История зеркала. Две рукописи и два письма - Анна Нимова

Я было направился к воротам, решив, что пришло время запирать их на ночь, но служка ушел, и то ли забыл про ворота, или не считал их своей обязанностью. Тогда я остался поблизости, почему-то уверенный, что всё-таки увижу отца Бернара. А может, мне просто не хотелось уходить. Согретый теплым вечером и не испытывая неудобств, я чувствовал себя здесь гораздо лучше, словно опускавшиеся на аббатство сумерки заботливо несли желанное забвение.

Близился к концу первый месяц лета, время, когда природа дышит в полную силу, не опасаясь обжигающего холода, а воздух наполняется особым пряным вкусом, от него исходит живительная сила, и даже усталость после напряженной работы делается приятной.

Вот это дерево – теперь с густой листвой на кроне – возле него я стоял, когда встретил Ноэль. Я повернулся в сторону, откуда она тогда пришла, и почти увидел, как навстречу движется крохотная фигурка. Сейчас она приблизится, я услышу её высокий голос, а может, даже решусь заговорить первым… Я потряс головой, отгоняя наваждение, и впереди осталась пустая дорога, обрамленная по краям плотно стоящими деревьями. Но мгновение спустя фигурка снова представилась моим глазам. Неожиданно мне понравилась такая игра.

Отец Бернар не сильно удивился моему позднему явлению или сделал вид, что не удивился – мы увиделись, когда он возвращался от настоятеля. Неподходящий час для встречи – времени оставалось лишь на краткий разговор, но его мне хватило предостаточно. После обычного приветствия я решал, с чего вступить, отец Бернар заговорил, опередив мои слова:

– Я рад, Корнелиус, что теперь ты приходишь в церковь, надеюсь, душа твоя перестанет тревожиться.

– Спасибо, отец Бернар, я тоже надеюсь, что Господу угодно направить меня, коль скоро я проявляю усердие в служении ему, – отвечал я довольно неопределенно.

– Тебя ещё мучают дурные сны, сын мой?

– Дурные сны? Нет, отец Бернар, я вижу сны редко.

– Что же, хорошо, что ты от них избавился, – заметил он.

– А почему… вы спросили об этом? – никакого дурного предчувствия в тот момент я не испытывал. Ответ же сразил, словно из безоблачного неба в меня ударила молния.

– В ночь, когда ты оставался у нас, брат Гийом слышал, как во сне ты просил пощадить тебя и говорил, что не хотел его убивать.

Колени мои подогнулись, за последние дни – это второе напоминание о прошлом. И молчать ты будешь, но повелит Господь, все тайны твои, Корнелиус, выскочат наружу. Получается – ничего от нас не зависит, всё во власти Божьей… Дрожащей рукой я перекрестился.

– Я такого не припомню, – еле пролепетал в ответ, холодея.

Темнота меня спасла, кажется, отец Бернар не заметил моего внезапного испуга, голос его по-прежнему звучал ровно:

– Вероятно, сон был вызван твоей болезнью. Конечно, лучше не вспоминать. Довольно об этом. Как твои дела в мастерской?

Я с трудом собрался ответить:

– В порядке, отец Бернар, я много работаю.

– А как приняли тебя в итальянском доме? Слышал, теперь ты у них частый гость.

Удивительно, он был обо всём осведомлен.

– Итальянцы очень добры ко мне.

– Уверен: ты заслуживаешь их расположение. А Ноэль? Ты видишься с ней?

– Нет…

– Отчего же? Она хорошая девушка.

– Вы её знаете?

– Благодаря тебе, Корнелиус, и… печальным обстоятельствам.

Я встревожился.

– С ней что-то случилось?

– С ней всё хорошо. Но Анри Вийон умер. Мы оказались бессильны помочь – годы его взяли свое.

Он замолчал, я понял, что пора уходить. Провожая, отец Бернар снова заговорил о Ноэль:

– Думаю, нет ничего плохого, если ты навестишь её.

– Спасибо за совет, но удобно ли навестить, если в семье горе?

– Уверен: твой приход её порадует.

– Почему вы так думаете?

– Она спрашивала о тебе.

Я поднял голову.

– Правда?

Улыбнувшись, отец Бернар потрепал меня по плечу.

– Ну, конечно, Корнелиус. Зачем мне обманывать?

Я спешил в своё жилище, переводя дух от пережитого. Странно себя ощущал: будто разделенный надвое. Одна половина переживала ужас от известия о моих речах в больнице – оставалось лишь молиться и надеяться, что тому горячечному бреду не придали большого значения и в дальнейшем не усомнятся: был он всего лишь порождением болезни. Но страх я испытал сильный – настолько, что переживания последних дней виделись на нём малозначительным огорчением.

Другая же часть трепетала в радостном волнении от слов отца Бернара, что Ноэль мой приход будет приятен, – так хотелось тому верить. Обе части жили совершенно самостоятельно, переменно борясь друг с другом, я испытывал жар, и почти сразу меня донимало ознобом, и гадал, что же из них возобладает. Превращусь ли в жалкое подобие себя, коим явился в Париж, или, наконец, обрету то, в чем так нуждаюсь? Понимал ли я тогда, что мне нужно? Очень смутно, скорее, опять создавал мечты, ещё беспомощные, лишенные смысла и определенности. Но инстинктивно я тянулся к людям, ибо без них не находил собственного существования.

Разговор с отцом Бернаром, мысленно возникший, пока его поджидал, не сложился. Однажды едва не проговорился ему и сразу почувствовал – не стоит заговаривать о прошлом… Тогда решил: история с Пикаром осталась так далеко позади, что более со мной не связана. И вот – новое напоминание, словно кто-то хочет указать: это было и не должно забываться. Что напоминания могут означать, неспроста ведь нам даются. Готовят к грядущему или требуют действий… Как их понять? – всю дорогу ломал я голову.

*****32

Вернувшись, я не застал Ансельми. И хотя досада на него улеглась, я обрадовался, что один – слишком уж был взволнован, не мог усидеть, тем более спать и ходил по комнате от одного угла к другому. Визит к Ноэль решил не откладывать, может, соберусь в ближайшие дни, а впрочем, зачем тянуть – попробую пойти к ней завтра, – я продолжал вышагивать до окна и обратно.

Скоро в дверь постучали, и не успел я ответить, как на пороге появился Марко. Оглядевшись, он шутливо обратился ко мне:

– Я гадаю, кто здесь так носится, а оказывается, Корнелиус, ты один создаешь столько шума.

Не дожидаясь приглашения, Марко прошел в комнату.

– Выглядишь довольно странно. Что-то случилось? – он явно искал предлог задержаться.

– Да, вроде, ничего… – наконец, я остановился. – Почему ты не спишь?

– Не спится, – он обогнул стол и приблизился к окну. – Лежу вот и думаю, что там, дома. Я ведь, знаешь, из большой семьи. Четыре сестры, два брата. Вспоминаю о них, и как-то щемит…

Он потянул ворот рубахи, словно ему становилось трудно дышать.

– Да ещё ты гремишь рядом. Как тут уснуть?

Я поспешил извиниться, но он прервал слова, давая понять, что находит их излишними.

– Где пропадает твой друг поздним вечером? – спросил Марко.

Я пробормотал маловразумительное и вдруг сильно забеспокоился: в самом деле, где он может быть? Он не упоминал о своём ночном отсутствии, осведомлены ли о нём остальные? Как неосмотрительно с его стороны покидать дом ночью, если он знает, что ищут итальянцев и в любой момент могут схватить его, что может он сделать, будучи один и безо всякой защиты.

Марко тем временем присел на край постели.

– А у тебя есть кто из родных?

– Да, – не слишком охотно откликнулся я.

– И родители живы?

Я кивнул.

– Что же, ты по ним не скучаешь? – Марко не отставал.

Я снова кивнул – понимай, как хочешь.

– И я вот скучаю. Раньше, когда жили вместе, особенно о них не задумывался. А теперь даже во сне вижу. Так-то, Корнелиус, – он прищелкнул языком, словно сам тому удивился.

– Ты легко согласился приехать в Париж? – спросил я, раз уж он остался, и надо было о чем-то говорить. Впрочем, против разговора не особенно возражал, повторюсь: Марко был мне весьма приятен.

– Да уж, раздумывал недолго. Посулили хорошие заработки – что ещё нужно?

– Ты бы не смог столько заработать в Венеции?

– Если бы женился на дочке хозяина, наверно, смог, – из темноты послышался его прерывистый смех, больше похожий на фырканье. – Иначе… В Венеции хватает мастерских, десятки мастеров, а работников – и того больше. Что там за будущее? Денег, открыть собственную мастерскую, у меня нет. Так что, наверняка, здесь – больше удачи.

– И тебе было не страшно уезжать?

– А чего бояться? Пока птица невелика, а за будущее станем беспокоиться, когда оно наступит, – отшутился он.

– Говорят, в Венеции слишком злы, что вы ушли от них, – осторожно заметил я.

– Тебе успели рассказать? Ансельми или ещё кто? Впрочем, неважно…

Я уселся рядом.

– Такое есть, конечно, – Марко подвинулся, уступая место. – Хотя и раньше случалось, что стекольщики уходили, только всё больше по одному. В первый раз удалось сманить так много работников, агенты мессира Кольбера поработали на славу.