Четвёртая четверть - Инна Тронина

Неизвестно, сам «козлятник» застрелился, или его убили. Но списали всё на суицид. Нервишки у него шалили. Щипач к нему на кладбище часто ходит. Встречается там с другими ворами — учениками «козлятника». Например, есть там «хирурги», которые вынимают вещи пинцетами, «рыболовы» цепляют кошельки на крючки и тянут. «Трясуны» могут стукнуть пару раз по груди, по плечам. И выбьют хоть ручку, хоть бумажник, хоть дорогую булавку из галстука.

Щипач-Воровский хочет быть «трясуном», но никак не может. То ли таланта нет, то ли доучиться нужно. Зато «сумочник» из него получился отменный! Щипач только нащупает замочек сумки, и сразу знает, как её открывать. Кроме, конечно, индивидуальных моделей, или с кодом.

Но Воровский уверяет, что, если его не достанет Качок, и не шлёпнут конкуренты, он станет классным «сумочником». «Верхушечником» или, по-другому, «дубилой» Воровский почти не был. Быстро прекратил таскать продукты из авосек.

У него подружка есть, Манюня. Она очень быстро бегает, и потому стала «пропальщицей». То есть уносит украденное в сторону, противоположную той, куда удирает Щипач. Есть ещё «стырщики». Они отвлекают людей, карманы которых в это время чистят другие.

Я вышел на Солдатской улице, у Госпитального Вала. Тут же ко мне привязалась торговка. У неё в клетчатом бауле на колёсиках много разных коробок с игрушками. Они приехала из Подмосковья, и торгует, где придётся.

— Постой, мальчик! Хочешь игрушки посмотреть?

Тётка была толстая, краснощёкая, в оренбургском платке.

— Машинку купи, которая по радио управляется! Надо тебе? Одна у меня всего, импортная. Хочешь, покажу?

— Спасибо, мне не нужно. У меня такая есть.

Я должен бежать, потому что Озирский, наверное, ждёт у проходной. Сейчас без пяти три. Можно и опоздать немного — всякое бывает, Андрей поймёт. Но надо беречь его время.

— Тогда танк, заводной! И ключик приложен. Сам-то ты большой уже. Может, братишка маленький есть?

Я вспомнил, что Андрей рассказывать матери про Ронина. Кормят его кашкой под мультики, как младенца, чтобы рот раскрывал. Игрушками пищат, развлекают, а человеку уже под пятьдесят. Я до сих пор не верю, чтобы взрослый мужик смотрел, как по столу зайчик прыгает. Но зачем Озирскому-то врать? Неудобно идти без подарка. Ведь в первый раз человека увижу.

Надо купить боевую игрушку. Всё-таки генералу интереснее будет. К примеру, тот же танк. Это — не кукла Барби, а серьёзная вещь. И рычать танк будет взаправду. Озирский всё думает, восстанавливается у генерала слух или нет. Если танк на тумбочке у кровати завести, сразу станет ясно, слышит ли Ронин что-нибудь.

Военному, конечно, это всё знакомо. А вдруг он увидит танк, и что-то вспомнит? А то лежит всё время, смотрит в потолок. Только рот набок кривит, будто сгоняет муху со щеки. Гетка говорит, что это от нервов.

— Сколько стоит?

Я всё равно куплю танк. Интересно, как он ползает по столу, по одеялу. Я подставляю ладонь, и танк преодолевает препятствие. Интересно, как прореагирует Ронин?

Тётка сказала. Цена нормальная, в магазине дороже.

— Покажите, как заводится.

— Сейчас покажу, лапушка! — заторопилась торговка.

Мы отошли от остановки. Тётка расстелила на парапете газету, достала танк из коробки, повернула маленьким ключиком. Модель Т-72 заурчала и, поводя пушкой, поползла по газете. Ладно, куплю, «челнокам»* тоже кушать хочется. А я не обеднею. На худой конец, если Ронину танк не нужен, заберу его себе.

— Ну что. Решил? Берёшь? — с надеждой спросила тётка.

— Беру.

Я сунул коробку с танком себе под мышку и вообразил, как Андрей сейчас вытаращит глаза. Кругом разлились лужи. Брызги из них — во все стороны. «Тачки» носятся, как угорелые, и многим дамам облили пальто. То ли водилы от весны опьянели, то ли ещё от чего.

Но Озирский ещё не приехал. У ворот переминалась с ноги на ноги Гета Ронина. Она не знала, с какой стороны я приду, и потому всё время вертела головой. Потом смотрела на часы, хмурилась. Сейчас она с распущенными волосами. А когда идёт в школу, делает узел на затылке. Надевает синий костюм с металлическими пуговками-горошинками.

Зря вообще-то Гета так делает. Этот наряд её очень старит. Но их директор запрещает учителям вольности. А сейчас Гета выглядит, как большая девчонка. Она ведь недавно институт кончила, и может сойти за школьницу. Лицо у неё гладкое, чистое. А у нас в одиннадцатом классе девки уже все искурились, перетрахались. Многие даже аборты делали.

Генриетта же совсем свежая, и взгляд наивный. Рост у неё высокий — сто семьдесят шесть. Сразу видно, что спортсменка. Андрей говорил, что она то ли культуризмом раньше занималась, то ли какой-то борьбой. Знаю ещё, что Гетка классно танцует «макарену». Но, сколько я ни просил показать, чтобы научиться, не хочет.

Она поклялась не танцевать и не играть на гитаре, пока отец не придёт в себя. Да что там танцы! Гетка и не улыбается почти. Вот только сейчас забылась. Увидела меня и быстро пошла навстречу. Ноги у неё очень длинные. Отмахивают по лужам, как ножницы. Волосы у Гетки каштановые, глаза почти чёрные. И длинная чёлка на лбу. Косметики вообще никакой нет. Гетка принципиально не красится. Никогда не делает то, что модно. Андрей называет это чудачеством.

— Ой, Руська! Я думала, что ты не приедешь. Мама насчёт тебя договорилась с охраной. Пошли в палату пока. Андрей звонил по мобильному. Сказал, что задерживается. А ты что, до сих пор в войнушку играешь? Или это подарок? — Она показала на коробку с танком.

Гете очень идёт эта куртка — на кулиске, с песцом. Я всё время хочу ей об этом сказать и забываю. Купили куртку недавно, заплатили много. Это ведь фирма «Берг Хаус». Цвет — сиреневый, очень хорошо смотрится на фигуре. Гетка — видная и стройная. Мать её, Маргарита Петровна, болтается где-то у плеча. Андрей говорит, что дочь статью пошла в генерала, а лицом — в мать. Сейчас я её отца увижу…

— Слушай, ты не обижайся только! Андрей говорил, что твой папа на всякие заводные штуки любит смотреть. Или это неправда?

— Правда. Он же должен вновь научиться концентрировать внимание.

Гета опять погрустнела, и я мысленно выругал себя по-всякому. Мог бы и не напоминать. Она и так переживает, что с отцом это случилось. Привыкла с детства к совсем другому Ронину. Он и готовить потрясающе умел, и по дому всё делал, когда не бывал занят. Рубашки гладил лучше Маргариты Петровны.

Да, семья тяжело сейчас. Их отец был настоящей каменной стеной. Шеф знает, что говорит. Часто про мужика и не поймёшь, в сознании он или нет. Всё валяется на диване у телика кверху пузом. А Ронин был совсем не таким…

— Вот я и принёс танк. Пусть поездит там, у него.

Я топтался в луже, не зная, что надо ещё сказать. Жалко, что Озирский задерживается. Вместе мы быстро разобрались бы с показаниями Щипача, и я поехал домой. Может, мне и в госпиталь идти нельзя. Вдруг я заразный? А там раненые, многие из Чечни…

— Тогда давай мне коробку, — велела Гета. — Я покажу ребятам из охраны, если попросят. Спасибо тебе, Божок!

Гета сжала мою руку и, наконец, улыбнулась. Зубы у неё красивые — белые, крепкие. Не то, что у других девчонок — сплошь гнилые. Я опять подумал, что Генриетта на парня похожа. Тогда УЗИ не было, но все в один голос предсказывали Ронину сына. Он и накупил всяких голубых вещичек. Но дочь получилась лучше всякого парня.

— Мальчикам мерещится, что папу постараются и здесь достать. Ведь покушение не достигло цели… Я, конечно, в это не верю. И того самого Зубца арестовали. Но его распоряжение могут выполнить оставшиеся на свободе сообщники. Бывает так, что приезжают и добивают. Но это — в обычных больницах. А здесь и на проходной не пропустят, и в здании посты, и непосредственно у палаты. Да и цели своей Зубец достиг. Может, для папы это и хуже, чем гибель. Ведь смерти он никогда не боялся. А безумие считал жуткой карой за проступки, которые человек совершает в своей жизни.

Гета легонько подтолкнула меня в спину, и мы отошли к проходной.

Да, я согласен — госпиталь охраняется на все сто. Сначала Гета долго объясняла на вахте, кто я такой. Показывала танк, который осматривали со всех сторон. Даже чуть не вызвали взрывотехника из ФСБ с собакой. Мне стало смешно. Сам знаю, сколькими способами можно убить человека, и никакая охрана не спасёт. Но видимость они создают, и деньги за это получают.

Какой бы нормальный киллер попёрся с танком через проходную, если бы действительно хотел добить Ронина? Тут лучше всего подкупить медиков. У них-то самый свободный доступ в больницу. И убрали бы его — без шума и пыли. И не откажешься, потому что у всех есть семьи. Кто ради чужого дядьки станет ими рисковать? Тем более что в таком состоянии, как у генерала, всякое возможно. Вряд ли это кого-нибудь удивило бы…

Наконец, нас пропустили. Отдали танк в изрядно помятой коробке. Мы с Гетой пошли по дорожке через парк. Оба молчали. А что говорить? Генриетта в школе устаёт. Я уж знаю, каково сейчас учителям приходится — даже в младших классах. А у неё, Андрей говорит, с коллегами отношения не складываются. Непонятная она, чужая. Разные интеллекты у Геты и прочих педагогов.