Рейтинговые книги
Читем онлайн Картины Парижа. Том II - Луи-Себастьен Мерсье

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 27 28 29 30 31 32 33 34 35 ... 80

Он тайком положил в шкатулку, куда девушка клала свои вещи, несколько принадлежащих ему предметов, а потом принялся кричать, что его обворовали, позвал полицейского и составил протокол. Когда шкатулку открыли, то нашли в ней все вещи, о которых он говорил.

У арестованной девушки не было в защиту ничего, кроме слез, и на допросе она твердила только, что невиновна. Нельзя строго судить судопроизводство, если принять во внимание, что судьи никак не подозревали подлости обвинителя и что они неуклонно исполняли закон; а закон исключительно строг. Эту строгость следовало бы устранить из нашего уголовного кодекса и заменить ее более простым наказанием; тогда меньше краж оставалось бы безнаказанными.

Ни в чем неповинная девушка была приговорена к повешению. Ее повесили неудачно, так как это был пробный опыт сына палача. Один хирург приобрел ее труп и велел отнести его к себе. Но вечером, когда он уже готов был вскрыть тело скальпелем, он почувствовал, что оно еще теплое. Стальное острие выпало из рук хирурга, и он уложил в постель ту, которую только что собирался вскрыть.

Его старания вернуть ее к жизни не остались бесплодными. Одновременно он послал за священником, в скромности и опытности которого был уверен, чтобы посоветоваться с ним об этом странном случае, а также и для того, чтобы иметь свидетеля.

Когда несчастная девушка открыла глаза, ей представилось, что она уже в другом мире, и, видя перед собой священника, у которого была большая голова и крупные черты лица (я его знал и от него-то все это и слышал), — она, дрожа всем телом, сложила руки и воскликнула: Отец небесный! Ты знаешь, что я невиновна. Смилуйся надо мной! Она продолжала взывать к священнику, думая, что видит перед собой самого бога. Пришлось долго убеждать ее в том, что она не умерла, до такой степени мысль о казни и смерти потрясла ее воображение! Нельзя себе представить ничего трогательнее и выразительнее этого вопля невинной души, обращенного к тому, кого она считала верховным судией. Если бы даже она не была так красива, все равно, это единственное в своем роде зрелище должно было бы поразить чувствительного и наблюдательного человека. Какая картина для художника! Какая тема для философа! Какой урок для юриста!

Дело не было пересмотрено, как об этом сообщалось в Журналь де Пари. Служанка оправилась от потрясения, а вернувшись к жизни и признав простого смертного в том, кого она боготворила и кто научил ее направлять все молитвы к единому существу, достойному поклонения, — в ту же ночь ушла из дома хирурга; а он вдвойне беспокоился: и за ее участь и за свою. Она, скрылась в одной дальней деревне, боясь встретить судей или исполнителей их решения, боясь виселицы, мысль о которой ее неотступно преследовала.

Гнусный клеветник остался безнаказанным, потому что его преступление, очевидное для окружающих, — не являлось таковым в глазах судей и закона.

Народ узнал о воскресении этой девушки и осы́пал проклятьями злодея, виновника гнусного преступления. Но в таком громадном городе этот случай был скоро забыт, и отвратительное чудовище, возможно, до сих пор еще живо. Во всяком случае, человек этот не понес заслуженной кары.

Интересно было бы написать книгу о всех невинно осужденных, чтобы выяснить причины судебных ошибок и избежать их в будущем. Не найдется ли, наконец, чиновник, который занялся бы этим важным вопросом?

282. Бастилия

Государственная тюрьма! Этим все сказано. Этот замок, — сказал Сен-Фуа{117}, — не будучи крепостью, является самым страшным во всей Европе.

Кому известно, что́ делалось в Бастилии, что́ она заключает, что́ заключала в себе? Но как писать историю Людовика XIII, Людовика XIV, Людовика XV, не зная истории Бастилии? Все самое интересное, самое любопытное, самое странное произошло в ее стенах. Таким образом, самая интересная часть нашей истории останется для нас навсегда скрытой: ничто не просачивается из этой бездны, как не просачивается из безмолвной могилы.

Генрих IV хранил в Бастилии королевскую казну. Людовик XV велел запрятать туда Энциклопедический словарь, который и гниет там по сие время. Герцог Гиз, властитель Парижа{118} в 1588 году, был также хозяином Бастилии и Арсенала. Он назначил комендантом Бастилии Бюсси Леклера{119}, парламентского стряпчего. Бюсси Леклер, окружив войсками парламент, отказавшийся разрешить французов от присяги в верности и послушании, арестовал всех председателей и советников в судейских мантиях и четыреугольных шапочках и посадил их в Бастилию на хлеб и на воду.

О, толстые стены Бастилии, принявшие в течение трех последних царствований вздохи и стенания стольких жертв! Если бы вы могли говорить, как опровергли бы ваши страшные и правдивые повествования робкий и льстивый язык истории!

Рядом с Бастилией расположен Арсенал, в котором находятся пороховые склады, — соседство столь же страшное, как и сама тюрьма.

В Венсенской башне{120} тоже содержатся государственные преступники, которые, повидимому, и кончат там свои печальные дни. Кто мог бы точно подсчитать указы об аресте, изданные в течение трех последних царствований!

Существует история Бастилии в пяти томах, в которых можно найти несколько частных курьезных анекдотов, но ровно ничего из того, что так хотелось бы знать, ничего такого, что могло бы пролить некоторый свет на те или иные государственные тайны, покрытые непроницаемой завесой. Если верить историку, то во времена некоего Аржансона{121} там обращались с неслыханной строгостью и жестокостью с заключенными, уже и без того достаточно наказанными потерей свободы.

Нынешнее правительство, значительно более мягкое и гуманное, чем оно было когда-либо со времен Генриха IV, без сомнения сильно смягчило эту жестокость, и теперь в Бастилии уже не прибегают к чудовищным и совершенно ненужным наказаниям.

Когда кто-нибудь из заключенных умирает, его хоронят в три часа ночи в Сен-Поль. Вместо священников гроб несут тюремщики, а при погребении присутствуют офицеры. Итак, тела избавляются от угнетающей их страшной власти, только когда их приносят на кладбище.

Как только в Париже заходит речь о Бастилии, тотчас же начинаются рассказы о Железной маске{122}. Каждый рассказывает эту историю по-своему, и к фантастическому рассказу примешивают собственные, не менее фантастические соображения.

Впрочем, народ больше боится Шатле, чем Бастилии. Он не боится ее потому, что она ему чужда; у него нет данных попасть в эту тюрьму. В силу этого он не сочувствует тем, кого там держат, и в большинстве случаев не знает даже их имен. Он не выражает никакой признательности благородным защитникам его интересов. Парижане предпочитают купить себе хлеба, чем слушать речи о том, что они имеют право на лучшую жизнь. В прежние времена в Бастилию сажали писателей за самые ничтожные мелочи, но потом убедились в том, что как сочинитель, так и книга и ее идеи приобретают от этого только бо́льшую известность, и предоставили вчерашним идеям быть стертыми идеями следующего дня; поняли и то, что когда располагаешь силой, то можно не беспокоиться о политических и моральных идеях, непостоянных и изменчивых по самой своей природе.

Стонет ли еще там или уже умолк знаменитый Ленге? Этого никто не знает.

Последствия страшны, причины неизвестны (Вольтер).

283. Анекдот

При вступлении на трон Людовика XVI новые, гуманные министры составили милостивый и справедливый указ о пересмотре списков заключенных в Бастилии и об освобождении многих из них.

В числе узников находился один старик, в продолжение сорока семи лет томившийся в четырех холодных и толстых стенах. Закаленный несчастиями, укрепляющими человека в тех случаях, когда они его не убивают, — он переносил тоску и ужасы тюрьмы с мужественным и непоколебимым терпением. Его редкие, седые волосы стали жесткими, как железо, а тело, заточенное в продолжение столь долгого времени в каменном гробу, приобрело такую же плотность и твердость.

Но вот низкая дверь его могилы поворачивается на громадных петлях, отворяется, но не наполовину, как обычно, а настежь, — и незнакомый голос говорит ему, что он свободен и может уходить.

Узнику кажется, что это сон. Он колеблется, потом приподнимается, ступает дрожащими ногами и удивляется, что прошел такое большое пространство. Тюремная лестница, приемная, все кажется ему обширным, громадным, почти бесконечным. Он останавливается, чувствуя себя потерянным, заблудившимся. Глаза его с трудом переносят дневной свет; он смотрит на небо, как на нечто новое; его взгляд неподвижен; он не может плакать; он поражен возможностью передвигаться, ноги немеют, как и его язык. Он минует наконец страшную калитку.

1 ... 27 28 29 30 31 32 33 34 35 ... 80
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Картины Парижа. Том II - Луи-Себастьен Мерсье бесплатно.
Похожие на Картины Парижа. Том II - Луи-Себастьен Мерсье книги

Оставить комментарий