, как бы в статуе вылито или долотом ваятели выковано».

А вот свидетельство о лени и беспечности крестьян, свойствах особенно характерных для дикаря: «Если у белорусса нет крайности в насущных потребностях, он обыкновенно мало заботится о будущем». У белоруссов же наблюдается и миролюбие, которым так отличаются дикари: «Заносчивость и резкие слова соседа не вызывают в могилевском бело-руссе столько же резких ответов даже при толчке со стороны задорного спорщика. Когда другие побуждают обратиться к суду или «дать сдачи», крестьянин отвечает: «нехай ему Бог отдасць». Крестьянин как бы ни был обижен кем-либо, весьма скоро забывает нанесенную ему обиду. Разбои и грабежи, появляющиеся в других местностях в тяжкие неурожайные годы, – вовсе неизвестны у могилевских белоруссов». Наконец, вот еще одна черта, сближающая нашего крестьянина с такими народами, как китайцы, но происходящая в сущности от слаборазвитой нервной системы – это полное равнодушие к смерти. «Трудно себе представить, – пишет Дембовецкий, – как бесстрашно и покорно встречает смерть белорусский крестьянин. За редкими исключениями, умирающий делает свои устные завещания с поразительнейшею подробностью, причем им не будут забыты не только родные, но и их последующая жизнь в тонких мелочах».