Последний присяжный - Джон Гришэм

В качестве первого свидетеля обвинение вызвало шерифа Коули. Свидетельствовать по уголовным делам входило в его служебные обязанности, но едва ли ему могло и в страшном сне пригрезиться, что придется давать показания против кого-либо из Пэджитов. Через несколько месяцев Коули ждали перевыборы, поэтому ему было важно предстать перед избирателями в благоприятном свете.

Они шаг за шагом воспроизвели картину преступления в соответствии с тщательно обдуманным и весьма изощренным планом Эрни. На стенде висел крупномасштабный план местности: дом Роды Кассело, дом семейства Диси, дороги, окружающие Бич-Хилл, место, где был задержан Дэнни Пэджит. Были представлены также снимки местности и фотографии трупа. Восемь комплектов по десять снимков в каждом передали в жюри и пустили по кругу. Реакция присяжных оказалась ошеломляющей. Все были шокированы. Кое-кого передернуло. Многие открыли рты от потрясения. Мисс Калли, закрыв глаза, начала беззвучно молиться. Другая женщина-присяжная, миссис Барбара Болдуин, при взгляде на первый же снимок всхлипнула и отвернулась, потом посмотрела на Дэнни Пэджита так, будто готова была в гневе убить его на месте. Один мужчина пробормотал: «О Господи!» — другой прикрыл рот рукой, словно его тошнило.

Присяжные сидели в обитых дерматином вращающихся креслах, которые еще и слегка раскачивались. Пока чудовищные снимки переходили из рук в руки, ни одно кресло не оставалось неподвижным. Фотографии провоцировали предубеждение, но в соответствии с законом имели право быть предъявленными суду, и по смятению, которое они произвели среди присяжных, можно было сделать вывод, что Дэнни уже не жилец. Судья Лупас отобрал в качестве вещественных доказательств только шесть снимков. Хотя достаточно было и одного.

Шел второй час дня, и все нуждались в перерыве на обед. Однако я очень сомневался, что у присяжных прорежется аппетит.

* * *

Вторым свидетелем обвинения была одна из сестер Роды, приехавшая из Миссури. Звали ее Джинджер Макклюр, я несколько раз говорил с ней по телефону после убийства. Когда она узнала, что я учился в Сиракьюсе и не являюсь уроженцем округа Форд, то немного смягчилась и неохотно, но все же предоставила мне фотографию сестры для некролога. Позднее она сама позвонила и попросила доставлять ей экземпляры газеты с материалами о деле Роды, поскольку, по ее словам, в офисе окружного прокурора трудно было получить подробную информацию.

Джинджер оказалась стройной рыжеволосой женщиной, очень привлекательной и со вкусом одетой. Когда она уселась в свидетельское кресло, все взоры устремились на нее.

Бэгги опять просветил меня: кого-нибудь из родственников жертвы всегда вызывают в суд, потому что смерть начинает восприниматься по-настоящему реально только тогда, когда кто-то из людей, которым жертва была дорога, предстает перед присяжными и смотрит им в глаза.

Эрни хотел, чтобы присяжные увидели Джинджер и испытали сочувствие. Он также желал напомнить присяжным, что двое малолетних детей лишились матери в результате предумышленного убийства. Допрос оказался коротким. Люсьену Уилбенксу хватило ума не задавать вопросов этой свидетельнице. Когда Джинджер отпустили, она проследовала к оставленному для нее креслу непосредственно за тем местом, где, отделенный от нее барьером, сидел Эрни Гэддис, и заняла позицию представительницы семьи. Пока не был вызван следующий свидетель, за каждым движением молодой женщины неотрывно наблюдали сотни глаз.

Затем снова полилась кровь. Судебный патологоанатом из криминалистической лаборатории штата доложил результаты вскрытия. Хотя у него тоже имелось множество фотографий, он не стал их демонстрировать. Не было необходимости. Он сообщил, что причина смерти очевидна: чрезмерная потеря крови. Рана длиной в четыре и глубиной в два дюйма начиналась под левым ухом жертвы и спускалась прямо вниз по шее. По мнению эксперта, а ему довелось повидать не одно ножевое ранение, она была нанесена быстрым и мощным движением лезвия, имеющего предположительно шесть дюймов в длину и два в ширину. Лицо, нанесшее удар, почти наверняка — правша. Нож перерезал левую яремную вену, после чего жертве оставалось жить лишь несколько минут. Вторая рана имела в длину около шести с половиной дюймов, в ширину — один дюйм и шла от подбородка к правому уху, которое оказалось рассеченным надвое. Эта рана, по всей вероятности, не была смертельной.

Патологоанатом описывал раны так, будто то были всего лишь комариные укусы, — подумаешь, ничего особенного! В силу профессии он едва ли не каждый день сталкивался с последствиями кровавой резни и докладывал о них присяжным. Но всех остальных в зале подробности приводили в ужас. В какой-то момент взгляды всех без исключения присяжных, говорившие: «Виновен!» — обратились на Дэнни Пэджита.

Люсьен Уилбенкс приступил к перекрестному допросу любезным тоном. Этим двоим уже не раз приходилось схлестываться в суде. Он заставил патологоанатома признать, что иные из его заключений — например, по поводу размеров орудия убийства и того, был ли убийца правшой, — могут оказаться ошибочными.

— Я же сказал «предположительно», — терпеливо согласился доктор.

У меня создалось впечатление, что его, неоднократно бывавшего в таких передрягах, едва ли можно вывести из равновесия. Уилбенкс попробовал ковырнуть там-сям, но его сдерживали опасения еще раз вынести на всеобщее обозрение чудовищные свидетельства. О кровавых ранах присяжные и так наслушались довольно, было бы глупо поднимать тему снова.

Потом перед судом предстал другой патологоанатом. Он представил результаты тщательного исследования трупа, дающие некоторый ключ к идентификации убийцы. В вагине жертвы обнаружена семенная жидкость, полностью соответствующая анализу крови Дэнни Пэджита. А под ногтем указательного пальца правой руки Роды Кассело — фрагменты человеческой кожи, тоже целиком соответствующие группе крови обвиняемого.

Во время перекрестного допроса Люсьен Уилбенкс спросил свидетеля, проводил ли он осмотр мистера Пэджита лично. Нет, не проводил. Где на теле мистера Пэджита были обнаружены соответствующие царапины или ссадины?

— Я его не осматривал, — повторил патологоанатом.

— Видели ли вы его фотографии?

— Нет, не видел.

— Значит, если это фрагменты его кожи, вы не можете сказать присяжным, откуда именно они взялись?

— Боюсь, что нет.

После четырех часов опроса свидетелей все в зале чувствовали себя обессиленными. Судья Лупас отправил жюри отдыхать, еще раз строго предупредив о недопустимости контактов с внешним миром. В свете того, что их содержали в другом городе под охраной полиции, напоминание казалось излишним.

Мы с Бэгги бросились в редакцию и там лихорадочно стучали на машинках почти до десяти часов вечера. Был вторник, Харди требовал, чтобы материалы поступали в его типографию не позднее одиннадцати. В те редкие недели, когда не случалось технических неполадок, он мог отпечатать пять тысяч экземпляров менее чем за три часа.

Харди тут же приступил к набору. Времени для редактуры и вычитывания верстки не оставалось, но на сей раз это меня мало беспокоило, поскольку мисс Калли, изолированная вместе с другими присяжными, не могла выловить наши ошибки. Бэгги в ожидании сигнального оттиска накачивался виски, ему не терпелось поскорее освободиться. Я тоже собирался уже отправиться домой, когда Джинджер Макклюр, в облегающих джинсах и красной блузке, вошла в редакцию и сказала: «Привет!» — так, словно мы были закадычными друзьями. Она спросила, есть ли у меня что-нибудь выпить. Не здесь, ответил я, но это нас не остановило.

Мы сели в «спитфайр» и отправились в Куинси, где я купил упаковку «Шлица». Джинджер хотела в последний раз взглянуть на дом Роды, не подходя близко. По дороге я осторожно поинтересовался, как дети. Информация была не слишком утешительной. Малыши жили с другой сестрой — Джинджер вскользь упомянула, что та разведена с мужем, — и проходили интенсивный курс психотерапии. Мальчик уже почти пришел в норму, хотя время от времени отказывался говорить. С девочкой дело обстояло хуже. У нее продолжались постоянные ночные кошмары, ей снилась мать, и еще у нее обнаружилось недержание. Ее часто находили скрючившейся в позе эмбриона, она сосала палец и жалобно поскуливала. Врачи пытались подобрать ей лекарство.

Ни брат, ни сестра так и не рассказали родным или докторам, что именно они видели той ночью.

— А видели они, как их мать насиловали и убивали, — сказала Джинджер, приканчивая первую банку пива. Моя все еще была наполовину полна.

Дом Диси выглядел так, будто его хозяева день и ночь спали. Мы свернули на подъездную дорожку, ведущую к особнячку, который некогда был счастливой обителью семьи Кассело. Теперь он был пуст, темен и выглядел покинутым. На лужайке перед фасадом стояла табличка: «Продается». Дом был единственным достоянием Роды. Выручка от его продажи должна была целиком перейти детям.