Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Афарский треугольник — одно из редких мест на Земле, где сталкиваются три рифтовые системы. Тайеб, занимаясь там картографическими работами, обнаружил обширную зону выветренных отложений, содержащих ископаемые остатки, по его мнению плио-плейстоценовые. Они были разбросаны по всей территории и, как ему показалось, отлично сохранились. Не будучи палеонтологом, он, конечно, не имел ни малейшего представления, кому они принадлежат.
— Вам надо бы поехать со мной и заняться ими, — сказал Тайеб.
Это было в высшей степени заманчивое предложение. Проработав два сезона в Омо, я начал думать, что там никогда не будет сделано выдающихся находок гоминид. Между тем я знал о ряде весьма перспективных мест, расположенных вдоль северного рифта. Например, Кооби-Фора, где работал Ричард Лики. А что если Афар окажется не хуже и по количеству, и по качеству находок? Ричард рискнул и напал на золотую жилу. Может быть, и мне повезет?
С другой стороны, мои личные дела находились в крайне запутанном состоянии. Я не закончил диссертацию, не мог пока рассчитывать на преподавательскую работу, не имел лишних денег. Я уже дал согласие приехать еще на один сезон в Омо. Хотя я женился всего два года назад, моя семейная жизнь разваливалась на глазах из-за интенсивной работы, поглощавшей все свободное время, и продолжительных отлучек, связанных с экспедиционными выездами.
Но если я откажусь, Тайеб наверняка пригласит кого-нибудь другого. Он показал мне несколько фотографий афарских окаменелостей. Я тотчас узнал их: пара зубов плиоценовых свиней; необычайно хорошо сохранившийся череп слона. Этот череп и решил мою судьбу. Для человека, зациклившегося на далеком прошлом, эта фотография была тем же, чем будет редкостная марка для филателиста — непреодолимым соблазном, стоящим любого риска.
«Хорошо, едем», — сказал я, понадеявшись, что так или иначе найду способ увязать путешествие в Афар с массой других дел, которыми мне предстояло заняться. Мы договорились, что вместе с Тайебом я приму участие в недолгой рекогносцировочной экспедиции в апреле-мае 1972 года, до начала полевого сезона в Омо. Чтобы попасть в Афар, я воспользуюсь своим авиабилетом, сделав дополнительную остановку в Аддис-Абебе. Все остальные проблемы я тоже рассчитывал как-нибудь разрешить.
Когда, вернувшись в Соединенные Штаты, я обо всем рассказал Кларку, он счел мои действия крайне неразумными.
— Вам нужно закончить диссертацию и получить степень, — втолковывал он. — Без нее вы ничто: ни денег, ни карьеры.
Я задумался.
— Вы не сможете даже добиться денежной субсидии, — добавил Кларк.
После этого разговора я чувствовал себя подавленным. Однако через несколько недель на горизонте блеснул луч надежды: я получил предложение вести курс антропологии в университете «Кейс-Вестерн» в Кливленде. Отправившись туда, чтобы обсудить условия, я ошеломил своих работодателей заявлением, что смогу осенью приступить к чтению лекций, если получу аванс в 1000 долларов для летних полевых исследований.
Молодой человек, не закончивший аспирантуру, вообще не может претендовать ни на какие денежные субсидии, пока его не приняли на работу. Не знаю, как я осмелился заикнуться об этом. Но, видимо, иногда нужно идти напролом. Мне повезло, что я познакомился с Тайебом, и еще раз повезло, когда я получил предложение из Кливленда. Услышав о тысяче долларов, администраторы факультета потеряли дар речи. Однако я был нужен, приехал с отличными рекомендациями, и мне все-таки выдали необходимую сумму.
Прибавив к ней все свои сбережения — 600 долларов — я отправился в путь. Мы встретились с Тайебом в Аддис-Абебе и провели в городе целую неделю. Обзавелись примусом, который одолжили у четы американцев, любившей путешествия и походы, палаткой, взятой на время у знакомого Тайебу голландца, банками консервов. Мне удалось купить спальный мешок. Тайеб раздобыл пару видавших виды лендроверов в Национальном центре научных исследований — организации, субсидирующей деятельность французских ученых и имеющей отделения во многих странах мира, в том числе и в Эфиопии. Но самым ценным приобретением было разрешение на проведение научных изысканий, которое Тайеб получил в министерстве культуры Эфиопии. Запасшись всем необходимым, мы устремились на север. Дорога постепенно шла вниз, мы спустились с центрального высокогорного плато и оказались в жаркой засушливой местности, совершенно плоской и безмолвной. Если бы не редкие встречи с афарами, пасущими своих коров, коз и верблюдов, можно было подумать, что в этом краю вообще нет ничего живого.
Вскоре мы выехали на дорогу, которую сооружала европейская строительная компания «Трапп» от Аддис-Абебы до Ассаба. Эта дорога стала для нас своеобразным плацдармом: остановка в одном пункте, быстрый осмотр местности, потом переезд, снова остановка на день или два и т. д. Такими «наскоками» мы старались охватить как можно большую территорию в максимально сжатые сроки. Мы подружились с рабочими, строившими дорогу. Эти одинокие люди были рады приютить нас, поделиться запасами воды и пищи, чтобы иметь возможность пообщаться и посидеть вечерком в компании за бутылкой вина. Как-то раз Тайеб, желая поразить всех, приготовил на походном костре блюдо жареных бананов, перед тем обильно полив их коньяком.
Мы взяли себе проводника-афара по имени Али Аксинум. Он помогал находить почти исчезнувшие тропы, показывал, как спуститься в овраг или высохшее русло реки («вади») и как потом выбраться, знакомил с местными названиями рек, гор и деревень, которые мы по мере продвижения наносили на карту. Нам удалось найти часть тех отложений, которые Тайеб видел раньше. Как он и говорил, они изобиловали ископаемыми остатками исключительной сохранности. В одном месте мне попался почти целый скелет гверецы — многообещающая находка для антрополога.
— Ну что, можно сравнить это с Омо? — без конца спрашивал Тайеб.
— Здесь гораздо лучше, — отвечал я. Особенно хороши были два места, Хоуна и Леаду, — обширные, сильно расчлененные эрозией участки площадью в несколько сотен квадратных километров и древностью в 2–2,5 млн. лет. Мне очень хотелось задержаться для их обследования, но Тайеб уверил меня, что у него на примете есть кое-что получше. Мы искали это заветное место целый день, петляя по территории, однообразной и ровной, как бильярдный стол. Наш проводник Али, нажевавшись листьев растения «кат», обладающих наркотическим действием, как видно, потерял ориентировку и заблудился. Несколько раз мы застревали в занесенных песком руслах высохших рек и нам с трудом удавалось выбраться оттуда. И вдруг, уже на закате, перед нами внезапно открылась сильно изрезанная местность, простиравшаяся до самого горизонта. В косых лучах заходящего солнца слои выветренных отложений отсвечивали разными цветами. В глубине одного из оврагов журчала небольшая речушка.
— Вот оно, — сказал Тайеб.
— Хадар, — добавил Али.
Я в жизни не видел ничего похожего. Мы сделали привал на самом краю, и ночью нас едва не сдуло вниз порывами ветра, бушевавшего на равнине. Позже я узнал, что на дне «вади», к сожалению, царит полное безветрие — там настоящее пекло. Мы поднялись на рассвете. Больше часа ушло на то, чтобы спуститься на лендровере в зону эродированных отложений. Здесь мы могли разъезжать, как нам заблагорассудится, — в любую сторону, минуя овраг за оврагом, на ходу восхищаясь их прекрасной стратиграфией и очевидным обилием окаменелостей. Словом, это был край, о котором палеоантрополог мог только мечтать.
Мы пробыли там три дня, составив небольшую коллекцию хорошо сохранившихся черепов и длинных костей млекопитающих. Я собирал также зубы свиней, которые хотел сравнить с образцами из Омо для определения возраста. Благодаря знакомству с окаменелостями Омо я был почти уверен, что отложениям Хадара около трех миллионов лет, но мне хотелось бы иметь на этот счет точные данные. Ив Коппанс, по договоренности с Тайебом присоединившийся к нам незадолго до того, как мы попали в Хадар, поддержал мое мнение относительно возраста отложений. Будучи руководителем французского отряда в Омо, он хорошо знал относительную хронологию. «Свиньи те же самые, — сказал он, — но место гораздо лучше».
Возвратившись в Аддис-Абебу, мы с Тайебом и Коппансом пришли к соглашению об организации совместной экспедиции. Было решено строить работу на равноправных интернациональных началах и не допускать тех сепаратистских настроений, которые так затрудняли проведение исследований в Омо. Финансовые дела и набор персонала оставались в самостоятельном ведении руководителей групп, но работа должна была проводиться совместно всеми участниками экспедиции. Тайебу отводилась роль главного геолога, Коппансу — главного палеонтолога, мне — главного пелеоантрополога. Мы заключили формальное соглашение, упомянув в нем наши многочисленные обязанности. Так возникла Международная афарская научно-исследовательская экспедиция. Я поехал в Омо, провел там все лето, потом вернулся в Штаты, начал преподавать, лихорадочно работая по ночам и выходным, чтобы закончить свою гигантскую диссертацию о зубной системе шимпанзе, которая в конечном виде, несмотря на все сокращения, занимала 450 страниц. Защитив ее и получив степень доктора философии, я обратился в Национальный научный фонд с просьбой предоставить мне 130 тысяч долларов на два года полевых исследований. Фонд счел возможным выделить 43 тысячи долларов.
- Истоки морали: В поисках человеческого у приматов - Франс де Вааль - Биология
- Грандиозный мир. 101 ключевая идея: Эволюция - Мортон Дженкинс - Биология
- Бегство от одиночества - Евгений Панов - Биология
- Истоки мышления и сознания - З. Зорина - Биология
- Истинный творец всего. Как человеческий мозг сформировал вселенную в том виде, в котором мы ее воспринимаем - Мигель Николелис - Биология / Зарубежная образовательная литература
- Рождение сложности. Эволюционная биология сегодня: неожиданные открытия и новые вопросы - Александр Марков - Биология
- Когда отступает фантастика - Новомир Лысогоров - Биология
- Динозавры России. Прошлое, настоящее, будущее - Антон Евгеньевич Нелихов - Биология / История / Прочая научная литература
- Путеводный нейрон. Как наш мозг решает пространственные задачи - Майкл Бонд - Биология / Прочая научная литература
- Чувства животных - Роберт Бертон - Биология