Набег - О. Григорьева

— Это Ингия, — заметив, что Сигурд не сводит глаз с согнувшейся в поклоне женщины, пояснил он. — Брат Ансгарий недавно выкупил ее у фризов, дал ей свободу и истинную веру. С тех пор Ингия посвящает себя трудам и молитвам.

От двери вниз, в сырое и полутемное помещение, вели пять каменных ступеней. Потолок нависал так низко, что Сигурду пришлось пригнуться, чтоб не удариться о притолоку. Когда он выпрямился, то увидел большую залу с длинным столом и скамьями подле стола. В дальнем конце помещения горел огонь, вдоль скамей стояли треноги с горячими углями, от которых по стенам тянулись следы копоти. Не достигая округлых сводов потолка, они сужались и таяли, сливаясь с серой каменной кладкой. Пол в зале тоже был серый, глиняный, тщательно выметенный. Вместо окон в двух углах залы под арками виднелись прорехи в стенах, сквозь них сочился холодный воздух со двора. В левой стене Сигурд разглядел коридор, уводящий в крыло монастыря. В самом его начале в слабом блеске факела желтели деревянные ступени винтовой лестницы, поднимающиеся к колокольне.

— Подождите тут. — Служка подвел гостей к столу, указал на истертые до блеска людскими задами лавки. — Я позову брата Ансгария.

Он воткнул факел в настенное крепление и поспешил скрыться в темноте коридора.

Гости сели. Сигурд положил руки на стол, замолчал, вслушиваясь в удаляющиеся шаги. Гюда тоже молчала. На миг шаги стихли, зала наполнилась гнетущей тишиной. Даже потрескивание углей в треногах не могло разрушить душной, сырой тяжести. Скосив глаза на княжну, Сигурд увидел проступившую на ее лбу испарину. Женщина торопливо утерла лоб маленькой пухлой ладошкой, вопросительно поглядела на бонда. Тот пожал плечами.

В глубине коридора послышался скрип открываемой двери, затем зашелестели чьи-то тихие голоса. Опять заскрипела дверь, и вновь зашлепали шаги. Сигурд потупился, принялся рассматривать свои лежащие на столе ладони. За долгое время работы на земле кожа на них потемнела, в трещины въелась грязь, которую не смогла вымыть морская вода или стереть шероховатая рукоять весла. Сигурд поковырял одну из трещин ногтем.

— Господь милостив к нам, если посылает добрых гостей в столь поздний час, — сказал кто-то. Сигурд оторвался от созерцания ладоней, уставился на пришедшего со служкой монаха. Тот был невысок, тонок в кости. Широкий ворот черной рясы подчеркивал чрезмерную худобу его шеи и лица. Из-за впалых щек нос казался слишком острым, глаза утопали в ямах глазниц. Казалось, что монах давно ничего не ел. По его жесту служка резво подскочил к очагу, покопался длинной ложкой в стоящем близ огня котле, загремел глиняными мисками, выуживая их из ящика в углу. Вскоре перед Сигурдом на столе истекала сладким запахом густая пшенная каша, а в простом кубке плескалась нечто, напоминающее пряный мед. Такое же угощение стояло перед Гюдой. Служка положил рядом с мисками деревянные ложки и, поклонившись, удалился в глубину коридора. Тощий монах присел на лавку по другую сторону стола, оперся об него локтями, устремил на гостей испытующий взгляд. Глаза у него были маленькие, темные и живые, как у лесного хорька.

Сигурд взял ложку, опустил ее в варево.

— Рагнар приказал мне найти Ансгария, — начал он.

— Брат Ансгарий читает молитвы во славу нашего Господа, сейчас его нельзя тревожить, — быстро, будто предугадав его вопрос, ответил монах. — Я готов заменить его в меру своих скудных сил. Меня называют братом Симоном, в честь апостола Симона, хотя в миру меня звали Гаутбертом.

Для Сигурда такое смешение имен оказалось слишком сложным. Он сунул в рот ложку каши, принялся жевать, одновременно стараясь разобраться, как правильно величать нового знакомца.

— Рагнар сказал, что здесь я смогу взять новую одежду, — так и не притронувшись к угощению, заговорила Гюда. Монах кивнул.

— Ингия даст ее тебе, после того как ты совершишь омовение.

В наступившей тишине ложка чересчур громко стучала о края миски. Сигурд отложил ее, утер рукавом губы.

— Я слышал, что Ансгарий бывал в северных странах, — решил продолжить разговор он.

— Брат Ансгарий — святой человек. Он отмечен Божьей благодатью, — охотно откликнулся монах. — Он побывал в разных землях, и везде, где ступала его нога, многие заблудшие души принимали Господа.

— И Хейригер из Бирки [48]?

— Хейригер и многие другие. Возможно, ты видел тех, кто последовал советам брата Ансгария и обрел веру?

— Нет, не видел. — Сигурду было приятно, что беседа становится более легкой. — Но о некоторых слышал. Они бывали у нас в Каупанге, говорили, что Ансгарий умеет совершать чудеса.

Несмотря на изможденный вид, улыбка Симона была открытой и добродушной.

— Господь дает ему силу, — сказал он. — Еще юношей, будучи учителем и проповедником в Корвейском монастыре, брат Ансгарий умел видеть то, что еще не свершилось [49]. Господь являлся ему и наставлял на путь, достойный его духа.

— То есть он видел своего Бога? — отпив из стоявшего подле плошки кубка, спросил Сигурд. В кубке оказался вовсе не мед, а нечто кислое, источающее пряный запах. — Когда видел? Во сне?

— Откровения настигали брата Ансгария во сне и во время бодрствования, — возразил монах. Он поднялся, мазнул по столу кисточками веревочного пояса, стал собирать опустевшие плошки.

— Благодарю тебя, Господи, за щедрую пищу. — Шурша одеянием, он понес плошки в угол, принялся споласкивать их в бадье с водой. Под плеск воды, не оборачиваясь к Сигурду, произнес: — Я провожу тебя в свою келью и уступлю свое ложе, а сам проведу ночь в молениях. А за тобой, женщина, придет Ингия. Она отведет тебя туда, где ты сможешь умыться и отдохнуть после долгого пути.

Ночь прошла спокойно, Пока Сигурд обустраивался на низкой деревянной лавке, брат Симон, стоя на коленях в дальнем углу кельи, шептал молитвы и воздевал руки к небу. Под его монотонный шепот Сигурд уснул. Ему снился Каупанг — зеленые летние луга за усадьбами, белые, как облака, стада овец в сочной зелени, солнце, ласкающее его щеки, стрекот кузнечиков. Он лежал в траве на спине, закинув руки за голову, как часто делал в детстве, и смотрел в чистое синее небо, где высоко-высоко черной точкой кружил ястреб. Ему было хорошо и покойно.

Разбудил его звон колоколов. Колокольня была прямо над кельями, звуки оглушали. Зажав ладонями уши, Сигурд сел на лавке, покосился в окошко, больше похожее на бойницу. Сочащийся из него свет делал келью не такой унылой. Натянув сапоги, Сигурд подошел к оконцу, привстал на цыпочки.

Ингия подметала монастырский двор. На ней была юбка из серой шерсти и белая простая рубашка. Голову закрывал островерхий чепец, губы шевелились — Ингия что-то напевала. Метла шваркала по сухой глине, поднимала пыль. Испуганные курицы шарахались от пыльных клубов, квохтали, распуская крылья, метались вдоль стены. У запертых ворот на низком чурбаке дремал служка-привратник. Он прислонился затылком к стене, в углу приоткрытого рта набухал и опадал пузырь слюны. Руки служки лежали на коленях, у безвольно вытянутых ног топтался петух — красно-черный, с синим отливом и загнутым набок гребешком.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});