Дева в беде, или где будем принца делать, женщина? (СИ) - "Vuya"

— Отсюда нет, но если залезть повыше, то вероятно я смогу увидеть и его.

— Лезь.

— А тебе одному то тут не страшно будет? — даже по голосу слышно было что Мэл над его светлостью издевается.

— Лезь говорю. Посмотри, что там творится.

Мэл тяжело вздохнул, но вверх полез, совершенно скрываясь от глаз Дэекена, а когда вернулся, тому показалось что его голос слишком взволнован.

— Знаешь, тебе, наверное, часто говорят, что ты полностью оправдываешь свое имя. Твои пессимистические ожидания и предсказания почему-то сбываются. Через Льдянку переходит армия в десятки раз превышающая ту, что была в Оплоте, это уже не несколько кланов. Это будто бы все налетчики орков. Зачем их столько согнали? Защищать Оплот?

Дэекен потер переносицу глубокомысленно мыча, это может и был какой-то внутренний монолог, но Мэл не понял, хорошо хоть Серселен удосужился перевести:

— Они скорее всего будут брать Рану, Мэл. А Оплот — это не более чем маневр, для того чтобы с помощью меня рассорить Империю и Эльфийского короля. Иначе в этом мало смысла.

***

Нарьяма Кагар стоял в пустом темном доме деревни в двух часах пешего пути от Оплота. Жители покинули деревню забрав с собой почти все свои запасы, побросав опустошённые амбары, и даже не заколотив ставни и двери на своих домах. По всему видно было что собирались жители впопыхах. В этом конкретном доме на полу валялись глиняные осколки, явно хозяйка, собираясь роняла что-то из утвари на пол. Из развороченной кладовки видимо вытаскивали мешки с мукой и крупами, а вот не успевший высохнуть вылущенный горох и фасоль, так и оставили. Как и кое-какую одежду. Все одеяла из дома явно забрали. И возможно тут даже была перьевая подушка, чуть прохудившаяся, наверное, для ребенка, потому что перья попадались на глаза Кагару.

«Умные люди, — подумал про себя Наряма, переходя из комнаты в комнату, — вовремя ушли».

Останься в этой деревне жители и сейчас бы тут была бойня, орки бы угоняли их скот и забирали бы припасы, жители бы наверняка кидались не отдавать последнюю кормилицу корову или курицу. И пошло бы поехало. Кровавое колесо рока, как любят петь поэты в ужасных песнях о деяниях Темной твари, не всегда точных, а часто выдуманных от первой до последней строчки. Нет, Кагар убивал сотнями, но вот детей не ел никогда. Почему-то приписывание ему поедания детей его особенно задевало. Но хоть про эту деревню песен не сложат, потому что есть тут было уже некого. Кагар отдал приказ обыскать постройки, забрать все что не успели вывести с собой жители, в том числе изловить всех брошенных кур, и можно двигаться дальше.

В единственной спальне на полу возле выпотрошенного сундучка Кагар заметил то, что ну никак не могло быть в доме простых крестьян, тонкой работы кошель, на шелковых тесемках. Ясное дело эльфийский. Он подобрал его, и осмотрев заметил вышитый вензель. Такой Кагар уже видел. И навсегда запомнил. Сложно забыть наконечник копья, которым, когда-то не так чтобы очень, но все же давно, тебя почти что убил эльфийский принц, а нынче эльфийский король. «Неужто тут побывал наследничек рыжего выродка, если такой вообще имеется. Интересно, сам то небось в папашу рыжий… или… — догадка молнией поразила его не слишком выдающийся ум, — Да неужели же?»

«Хорошо ли это, плохо ли, я не знаю. Знаю лишь, что это важно.»

Действительно же важно.

========== Вторые сутки ==========

Его светлость проснулся насмерть затекший, достаточно сильно замерший, а главное особенно не выспавшийся и от того, как он сам себе объяснял, жутко злой. Сам того не желая, он вылил на Мэла столько неведомо откуда взявшегося дерьма, сколько не каждый его слуга видывал за все свое время службы у герцога. Но Менэльтору было хоть бы что, оскорбления отскакивали от него, как камешки, пущенные из рогатки от крепкой каменной кладки, ровным счетом, не нанося никаких повреждений, а иногда и больно рикошетя в самого стрелявшего. Над замечаниями, что только идиот может выбрать такой способ ночевки, Мэл смеялся, и отвечал, что в следующий раз в подобных обстоятельствах запасется не веревкой, а периной для его светлости. На хамские заявления, что в следующий раз, если таковой и произойдет, герцог предпочтет любого другого попутчика, пополезнее Менэльтора, тот лишь строил скорбную мину и наиграно вздыхал, что мол я ничтожный разочаровал почтенного Серселена и длинная жизнь моя теперь превратиться в жалкое существование, без ослепительного сияния потомка двух великих венценосных родов.

Ослепительное сияние. Именно оно и было на самом деле главным раздражающим фактором сегодняшнего утра герцога, в чем он сам признаваться отказывался. На самом то деле только открыв глаза он поймал ослепительный солнечный блик, который запутался и застрял в золотом локоне эльфа. «Как муха в паутине», — зло подумал про себя Дэекен, всячески вытесняя этой неприятной метафорой из головы более поэтические и красивые сравнения. Второй раз ослепнуть, вернее потерять обоняние пришлось в момент спуска с дерева. Ватные с ночи на дереве руки и ноги делали Дэекена неловким и неповоротливым, а потому без помощи пресловутого Брата Небес, как переводилось эльфийское имя Мела на всеобщий язык, он бы скорее всего рухнул мешком вниз, так что помощь пришлось принимать не смотря на вопли уязвленной гордости. Совсем уж обидно вышло, что почти оказавшись на земле, герцог все же рухнул, не с высока, а потому приземление не должно было нанести ему серьезный физический ущерб, однако нанесло ущерб моральный, почти губительный, ведь приземлился он в объятия тонкого, звонкого и натянутого самой прочной струной Менэльтора Настадренона. Гордость отпрыска двух венценосных семейств корчилась от невыносимых страданий выворачиваемая на изнанку, она уже даже не кричала, зато длинный вздернутый нос уловил нечто такое, после чего решил, всячески потерять способности обонять. Кто вообще может так пахнуть, после вечерних танцев у костра, ночной битвы и пленения толпой оркских налетчиков, после дня пешего пути по пересеченной местности и ночёвки на дереве? Тонкий запах растертой на пальцах зелени, теплый, обволакивающий прогретой солнцем древесной смолы, сладковато-яблочный до слюноотделения аромат свежего древесного спила, эта смесь ароматов не била в нос, она туда закрадывалась со вздохом и не покидала на выдохе, оставляя неизгладимое впечатление на каждом чувствительном рецепторе. Это не был запах присущий любому эльфу, Дэекен помнил аромат кожи и волос Итариллэ, она пахла цветами и свежей речной водой, это были его детские воспоминания, сладкие и прекрасные, но все же совершенно не такие. Сегодняшние же стоили того, чтобы перестать дышать навсегда, все равно никогда больше ничего подобного услышать было бы не возможно. И это раздражало.

— Да прекрати ты, — Дэекен оттолкнул эльфа, со всей силы пихнув в грудь, и выпрямился во весь рост.

Не спасало.

Он привык выпрямляться, вскидывая голову, и становиться выше всех, кто его окружал, краше, легче, быстрее, сильнее… умнее. Исключая последнее, сейчас Менэльтор сходу делал беднягу герцога по каждому из этих пунктов. А ведь еще были солнце в волосах, идеальность фарфоровой кожи, непередаваемая яркость глаз… И чего ради спрашивается всемилостивая Ивэ так одарила своих детей? Тогда как Великие так пожадничали с дарами, заставив людей всю вечность существования этого мира вздыхать завистливо в спины эльфам?

«Тьфу ты, — мысленно сплюнул Серселен, свои до омерзения слащавые мысли, — и ведь потянуло же на философствования о тщетности распределения внешних данных среди ныне живущих народов в дне пути от ущелья Тишины. Ну очень вовремя. Молодец, твоя светлость, нашел, о чем печалиться.»

— Ну извини, — пожал плечами Мэл, даже не представляя какая муха, кроме недосыпа и неудобства герцога сегодня покусала.

Наспех и в молчании перекусив, из захваченного у жены старосты провианта, они двинули дальше. Теперь их путь пролегал в горы.