Группа крови - Андрей Воронин

Вдоволь налюбовавшись своим портретом, Абзац подмигнул стенду, повернулся к нему спиной и огляделся. С обеих сторон зажатая стенами каких-то не то складов, не то мастерских окраинная улочка была пуста и безлюдна. Примерно в полусотне метров от места, где стоял Абзац, возле имевшей совершенно покинутый вид проходной терпеливо мок под моросящим дождиком дряхлый «москвич», от руки выкрашенный в цвет линялого солдатского обмундирования. Только красной звезды на дверце не хватает, подумал Абзац. А еще лучше – маленькие такие звездочки в два или три ряда, как на кабине истребителя.

Он напряг зрение, вглядываясь в рябые от дождя стекла, но салон «москвича» выглядел пустым. Да он, скорее всего, и был пуст. Вероятно, это сторож приехал на дежурство, вот и все.

Абзац поднял воротник куртки, пониже надвинул черную кепку и не спеша зашагал вдоль улицы прочь от проходной, «москвича» и стенда с портретами. Синеватый дымок сигареты поднимался над его левым плечом ленивыми клубами, цеплялся за мокрую ткань куртки, норовя переползти с плеча на спину и обвиться вокруг шеи, как удавка, но не удерживался – срывался и таял в сыром холодном воздухе.

Шкабров привычным жестом поддернул левый рукав и посмотрел на часы. Почти в ту же секунду, словно повинуясь этому сигналу, в кривом кирпичном ущелье улицы послышалось нарастающее ворчание автомобильного двигателя. Абзац словно невзначай опустил правую руку в карман куртки и замедлил шаги.

Когда шум двигателя позади него превратился в почти нестерпимый надсадный рев, Абзац остановился и повернулся лицом к приближающемуся автомобилю, заранее укоризненно качая головой: судя по звуку, неугомонный Паук опять повредил глушитель, гоняя на своей зверской колымаге по бездорожью в компании таких же, как он, сорвиголов.

Из-за поворота кирпичной кишки с ревом вылетел и лихо затормозил в двух шагах от Абзаца потрепанный «лендровер», вызывающе размалеванный черно-белыми волнистыми полосами, похожими на шкуру зебры. Сизые клубы выхлопных газов с треском вылетали прямо из-под его облепленного засохшей грязью днища. Дверца автомобиля в этом месте выглядела закопченной, словно под ней разводили костер. В забрызганном сплошным слоем грязи лобовом стекле темнело протертое «дворниками» полукруглое окошко, свет включенных по случаю плохой погоды фар едва пробивался сквозь напластования все той же грязи, а со стальной рамы, прикрывавшей радиатор, свисал клок мертвой серой травы.

Абзац снова покачал головой, с трудом сдерживая улыбку. Он испытывал к Пауку безотчетную симпатию, хотя они были совершенно разными людьми.

Возможно, дело было в том, что Паук, хотя и торговал смертью, относился к ней с веселым презрением и никогда не упускал случая лишний раз щелкнуть ее по носу – разумеется, на свой лад.

Он шагнул к дверце, которая предупредительно распахнулась ему навстречу. Абзац благодарно кивнул: если бы он взялся за дверную ручку, ему пришлось бы долго оттирать испачканную ладонь.

– Слушай, – с трудом перекрывая треск работающего на холостых оборотах двигателя, сказал он, – ты когда машину в порядок приведешь?

– А меня и такая устраивает, – весело ответил Паук, скаля крупные, как у лошади, зубы, казавшиеся особенно белыми на темном от вечного загара лице.

Абзац плюхнулся на скрипучее сиденье и грохнул дверцей. В этой машине был заведен свой порядок, который полностью соответствовал характеру ее хозяина. На сиденья здесь не садились, а плюхались, двери не закрывали – ими грохали изо всех сил, а если нужно было, скажем, положить на приборную доску пачку сигарет, то ее не клали, не пристраивали и даже не бросали, а небрежно швыряли – по возможности так, чтобы парочка сигарет при этом выскочила наружу и свалилась на пол. Но зато и машина эта не ползала, не ездила и не каталась – она летала в самом буквальном смысле этого слова.

Паук был худым, длинноруким и длинноногим парнем лет двадцати пяти с растрепанной волнистой шевелюрой до лопаток и довольно редкими усами и бородой, которые он каким-то таинственным образом все время поддерживал в полуотросшем состоянии. Лицо у него тоже было длинное, худое и смуглое, волосы черные, а глаза все время скрывались за узкими каплевидными линзами черных с радужным отливом очков. Эти очки и впрямь делали Паука похожим на какое-то диковинное насекомое – потенциально очень опасное, но в целом веселое и дружелюбное. Нос у него был сломан и заметно свернут набок в какой-то давней аварии, над левой бровью светлела извилистая полоска довольно длинного шрама, а на кистях рук можно было разглядеть следы сильных ожогов – разумеется, только в тех нечастых случаях, когда Паук снимал кожаные автомобильные перчатки.

Он вообще отдавал предпочтение одежде из натуральной кожи, этот беспечный погонщик полосатого монстра. Одевался он, как байкер из голливудского боевика – не хватало разве что стальной немецкой каски с рожками. Все остальное было на месте: заклепки, цепи, какие-то кроличьи лапки на поясе, беличьи хвосты на воротнике и даже натуральный Железный Крест, снятый, если верить самому Пауку, прямо с останков какого-то эсэсовца вместе со ржавым «парабеллумом», кокардой с черепом и серебряным портсигаром с орлом и свастикой.

Начинал Паук в возрасте тринадцати с половиной лет в качестве «черного следопыта». Начало, как водится, было трудным. Старшие товарищи, для которых походы по местам сражений второй мировой в поисках военных трофей, были не развлечением, а серьезным бизнесом, гнали наглого сопляка взашей, если у него не хватало ума вовремя убраться с их дороги. Пару раз его чуть не пришили – на полном серьезе, как взрослого. В него стреляли из кустов, и он стрелял в ответ из древнего ППШ, который только вчера выкопал из белой карельской глины и всю ночь чистил при мерцающем свете костра…

Потом игры кончились, и Паук занялся делом. Он понял, что грабить лежалые трупы – занятие не для него. В экспедициях за хабаром его всегда волновало только оружие. Паук трепетно любил это железо и с первого взгляда на кусок ржавого металлолома мог определить не только марку и калибр ствола, но и перспективы восстановления «игрушки»: сможет ли она еще когда-нибудь стрелять, или ей суждено висеть на ковре в гостиной в качестве бесполезного украшения.

Теперь перед Абзацем сидел один из крупнейших в Москве торговцев оружием – розничных торговцев, разумеется. Оптовыми поставками, насколько было известно Абзацу, государство предпочитало заниматься самостоятельно.

Когда Абзац утвердился на скрипучем сиденье с подранной обивкой, Паук толкнул вперед рычаг переключения передач, вдавил в пол кабины педаль акселератора и плавно отпустил сцепление. Двигатель сипло взревел, и машина прыгнула – не как зебра, которую она напоминала раскраской, а как голодный лев во время охоты. Абзаца вжало в спинку сиденья, и он с трудом подавил в себе желание зажмуриться.

Это желание возникало у него всякий раз, когда ему приходилось ездить с Пауком.

Разогнавшись как следует, Паук ударил по тормозам и резко крутанул руль, заставив машину развернуться на месте. Привычный к такому обращению внедорожник опасно накренился, на мгновение замер, шатко балансируя на двух колесах, с грохотом опустился на все четыре и устремился по улице в противоположном направлении, как диковинная полосатая пуля, выпущенная из ружейного ствола.

– Черт возьми, – не удержался от комментария Абзац. – Когда-нибудь ты обязательно угробишься.

– Факт, – снова блеснув зубами, согласился Паук.

– Ну и что? Все мы рано или поздно угробимся.

Про тебя, например, я слышал, что ты уже угробился. А ты – вот он. Жив, здоров и невредим.

Абзац немного поерзал на сиденье, пытаясь принять более свободную позу. Он любил скорость и частенько водил машину на пределе возможностей, но одно дело – сидеть за рулем, и совсем другое – быть бесполезным грузом, не оказывающим никакого воздействия на ход событий. Кроме того, до Паука ему было далеко. Этот бешеный тип не жалел ни машину, ни себя, ни пассажиров. Было замечено, однако, что в аварии он попадал исключительно во время своих сумасшедших гонок по бездорожью, когда был в машине один и действительно выжимал из нее все, что можно. На его совести не было ни одного сбитого пешехода, хотя в это было трудно поверить.

– Ты когда-нибудь починишь глушитель? – орал Абзац, перекрикивая рев двигателя. – Это же все равно, что сидеть внутри динамика во время концерта «Металлики»!

– Обожаю «Металлику!» – весело скалясь, прокричал в ответ Паук. – А глушитель я починил! Вывел его наверх, как у трактора, чтобы за кочки не цеплялся! Я же не виноват, что он опять отлетел!

Прикинь: выскакиваю из оврага, а тут канава! На хвосте у меня Заяц на своей развалюхе, справа Прыщ наседает… Перепрыгиваю канаву, а тут из-за бугра вылетает этот трахнутый Лось на своем трахнутом «хаммере», и прямо в меня, как капитан Гастелло во вражескую колонну! Ну, отвернуть-то я успел, но, видишь, не до конца. Глушителю не повезло.