Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

В это время я занялся устройством пиров и празднеств. Мои аппетиты разыгрались с новой силой. Раньше меня волновал мой внешний вид. По молодости я стремился произвести впечатление, считая, что король Англии должен выглядеть лучше французского монарха. Кроме того, я следил за собой, чтобы жена — Екатерина, потом Анна, затем Джейн — находила меня желанным и красивым. Больше у меня не было причин ограничивать себя, отказываться от лакомств. Что же еще мне оставалось?

При подаче рыбных блюд я теперь не воздерживался от угря (исключительно жирная тварь). А когда наступал черед мясной перемены, не брезговал ни говядиной, ни барашком. За каждой трапезой я опустошал графины вина, и оно затуманивало мой мозг, даруя своеобразное наслаждение. Я в изобилии поглощал десерты, и даже после полудня в мои покои доставляли заказанные сладости. У меня не осталось иных удовольствий, кроме еды. Я уже не мог наслаждаться верховой ездой и охотой; меня перестали интересовать женщины и связанные с ними развлечения: балы, праздничные представления, музыкальные вечера. Радовали только пиры — чудесное, необузданное поглощение любимых яств.

Уилл:

Теперь я понимаю… Генрих решил уподобиться Нерону, он вел себя как безжалостный и сумасбродный тиран, что (к несчастью) сильно подорвало его репутацию. (Как несправедливо, что неистовство полутора лет перечеркнуло благонравие без малого четырех десятилетий правления!) Он изрядно располнел. Один из очевидцев писал о нем: «Неумеренность в еде и питье на удивление быстро довела короля до того, что в его камзол запросто могли бы влезть три самых жирных толстяка королевства».

Красивые черты его лица растянулись и заплыли, глаза превратились в изюминки, глубоко воткнутые в багровую тестообразную массу, а крепкая шея скрылась под жировыми складками тройного подбородка.

Гарри изменился до неузнаваемости, его манеры огрубели: за столом он громко рыгал, хватал еду руками, бросал кости через плечо и откровенно зевал, если ему становилось скучно; оскорблял послов и советников, преждевременно покидая приемы и аудиенции; отпускал непристойные и скабрезные шутки; глумился — что совсем уж на него не похоже! — над святынями. Для начала он швырнул в камин свое распятие, а вслед за этим предал огню статую Мадонны, но прежде сорвал священное облачение и плюнул на нее.

После подписания Карлом и Франциском десятилетнего мирного договора Генрих отправил им издевательское и угрожающее письмо. Он назвал Франциска «трухлявой оболочкой изъеденного порчей плодового дерева», а Карла — «вырождающимся ханжой и отпрыском павиана» и заявил, что их «ничтожный союз, предпринятый под фальшивыми предлогами и ради абсурдных целей, способен породить лишь изъязвленный, уродливый и пустой плод с гниющими внутренностями, источающими зловонные испражнения».

Когда Павел III издал буллу, доведя до всеобщего сведения отлучение Генриха VIII от церкви, и призвал к священной войне против него (так предыдущие папы вдохновляли христиан на Крестовые походы против турок), Генрих грубо расхохотался (продолжая запихивать в себя попеременно жареных куропаток и вальдшнепов) и, размашисто вытирая рот, проворчал: «Если этот Иудин змей выползет из своего логова мужеложеских наслаждений, то обнаружит огромный сапог, да-да, увесистый кожаный сапог, готовый растоптать его и выдавить из пасти лживый язык, а из брюха — поганые кишки».

Засим последовала нарочито громкая, исполненная презрения отрыжка.

Ничто теперь не привлекало короля. Он забросил музыку (в отличие от Нерона он не играл на арфе, глядя на пылающие монастыри); отказался от состязаний и охотничьих забав; упрямо не посещал мессу, за исключением крайней необходимости. Он превратился в огромного слюнявого и злобного медведя.

Я старался по возможности избегать его общества, да и сам он редко призывал меня. Я был одним из тех развлечений, к которым Гарри потерял интерес.

Генрих VIII:

Издание «Епископской книги» против ожиданий не успокоило споры, а, наоборот, разожгло их. Поскольку она вышла не под моим именем, народ решил, что ее содержание не заслуживает доверия и следует ждать новых изменений в догматах веры. Реформаторы точно понимали, куда, по их надеждам, пристанет ковчег церкви Англии — к лютеранской «Горе Виттенберга». Традиционалисты осознали такую угрозу, и им лишь хотелось поскорее выплыть на сушу.

Несмотря на наши предосторожности, еретики пустили корни в Англии. Реформаторы не могли понять, что каноническое устройство английской церкви — дело внутреннее (точнее, мое!). Они проникали повсюду, стремясь совратить народ с пути истинного. Даже мерзкие анабаптисты нашли своих приверженцев. Я приказал им всем покинуть нашу страну. Но оставленные ими Библии и трактаты, посеянные ими идеи продолжали отравлять души моих подданных.

В то же время следовало пресечь происки папистов. И я объявил, что отныне под страхом смерти запрещаются любые паломничества и поклонения святыням. И приказал также изъять все «чудотворные» статуи и реликвии и доставить их на проверку в Лондон. Ежели у них и впрямь есть чудодейственная сила, то она проявится в любом месте.

Увы. «Святая кровь из Хейлса» оставалась засохшим комком (похожим на засахарившийся и подкрашенный шафраном мед) и так и не растеклась перед комиссией чудотворной жидкостью. «Живое» распятие из Хеллиса предали огню, обнаружив, что двигалось оно с помощью марионеточных веревок. Епископ Хью Латимер из Уорчестера сорвал образ святого Иеронима одной левой — хотя легенда гласила, что его «не могли сдвинуть с места восемь волов».

Обман, сплошной обман. Все фальшиво. Бог — величайший шарлатан, небесный обманщик.

Состоялись процессы для обличения анабаптистской скверны. Сгорел еретик Джон Ламберт, проникшийся вопиюще извращенными взглядами на священные таинства.

Между тем святоши, бросая мне вызов, переходили на сторону папистов. Пришлось казнить аббатов Рединга, Колчестера и самого ретивого среди них — настоятеля из Гластонбери. Согласно лживым претензиям, в Гластонбери находился Авалон короля Артура, кроме того, тамошние монахи хвалились «священным терновником», якобы выросшим из посоха Иосифа Аримафейского, который привез в Англию и Грааль. Они тешили людей дурацкими сказками! Легковерные глупцы торчали по ночам в канун Рождества перед этим кустом, ожидая, когда же он расцветет! Я возненавидел лжецов так же, как ненавидел тогда весь мир. Непокорных аббатов повесили в их собственных монастырях. Мои воины выкорчевали терновник и сожгли его дотла.

Я с удовольствием раздавал монастырские владения. Кромвелю я отписал приорат Святой Оситы, Лондеское аббатство и Грейфрайерс в Ярмуте. Сэр Энтони Браун получил обширные земли, принадлежавшие аббатству Чертси и обителям Мертона, Святой Марии Овери и Гилфорда. Эвешемский монастырь перешел к сэру Филипу Хоби, камергеру моих покоев, а аббатство Тьюксбери — к его напарнику, Эдварду Харману.

Столь отвратительные деяния приводили меня в дикий восторг. Однако, несмотря на все учиненные мною мерзости, ничто не могло уронить величие Господа. Я не мог осквернить ничего, что принадлежало только Ему.

* * *

Выполнив мое задание, с Континента вернулся Гольбейн с портретом Кристины Датской. Но еще до того, как я увидел его, Уилл сообщил мне о ее высказывании: «Если бы я имела две головы, то одну из них предоставила бы в распоряжение короля Англии».

Итак, ложь уже расцвела махровым цветом… Теперь мне приписывали убийство жен? Я не виновен в смерти Екатерины и Джейн. Для начала я обвинил ведьму, а потом уж и самого Господа — милосердного и любящего! Но разве сумеет понять это недоумок из обывателей, которого ноги ведут туда, куда катится его тележка? Гораздо легче обвинить короля Генриха в кровожадности.

А жестоким является как раз Бог.

И сотворил Он людей по своему образу и подобию.

Убийца, губящий ради забавы. Ты преуспел, о могущественный! Ты обрек на муки даже Твоего родного Сына. Как жалки людишки — они стремятся раздавить лишь своих врагов, сочиняют законы для оправдания казни отъявленных злодеев. Скоро ли достигнут «совершенной праведности» наши души и мы будем соответствовать Твоему замыслу? Скоро ли станем мы богоподобными?

Я стараюсь, Господи, я стараюсь.

Я испытывал влечение к пище. Голод и желание порадовать себя чем-нибудь лакомым — это разные понятия. Я заказывал по шесть сладких пирогов и, когда мне приносили по паре яблочных и клубничных, один сливовый и один малиновый, жадно поглощал их один за другим, смакуя разные вкусы. Я больше не находил удовольствия ни в чем, кроме чрезмерности… Именно излишества доставляли мне неисчерпаемое порочное наслаждение.

* * *

Пламя мятежа, полыхнувшее так жарко и зримо в «Благодатном паломничестве», вскоре затухло и сменилось тайным гибельным тлением. Я создал Северный совет во главе с епископом Тансталлом из Дарема. Никогда больше я не допущу самоуправства в северных графствах. Мне необходимо поближе познакомиться с подданными Северной Англии, так же как и им со мной.