Под сенью Дария Ахеменида - Арсен Титов

― Так ведь вот потому и живет за чужой счет, что сильна. Мы вот ни за чей счет не живем. Мы рассчитываем только на себя, потому что не сильны, ― попытался оправдать себя есаул Косякин.

― И они рассчитывают только на себя, но по-другому! ― сказал я.

― Ну, да, да! По-другому… ― согласился было он, да тут же нашел ход своей прежней мысли. ― Но мы-то не можем, как они, по-другому!

О британцах и аэроплане разговор шел и на ночном биваке. Поужинали мы сухарями, запили пустой водой и было приложились спать. Но усталость и возбуждение дня молнией ходили по людям. Уснули немногие. Большинство, как ни намаялись, мало-помалу стянулись в кружки.

― Касьян Романыч, не гони спать. Дай маленько друг на друга поглядеть, какие стали за день. Словечком христианским дай перемолвиться, ― укоротили они вахмистра.

― Как бы вы это поглядели друг на друга, когда огня взять негде? ― съязвил Касьян Романыч, тут же присаживаясь в кружок.

Огня действительно взять было неоткуда. Запас дров кончился еще по выходе из гор. А с глины нельзя было взять ни сухого будылья, ни сухого навоза.

― Да уж без огня, на ощупь посмотрим, Касьян Романыч, как с чернявой девкой. Ночь темна, девка черна, милуешься, милуешься да пощупаешь, тут ли она!.. Тебе ладно, Касьян Романыч, что ты дал водички на сухарик. А то бы пришлось поплевывать на него да грызть, ― взялись поддеть вахмистра батарейцы.

― Откуда плевать-то с этой глины возьмешь? ― чувствуя, что его поддевают, огрызнулся он.

― Ну, тогда помочиться бы пришлось! ― нашлись батарейцы.

― И это откуда. Все с потом вышло! ― отмахнулся Касьян Романыч.

― А говорят, на Германском фронте с этих аэропланов бомбой швыряют, как твоя кобыла, Касьян Романыч, яблоки! ― снова поддели вахмистра. Все в батарее помнили, как Касьяну Романычу достался его жеребчик, разумеется, завидовали и не упускали возможности поддеть.

― Не кобыла, а жеребчик арабских кровей! И вам такой жеребчик никогда не достанется! ― огрызнулся вахмистр.

Я тоже вспомнил это событие, лишь повстречался с Касьяном Романычем в батарее и вспомнил ночной его рассказ о женщине с курицей, которым он пытался образно показать степень моего непонимания его, Касьяна Романыча, казачьей души. Без сомнения, вспомнил это и он. И ему предстала сложная задача не показать, что он все вспомнил, ― ведь я поставил ему условие содержать жеребчика за свой, а не батарейный кошт, условие для него невыполнимое. Чтобы снять с него эту задачу и тем его в рейде не мучить, я сам постарался сделать вид, что ничего не помню. Кажется, у меня получилось. Но сколько же трудов стоило Касьяну Романычу преодолевать свое оцепенение вот в такие минуты напоминания ему казаками того, как ему жеребчик достался. В эти минуты Касьян Романыч цепенел и явно ждал моего разоблачающего восклицания, навроде того, а де так я же вот как распорядился, а ты вот как поступил ― и так далее. Этакое же оцепенение я увидел и у хорунжего Комиссарова, испытавшего далеко не радость от вести о моем назначении на время рейда в батарею. Он тоже ждал, что я попрошу у него батарейный журнал и тотчас кинусь искать ту страницу, где он описал курдскую атаку в выгодном для себя свете.

В остальном батарея была для меня прежней. Не было только в ней сердечного человека Павла Георгиевича Чухлова.

Глава 14

К полудню в пустой деревне около колодца я дал команду на отдых. Батарея свернула с дороги, отчихалась, откашлялась, отхлопалась, вычерпала колодец до грязи. Да он, собственно, еще и не восстановился после сибирцев, так что нам досталась серая горькая муть, которую ни люди, ни тем более лошади пить не захотели.

― А британцы снабжают свою армию сухим спиртом, который служит в качестве горючего и на котором без труда можно кипятить воду! ― сказал Комиссаров.

Сотник Томлин плюнул, свернул в степь, сразу отдалился и оказался как бы в другой реальности. Он некоторое время стоял неподвижно, лишь время от времени поворачивался лицом то влево, то вправо, чем напомнил мне одинокого грифа. Потом он отъехал еще, опять остановился и вдруг пошел рысью. Он отъехал с полуверсту и совсем растворился в мареве, разрывающем его на темные, колышущиеся клочки. Я готов был за самовольство погрозить ему плетью, но он быстро вернулся.

― Вроде как водой потянуло. Но… ёк су!.. Нет водички! Мало-мало ошибался! ― поджал он губы.

― Болота в той стороне есть, ― показал я карту. ― И, сколько помню из географии, болота с довольно разветвленной ирригационной системой. Но до них столько далеко, что легче сбегать попить водички домой.

― То-то не зря я учуял, ― сам себе удивился сотник Томлин.

― Небось, так не воду, а водку учуял! ― сказал я.

Он смолчал. Я еще потаращился в карту и якобы вспомнил, а на самом деле с вечера все время держал в уме, что нас не может догнать передовой дозор северцев, и решил послать сотника Томлина ему навстречу.

― Пощупать драгунцов по степу? Можно! ― сказал сонник Томлин.

Однако не успел он вплыть в близкое марево, как тупо, будто из подпола, хлопнули два условных выстрела, и я в бинокль различил довольно сильный по численности, этак со взвод, отряд драгун, шедший прямо на сотника.

Вскоре они на рысях выкатились из марева, втянулись в деревню. Ко мне лихо подкатил командир разъезда.

― Буденный! ― искренне обрадовался я.

― Так точно, старший унтер-офицер Буденный! ― смутился он моей искренности.

― Рад встрече, голубчик! ― сказал я и не сдержался в шутку пожурить: ― Отстаете от нас. Наш передовой разъезд уже в Багдаде мармелад с какавой кушают!

― Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, догоним… Северцы не подведут! С водой у нас тяжело! ― бойко ответил унтер Буденный.

― Вахмистр! ― позвал я Касьяна Романыча. ― Дать нашим гостям по трети ведра. Пусть их лошади хоть глотки промочат!

― Какой воды? Какой по треть ведра? Нет ничего! Откуда взяться! ― окаменел Касьян Романыч.

― Дядя! Это приказ их высокоблагородия командира батареи! ― с довольной улыбкой потребовал унтер Буденный.

― На то и их высокоблагородие, чтобы приказывать. На то ты и унтер, чтобы приказы исполнять. А воды нет! ― ничуть не изменился лицом Касьян Романыч.

― Да не мне был приказ, а тебе, дядя, батарейному вахмистру! ― попытался растолковать унтер Буденный.

― Так что мне. Прикажут, я и исполню. А теперь ты исполняй. Чай, командование полка надеется, что ты со взводом авангард блюдешь, а ты тут милостыней побираешься! ― стал стыдить унтера Касьян Романыч.

― А вот этого, дядя, отведать как? ― понял, что его взялись водить за нос, и озлился унтер Буденный.

― Шоды-то? ― посмотрел Касьян Романыч на плеть в руке унтера Буденного. ― Этим мы вас угостим со всем нашим служением!.. ― И взорвался: ― Пристал! Что тут тебе, Терек, что ли, или речка Сунжа? Нету воды!

― А в бочках? ― ткнул плеть за голенище унтер Буденный.

― Что в бочках? ― снова окаменел Касьян Романыч.

― Что в бочках? Да вода в бочках, дядя! ― напомнил унтер Буденный.

― Вода! ― согласился Касьян Романыч.

― Ну! ― потерялся от такого признания унтер Буденный.

― Ну? ― тоже потерялся Касьян Романыч.

― Так наливай по треть ведра, дядя! ― свирепо закричал унтер Буденный.

― Не пииить! Коней загубите! Мало ли, их высокоблагородие приказали! Они при артиллерии, а мы при конях родились! В ноги вода на походе бьет! ― пронзил успокаивающуюся глину Касьян Романыч.

― Ну, дядя, не хочешь волей, я возьму неволей! Мы приказов чураться не привыкли! ― отцепил от седла брезентовое ведерко унтер Буденный.

Касьян Романыч, сорокалетний закоренелый вахмистр и старовер, от вида чужой посуды, долженствующей прикоснуться к чистой в его староверческом понимании воде, решил лечь костьми и пострадать за веру.

― Куда! Куда своей поганой торбой! Мне веру продать из-за тебя! Мне в грех впасть из-за твоего алченья! Стой, унтер! ― взялся Касьян Романыч за кинжал.

Далее наблюдать сей завораживающей картины я не мог.

― Вахмистр, не забывайтесь! ― прикрикнул я на Касьяна Романыча, прошел к бочкам и уже ласково попросил дать драгунским лошадям воды. ― Они же наши гости! Что же понесут они по армии про наше гостеприимство? ― сказал я.

― Ваше высокоблагородие, господин подполковник, Борис Алексеевич! ― взмолился, но, кажется, лукаво взмолился Касьян Романыч. ― Лишите меня службы, воля ваша. Но где же я ему, антихристу, столько воды найду! Вы гляньте на его торбу! Она же у него… она же у него весь четверик вольет! У всех торбы как торбы, по гарнцу, а у него, поди, дак еще и четверика мало будет! В его торбе-то жить можно!