За полвека - Василий Бетаки

Среди соседей и —

всё ничего!

С тобой согласен я: мы были счастливы

И не зависимы ни от кого.

Засохли бублики. Плати не рублики —

Песеты мокрые, кларет сухой…

Недаром Грузия и Андалузия

Легко рифмуются между собой…

2001 г.

219 — 220.

СЕВИЛЬСКИЕ ЭТЮДЫ

1.

Вот это — башня, мост, кусты.

А там внизу — Гвадалквивир:

Толпятся цапли у воды

среди некошеной травы.

По набережной не пройти:

толкаются со всех боков!

Тут от шести до десяти

всё тот же чёртов бой быков!

Речная мутная вода —

и толпы у дверей арен…

Вот так же тут толклись, когда

Колумб снимался с якорей,

Рукой кому-то помахал,

ступил на трап — и был таков…

Ну, а севилец продолжал

глазеть себе на бой быков,

На тот же самый бой быков…

2.

На севильской ярмарке пляшут

Андалузские белые кони, и —

Над севильской ярмаркой машут

Пальмы хвостами зелёными,

В зарослях бугенвилей,

Над свалкой сыров и бутылей,

Под тентами, где подпорки —

Кощунственно шестикрылы,

На покатых плечах оборки…

Без Колумба Севилья бывает,

Не бывает её без Лорки:

И порывистый ветер играет

Не в паруса — в оборки!

Каравеллы не отплывают?

А вот женщины — уплывают,

Уменьшаясь, в аллею, в аллею,

И не оглянутся даже:

Ни о прошлом не пожалеют,

Ни о будущем не расскажут.

2001 г.

221.

СОЗДАТЕЛЬ

Артуру Вернеру

В Андалузии, на юге, в Аликанте,

В переулке, на углу, в подворотне

Разместился старый стекольщик,

Стеклодув виртуозный… А верней —

Никакой не стеклодув и не стекольщик,

А Создатель стеклянных зверей.

Он подхватывает очень странной трубкой

Разноцветный хаос палочек стеклянных

И над жёлто-синим пламенем спиртовки

Сотворяет на глазах у прохожих

Всех зверей, а иногда и человеков.

Я купил и лиловую собаку

С чёрно-белыми до полу ушами,

И лису оранжевого цвета,

И Диану с натянутым луком.

А теперь, когда я слышу: Аликанте,

Или пью вино "Аликанте",

Я опять вспоминаю человека

В жёлтом плоском берете вроде нимба,

Восседавшего на облачной подушке,

Бытие сотворявшего так просто,

Сотворявшего чистых и нечистых.

…В жёлтом плоском берете, вроде нимба…

222–228.

МОЗАИКА ОДНОЙ НЕДЕЛИ

1.

Работаю по возможности аккуратно.

(по правде говоря, не умею аккуратно.)

Как всегда

вылавливаю из бледной памяти пятна —

На бумагу их!

Прорисовываю, чтоб всё же понятно…

Вот — уже три слова вытащил из небытия!

Запятые их пригвоздят, но —

Два из них — раз, и обратно!

Ищу ещё:

Необходимо это…

А, кстати, правда ли, что завтра — конец света?

2.

Первому веку глянуть в лицо:

Юнон не бронзовых прелести,

Усмешки лысых мудрецов,

Цезарей крутые челюсти.

Им, кто Республику пропил,

На хвост не насыплешь соль:

Стекляшки в калейдоскопе —

Вот она, вся их роль.

Ну, а матроны, которые…

Впрочем, чёрт с ними, с матронами —

Но зачем унитазы Истории

Стыдливо зовутся тронами?

3.

Дыры:

память моя —

ломтик швейцарского сыра,

Источник

слов, самых точных —

бездонный, как биллиардная луза…

Да что там

флейта-позвоночник?

Сыграй на барабане пуза!

Смейся, Аристофан

как можно неприличнее,

Утопим с тобой и цитатчиков,

Да и весь постмодерный бряк:

Сдохла симметрия,

жизнь как прежде — ассиметрична:

Барокко, возможно, выживет,

А классицизм — никак.

4.

С чем же рифмуется, тысячелетье?

И для чего оно было на свете?

Не так-то легко понять

По глухому гулу ещё не стихов,

а того, что должно ими стать.

Ведь даже сбитые с последнего ритма,

Даже потерявшие чувство меры,

Но только найдя хоть к чему-нибудь рифму,

Мы и живём после нашей эры!

5.

(Пейзажи Рылова)

Вот — утомление от ветра

Ультрамаринового цвета,

А ветер плотности такой,

Что не проткнёшь его рукой.

И в малахитовой траве —

Зелёный шум по синеве,

И шевелятся облака —

Закинутые в небо камни,

И кажется, что жизнь легка мне,

Да я и сам твержу — "легка!"

6.

…А когда отмахнёшься от скуки тумана —

День как день, обычный, но возле —

К весёлому жёлтому миру Сарьяна

Привязан верёвкой серенький ослик…

7.

Добрая лохматая псина тычется носом в колени,

Чёрная, медлительная на суше, тяжёлую лапу кладёт,

Пляж пустой, и, конечно, я занят, но тем не менее,

Свинство — не обратить вниманья, поэтому приходится от-

кладывать книгу, или карандаш и записную книжку,

В данный момент чесать за ушами — важней всего…

И пускай себе остаётся пустая страничка

И на месте стихов, и на месте автора самого

229.

РЫБНЫЙ РЫНОК В ВЕНЕЦИИ

На Большом Канале, где выстроились палаццо в стиле нечистого,

кичащегося мавританской примесью барокко,

Над чёрным лаком гондол, которые безнадёжно ждут туристов,

Над полосатыми причальными столбиками от пристани сбоку —

Рыбный рынок.

Он опустел: в полдень всё закрывают.

Кончен бал. В ящики со льдом — непроданное добро.

Уборщики змеящимися шлангами смывают

с прилавков чешую — карнавальное серебро.

По мрамору, ещё грязному, базарно крича,

бродят, клюют что-то чайки — все, какие бывают на свете.

Но занятые уборщики чаек не замеча…

Впрочем, это взаимно, надо отметить.

Одна громадная переваливающаяся чайка

в пижонском сером жилете

Гоняет, оставляя красный след, большущую голову тунца,

Другие — помельче — веселятся не завидуя, или эти

Только делают вид, что не завидуют, чтоб не терять лица?

Но где же тельняшки, соломенные шляпы,

квадратные плечи весёлых продавцов?

Фартуки кокетливых торговок, тяжёлые, жёлтые?

Только валяются хвосты скумбрий, головы лососей и тунцов,

да кое-где потроха цвета крови и жёлчи.

Чудовищная чайка — единственная хозяйка

базарного праздника без ненужных людей,

А может даже, на краткий час, и Хозяйка

Канала. А может — и Венеции всей

230.

Я с борта вапоретто снимал

панораму Большого Канала,

и заполнил всю плёнку Канал

кадр за кадром. Но мне было мало.

А потом с вапоретто того

на причал я спустился в тумане,

и была панорама в кармане,

а в глазах — ничего. Ни-че-го.

231.

ТРИ ВЕНЕЦИАНСКИХ МЕДАЛЬОНА

Самуилу Лурье

…А вдруг правда моих сказочных героев, синьор, точнее, чем правда ваших персонажей, которых мы ежедневно видим на улицах?

(Карло Гоцци — в споре с Карло Гольдони)

1.

…А на самом-то деле, не ты это споришь со мной:

Имитация жизни — со сказкой. (Гольдони и Гоцци!)

Повернётся Венеция той ли, другой стороной,

Но важнее всего, что в который уж раз повернётся!

Кукловод — Абсолют: он для куклы четырежды бог,

Он создатель души её, разума, воли и тела,

Карло Гоцци — таков. Для Гольдони же есть потолок:

Режиссёру с артистами — выйдет ли всё, как хотел он?

Только сказке да кукле хозяин творец (и Творец!),

А актёру хозяйка — Судьба (то есть попросту случай),

Ты, придумав начало, не властен придумать конец…

И Венеция истинная — разве придуманной лучше?..

2.

Маска с куклою схожи одним: неподвижным лицом.

Но ведь суть-то не в лицах, а в непредсказуемой позе.

Вот живой — он не может без маски — и дело с концом,

Ну а кукла — да что ей скрывать? Стыд присущ только прозе.

Мне ж — бесстыдство стиха, вольность куклы! Идея торчит,

Но зато матерьял… Так мозаик стоцветная смальта

Всё равно остаётся стеклянной хоть в мягкой ночи,

Хоть на вспышку рассвета ответив тяжёлым контральто.

3.

Расточительна живопись! С жизнеподобьем цветов

Спорит — всей простотою — фантастика графики жёсткой,