Ты и твое имя - Лев Успенский

Каждая родившаяся девочка с первого часа своей жизни наследовала «когномен» своих родителей, их родовое имя. Если они принадлежали к роду Юлиев, она становилась Юлией; если Корнелиев — Корнелией. Но и только! Даже славнейшая в глазах древних римлянка, дочь Сципиона Старшего, жена Семпрония Гракха, мать великих демократов Гая и Тиберия Гракхов, не избежала этой участи. Она была знаменита и своей образованностью и величием души. К ней сватался один из Птолемеев, царь Египта, — она отвергла это царственное сватовство. И всё же всю жизнь она оставалась только Корнелией. Поэтому многозначительным кажется ответ, данный ею кому-то из современников, когда он назвал ее «дочерью Сципиона».

«Не зовите меня ни чьей дочерью,—сказала гордая матрона,—я хочу, чтобы меня звали матерью Гракхов». Однако в Риме и это было невозможно.

Всюду одно

Итак, всюду одно и то же, — может быть, только с небольшими изменениями. Везде люди ощупью, пробуя и ошибаясь, ищут самых удобных способов именовать друг друга. Сначала они находят самую простую вещь — имя. Оно неплохо отвечает на вопрос: «Кто?» Оно плотно пристает к человеку и позволяет, особенно в примитивные эпохи жизни, когда люди живут еще в малых коллективах, недурно отличать одного от другого.

Но вот их становится всё больше и больше, этих людей; отношения между ними осложняются. Теперь уже мало ответить на вопрос: «Кто это?»; встает и другой вопрос: «Чей он, этот „некто"?» На него позволяет дать ответ отчество; в течение известного времени, сочетаясь с именем, оно верно несет свою службу. Однако рано или поздно и оно начинает не удовлетворять. Ведь про человека полезно знать не только, кто он и из какой семьи; иногда следует определить еще и «какой» он. На заре истории люди мало чем отличались друг от друга, кроме своих личных признаков: один мог быть хромым, другой — рыжеволосым, третий славился огромным ростом или большой силой; но внутри рода, внутри племени все были рыбарями или охотниками, все занимались примерно одним и тем же. А теперь человеческое общество стало куда более пестрым и сложным. Теперь рядом поселяются и живут люди, совершенно непохожие друг на друга по своим занятиям, попрофессии; я умелый кузнец, ты опытный мельник, а он искусный сапожник. И то, что он сапожник, поважнее того, что он—горбун или человек, рано облысевший. Этот признак, профессиональный, деловой, становится, пожалуй, самым бросающимся в глаза отличием. И теперь, кроме имени, которое, собственно, ничего не говорит нам о человеке, потому что оно дано ему тогда, когда он еще и не был настоящим человеком (что существенного можно сказать про шерпу, когда ему только три дня от роду, или про девятидневного римлянина?), кроме отчества, указывающего лишь на имя отца, теперь возникает надобность связать с человеком какой-то более постоянный и значительный признак. И человека очень часто начинают называть либо по месту рождения, если он человек пришлый, либо же по тому делу, которым он постоянно занят.

«Кто он?» — «Это миннезингер Ганс Сакс!» (то есть саксонец).

«С кем ты говорил вчера?»—«Я беседовал с Иваном Кузнецовым, сыном Егора-кузнеца».

«Чей это мальчишка?»—«Это? Это Жанно дю Мёнье, Мельников: он сын нашего мельника, потому что на нашем языке „мельник" и есть ,,мёнье"».

Таким образом и получается, что рядом с «патронимическими именами» в основание образующихся фамилий, кроме отчеств, ложатся слова, обозначающие разное. То это профессии — Шапошников, Шевченко, Ковальчук, Шмидт, дель Сарто (сын портного), Дю-клерк (сын клерка, письмоводителя), Китченер (монастырский повар), — то место рождения или национальная принадлежность — Татаринова, Сибиряк у русских, Фрэнч (француз), Скотт (шотландец) — у англичан, Лальман (немец), Ль-онгруа (венгр) — у французов, — иной раз еще какой-нибудь характерный признак человека.

Но тут происходит довольно любопытное явление. Живет где-то некто, имеющий, скажем, мельницу. Вполне понятно, если на Руси его начинают звать Мельником, а его детей Мельниковыми, в Германии — Мюлером (и детей Мюлерами), в Англии — Миллером, во Франции—Мёнье (а потомство—Дюмёнье),—каждому ясно, откуда взялась такая фамилия.

Однако ведь основным свойством фамилии является то, что она передается по наследству. Праправнуки того мельника стали: один агрономом, другой генералом артиллерии, третий сапожником; но все они продолжают быть Мельниковыми. И поди теперь установи, почему и как возникла эта фамилия, если никто уже не помнит профессии их далекого пращура.

Это еще не так страшно, если речь идет о фамилии, которой доныне соответствует существующая в обществе специальность; легко допустить, что кто-то в моем роду — может быть, очень давно — был кучером, если я сам, композитор, ношу фамилию Кучеров. А вот что вы скажете, допустим, о фамилии Хамовников, если уже добрых два, а то и три столетия, как слово «хамовник», означавшее когда-то «ткач», исчезло из нашего языка, и никто из нас не знает, что фамилия эта просто значит Ткачев. Ведь не рискнете же вы, не зная этого, предположить, что один из предков вашего знакомого был каким-то «хамовником», собирателем хамов, что ли?

То же можно сказать про фамилии Рындин, Сбитенщиков, Бурмистров. Кто помнит теперь, что были некогда такие должности или специальности, как «сбитенщик» (Сбитенщик — продавец сбитня — особого напитка из медовой воды с пряностями. Рында — телохранитель.), «рында» или «бурмистр» (нечто вроде управляющего в имениях при крепостном праве)?

Вы слышите фамилию Свиньин и недоумеваете, как это нашелся дворянин, да еще из достаточно знатного рода, который согласился увековечить так своеобразно память о каком-то своем предке — свинье. А документы позволяют предположить, что речь здесь шла вовсе не о домашнем животном: Свиньины получили родовое имя в честь того из них, кто первый построил подчиненных ему воинов «свиньею», боевым клином (Впрочем, кто знает? Может быть, это фантазия позднейших геральдистов, а одного из предков этого рода так-таки и прозвали «Свинья»?). Или вот еще: вы встречаете человека, которого зовут Жильцов. Как могла возникнуть такая фамилия? Что значит «жильцов»? Принадлежащий «жильцу»? Да, но кто такой «жилец»? Всякий где-либо живущий… Так каким же образом пришло в голову окружающим назвать человека словом, которое в равной степени могло бы подойти к любому из них?

Нужно хорошо знать старинный русский язык, нужно знать быт Московской Руси XIV — XVI веков, чтобы вспомнить: жильцами в те дни назывались люди особого служебного положения и звания. Московские служилые люди разделялись на стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов. Таких жильцов на всей Руси числилось не более двух тысяч. Слово «жилец» обозначало определенный разряд служилых людей. Чему же удивляться, если ближайшие потомки такого «жильца» охотно именовали себя Жильцовыми?

Как видите, ясно одно: чтобы разбираться в наших современных фамилиях, надо подходить к ним со вниманием и с запасом довольно разносторонних знаний. И если эти условия соблюдены, они, наши фамилии, могут поведать нам немало поучительного из области давно уже исчезнувших отношений между людьми, из богатого и всегда глубоко интересного для нас исторического прошлого человечества». (Очень многие, пожалуй, большинство наших фамилий возникли в глубокой древности, во всяком случае — до XVIII века. Подумайте о том, какие слова и понятия лежат в их основе? РЫНДИНЫ или ЖИЛЬЦОВЫ есть, а вот КАМЕРГЕРОВЫХ или ТИТУЛЯРНОВЫХ вы не встретите. И сейчас в Ленинграде живет несколько СБИТНЕВЫХ, а ведь ЧАЕВЫХ или ЛИМОНАДОВЫХ что-то не попадается. БОРЩЕВЫХ — сколько угодно, БУЛЬОНОВЫХ или СУПОВЫХ — нет. КАШИНЫХ — уйма, КОТЛЕТНЫХ или БИФШТЕКСОВЫХ не встречается. Происхождение подавляющего большинства фамилий наших — чисто народное и достаточно давнее. Слова нового времени среди материалов для их образования, в общем-то, отсутствуют. Они старина-матушка…).

Откуда такие?

…Я не Живаго, я не Живаго,

Я не Мертваго, я не Мертваго,

Я не Мертваго, я не Дурнаго,

Я не Петраго, я не Петраго,

Я не Петраго, не Соловаго,

Я — Ванька Каин, я — Ванька Каин!

А. К. Толстой. Юмористическая пьеска в письмах к неизвестному.

У А. К. Толстого есть безымянная пьеса. Там, в интермедии, встречаются презабавные ремарки—авторские пояснения к действию.

«Невский проспект. Вечер. Конфетные магазины ярко освещены… Прохожие разных классов, как-то: чиновники, офицеры, писаря, купцы и французы… Живаго, Мертваго, Дурнаго и Петраго-Соловаго идут, взявшись за руки, и занимают всю ширину тротуара…»

Действие разворачивается, а удивительная четверка так и выступает единым фронтом, как единое целое. Но происходит недоразумение. Живаго оказывается не самим собой, а Ванькой Каином, разбойником. Возникает паника: