Турмс бессмертный - Мика Валтари

Тут она опять чем-то звякнула и высекла огонь, от которого зажгла стоявший подле нее светильник. Привыкнув к темноте, я был на миг ослеплен его сиянием. Потом мои глаза различили расшитые жемчугом узоры на ее одежде, а ноздри уловили исходящий от нее нежный запах амбры.

— Ты такой же человек, как и я, — разочарованно протянул я. — Обычная земная женщина. А я-то думал, что встречусь с богиней!

— А разве богиня не женщина? — возразила она. — Такая же точно, как все земные женщины, и даже еще более? Чего ты хочешь от меня?

— Покажи мне свое лицо, — попросил я вновь, подходя ближе.

Она вся напряглась, и взгляд ее посуровел.

— Не дотрагивайся до меня, это запрещено!

— А что, я обращусь в пепел, — спросил я с насмешкой, — или упаду замертво на землю, если до тебя дотронусь?

— Не шути этим, — предостерегла она. — Вспомни, как сегодня ты принес богине человеческую жертву.

Мне стало не до смеха. Что-то в голосе этой женщины насторожило меня.

— Покажи мне свое лицо! — взмолился я опять.

— Изволь, — ответила она. — Но не забудь, что у богини много лиц.

Она сняла с головы сверкающий венец, подняла покрывало и, повернув голову к свету, воскликнула:

— Ты узнаешь меня, Турмс?

И, потрясенный до глубины души, я узнал этот веселый голос, смеющиеся глаза и округлое девичье лицо.

— Диона! — не поверил я. — Диона, как ты сюда попала?

На какое-то мгновение у меня мелькнула мысль, что Дионе удалось убежать из Ионии и по прихоти судьбы она очутилась в храме Афродиты в Эриксе. Только потом до меня дошло, что со дня, когда Диона бросила в меня яблоком, утекло много воды. Она не могла остаться все той же молоденькой девушкой, да и я не был уже тем восторженным юнцом, который ее любил.

Женщина вновь опустила на лицо покрывало и спросила:

— Так ты узнал меня, Турмс?

— Твой светильник едва мерцает, — сердито ответил я. — В лучах его я как будто видел девушку, которую встречал когда-то в молодости в Эфесе. Но ты — не она. Ты не можешь быть молодой.

— У богини нет возраста, — возразила она. — Богиня только кажется моложе или старше — это кто как посмотрит. Итак, чего ты от меня хочешь?

— Будь ты богиня, ты знала бы это, не спрашивая, — разочарованно ответил я.

Придерживая одной рукой покрывало на лице, она повела другой, в которой держала свой сверкающий венец. Я следил за ним, как завороженный, пока до меня не донесся ее голос:

— Ляг… Вытянись… Усни…

Она легко сошла с возвышения, стараясь не звенеть браслетами, которые охватывали ее лодыжки, я же не отрывал глаз от венца у нее в руке. Вдруг она выпрямилась, открыла лицо и вопросила:

— Где ты, Турмс?

Ее лицо у меня на глазах сделалось черным, лоснясь от мазей; ее голову украшало изображение луны, у ее ног лежал лев. Я ощутил, как тело мое стягивают священные повязки богини, как тогда, когда я скрылся в храме Артемиды от разъяренной толпы, готовой побить меня камнями. Артемида и теперь стояла передо мной — на сей раз уже не тот свалившийся с неба идол из черного дерева, а живая, страшная, со зловещей улыбкой на черном лице. Повязки стягивали меня все туже, но когда я попытался освободиться от их пут, рука моя коснулась лишь моего голого тела.

— Где ты, Турмс? — повторил женский голос надо мной.

Еле ворочая языком, я застонал:

— Артемида, Артемида!

И тут я почувствовал, что глаза мне закрывают неизъяснимо нежные ладони, тело мое расслабилось, и страх покинул меня. Луна уже не имела надо мной власти.

— Освобождаю тебя от покорности чужой богине, если ты сам этого хочешь и клянешься служить только мне, — объявил голос. — Отрекись от унылой луны, и я дам тебе радостную свободу солнца!

В ответ я зашептал — или думал, будто шепчу:

— Ты, явившаяся из морской пены, ты сама дала мне войти в твой источник и позволила прикрыть наготу твоими цветными повязками. Я был твой еще до того, как Артемида обрела надо мной власть. Так не покидай же меня больше никогда!

Глухой гул наполнил мне уши, ложе закачалось подо мной, а голос повторил еще раз:

— Где ты, Турмс? Проснись! Открой глаза!

Но я так разнежился, что открывать глаза мне совсем не хотелось. Гул между тем усилился и стал нестерпимым, а на языке я вдруг почувствовал привкус меди, и мне пришлось приподняться на локте, чтобы выплюнуть изо рта обол. Я услышал, как монета со звоном ударилась о камни, открыл глаза и снова увидел солнце и ослепительно голубое небо над головой. Исполненный блаженства и покоя, я высвободился из объятий женщины, которую ласкал. Она была совершенно обнаженной — как и я сам: только венок из цветов обвивал мою шею.

А доносящийся откуда-то голос все так же настойчиво вопрошал:

— Где ты, Турмс?

Оглядевшись вокруг, я ответил:

— Я в прекрасном саду, который ограждают с одной стороны высокие кипарисы, а с другой — мраморная балюстрада. Передо мной цветник и источник.

Я отдыхаю в этом саду на широкой мраморной террасе, залитой солнцем. Я лежу на мягких подушках, подле меня — женщина. Улыбаясь мне, она тянет венок у меня на шее. Кажется, до этого я никогда не встречал ее. Бронзовые от загара жнецы, идущие мимо сада в поле, с любопытством посматривают в нашу сторону, но я их нисколько не стесняюсь. У меня своя жизнь, совсем не та, что у них. Напряги я память, я бы наверняка вспомнил, кто я такой и кто эта женщина у меня под боком. Но напрягаться мне лень. Я счастлив. Лучи солнца освещают темные кипарисы. Сверкает белизной кожа моей подруги. Я рад, что рядом со мной такой дивный живой человек.

— Закрой снова глаза!

Я повиновался. Гул в ушах походил уже на рев бури. Это мимо меня вихрем неслось время. Голос же повелел:

— Турмс, осмотрись вокруг! Где ты сейчас?

Я огляделся по сторонам и ответил, потрясенный:

— Я вижу прекрасную долину среди покрытых снегом гор, вершины которых достигают самого неба. Я лежу на лугу среди благоухающих трав. Но я один. Вокруг меня — ни жилья, ни дороги, ни человека.

И тут до меня донесся отчаянно далекий шепот:

— Вернись, Турмс, вернись… Проснись, наконец! Где ты?

Я еще раз открыл глаза. Была ночь. Я стоял посреди незнакомых мне покоев и, затаив дыхание, смотрел на Кидиппу, спящую на своем ложе. Рот ее был полуоткрыт — во сне она вздыхала. Вдруг она вздрогнула, проснулась и при виде меня испуганно потянула на себя одеяло, прикрывая свою наготу, но, узнав меня, улыбнулась и простерла ко мне руки. Я подбежал к ней и крепко прижал ее к груди. Она порывалась закричать, но затихла в моих объятиях и, не сопротивляясь, позволила мне делать с собой все, что я хотел. Однако ее девичьи губы остались холодны, и сердце ее не забилось в такт с моим. И когда я отпустил ее, а она стыдливо закрыла лицо руками, я понял, что она мне чужая, и у меня не было больше желания дотронуться до нее. Наоборот, ее ледяная неприступность даже отталкивала меня.

Разочарованно вскрикнув, я отстранился от Кидиппы — и сразу будто провалился куда-то, а когда снова открыл глаза, то увидел, что лежу на ложе в храме Афродиты в Эриксе. Рядом со мной на краю ложа сидела сошедшая с возвышения богини незнакомка; она что-то говорила мне, пытаясь согнуть и опустить мои руки.

— Что с тобой, Турмс? — спросила она, склоняясь к моему лицу.

Жесткая от шитья торжественная одежда жрицы лежала на полу вместе с покрывалом и венцом. Она сняла также ожерелье и браслеты. На ней была только тонкая туника, а волосы были зачесаны наверх. Из-за высоких тонких бровей глаза ее казались раскосыми. Я видел ее впервые, но при этом у меня было такое чувство, будто я ее знаю. Мои руки расслабились и опали, и я почувствовал изнеможение во всех членах, словно после тяжелой работы. Она провела кончиками пальцев по моим бровям, потом коснулась моих глаз, губ и как бы невзначай стала рисовать круги на моей груди. Я посмотрел на нее в упор. Она побледнела, и вдруг я заметил, что она плачет.

— Ты что? — спросил я с беспокойством.

— Ничего, — огрызнулась она и резко убрала руки с моей груди.

— Почему же ты плачешь?

Она гордо вскинула голову, отчего несколько слезинок упало мне на грудь, и сказала:

— Я вовсе не плачу…

Потом она вдруг отвесила мне звонкую пощечину и зло осведомилась:

— Кто такая Кидиппа, чье имя ты повторял с таким упоением?

— Кидиппа? — переспросил я. — Эта та, из-за которой я сюда ехал. Внучка тирана Гимеры. Однако я больше не чувствую к ней влечения. Богиня освободила меня от нее, как я и хотел.

— Это хорошо, — раздраженно сказала она. — Очень хорошо. Так почему же ты не уходишь, раз получил все, что хотел?

Она подняла руку, словно собиралась еще раз меня ударить, но я перехватил ее тонкое и нежное запястье.

— За что ты бьешь меня? — спросил я. — Я не сделал тебе ничего плохого.

— Ничего плохого? — передразнила она меня. — Ни один мужчина не сделал мне столько плохого, сколько ты. Ступай отсюда! Ступай и никогда больше не возвращайся в Эрикс!