Звездопад - Николай Прокудин

— Да, только вот приходилось все делать по ночам, потому что скобы стояли на челюстях, и мое лицо было постоянно со страшным звериным оскалом. Ужас! Мы чего к тебе пришли, дело у нас, неотложное, — Сбитнев начал продвигаться вглубь склада, тесня Василия.

— А ко мне просто так поболтать не ходят, всем что-то нужно. Корыстные вы, — ответил прапорщик, пытаясь сопротивляться и не пустить нас вовнутрь.

— Васька, ты из себя ангела бескорыстного не строй. Ник и Острогин ордена получили, закусить нечем. Паек в рейде съели, а старшина должность сдает, все выпил, гад, и сожрал.

— Идите к Берендею, он остатки не сдал еще, а я никому ничем не обязан.

— К Берендею нельзя, мы ему и Соловью чуть физиономию в Гардезе не намяли. Они сейчас в обиде — ничего не дадут.

— Правильно сделают, не плюйте в колодец, где водицы еще пригодится напиться. Ладно, заходите, так и быть, чего-нибудь соберем, — прекратил сопротивление и смилостивился кладовщик.

В ангаре стоял полумрак и только у стойки с документами светила ночная лампа. Возле нее скакала в тельняшке и с ошейником на шее небольшая обезьяна, привязанная цепочкой к стене.

— Это что за чучело? — удивился я.

— Сам ты чучело. Это Аркашка! Макак! Настоящий мужик! На, сволочь, успокойся, — и Василий засунул окурок в пасть животному.

Обезьяна судорожно сделала две затяжки, быстро успокоилась и принялась курить с наслаждением, что-то по-своему бормоча себе под нос.

— Ни х.., себе, — крякнул Ветишин.

— Это что, сейчас спектакль будет, специально для вас. Аркадий Михалыч, пить будешь? — поинтересовался прапорщик.

— Угу-уху, — запрыгало и заверещало, обрадовавшись, животное.

— Вот ведь, скотина, все понимает, водку обожает больше, чем фрукты, а коньяк почему-то не любит, не пьет, — заулыбался Васька и погладил зверя по голове.

— Откуда он у тебя? — спросил Володя.

— Полгода назад разведчики привезли из Джелалабада. Поначалу трескал только апельсины, яблоки и бананы, а теперь все подряд, голод не тетка, где я ему бананов наберу. Пьяница стал ужасный. Если выпиваем и ему не наливаем, драться лезет, а как напьется, песни свои горланит. Курить научился, окурки ворует.

— Прямо как человек, наверное, Дарвин был прав, мы с обезьянами имеем общего предка, — засмеялся Володя.

— А почему Аркаша? — удивленно поинтересовался я. — Что-то очень знакомое имя, есть ассоциации с кем-то.

— Так ведь начпо Севастьянов Аркадий Михайлович! Он как-то проверять склад заявился, увидал его и гладить полез. Аркадий этого не любит, тяпнул за палец. Начальник спрашивает: как зовут? Я ляпнул, что Аркаша, и чуть язык не проглотил. Шеф сморщился: как-как, почему так назвали? Не понравилось… Мы стали его убеждать, что не Аркаша, а Алкаша. Созвучно, мол, послышалось. Все равно не понравилось полковнику. В итоге объявил выговор за курение в помещении на рабочем месте, говорит, что какой-то приказ был Министра обороны пару лет назад.

— Инфаркт не хватил моего шефа, когда макак за палец укусил? — спросил я.

— Вроде живехонький уехал, да еще коробку тушенки и сгущенки с собой прихватил. Но выговор записал в карточку. Ребята, давайте бахнем по сто грамм за вашу удачу, за твое, Вовка, возвращение!

Василий разлил по французским стаканам спирт, достал банку огурцов и произнес:

— За замену! Чтоб вернуться всем живыми!

— Вздрогнули! — выдохнул Вовка и громко крякнул. — Чего даешь на закуску?

— Банку тушенки, банку килек и банку лосося, сало в банках, огурцов вон в бочке набирайте и пару банок салатов.

— Вот так да? Начальству целую коробку, а нам по банке… Не густо, на десять ртов.

— Всем давать, так на халяву весь полк сбежится, мне что прикажете, склад настежь распахнуть? Скромнее будьте. Меньше ешьте, больше пейте, скорее свалитесь, тогда точно на всех хватит. Сейчас еще кто-то от комбата Папанова должен подойти, он тоже «Звезду» получил, и Скворцов танкист звонил. Бери, что дают, и уносите ноги. Считаю до трех.

В этот момент обезьяна допила из чьего-то стакана остатки спирта и пришла в необычайное возбуждение. Она принялась швырять вилки, стаканы, перевернула пепельницу.

— Аркашка, скотина, алкаш проклятый, пошел вон, — заорал прапорщик и дал макаку звучную затрещину.

Макак обиделся, заскочил на жердочку и принялся оттуда плеваться, корчить рожи и пронзительно орать.

— Заткнись, скотина, больше не налью! — рявкнул Василий и кинул обезьяне банан.

Тот схватил его и моментально сжевал.

— Больше корми зверя, а то, не закусывая, сдохнет, — сказал на прощание Володя. — До свидания, Василий, пока, Аркаша!

— Уа-ха-ха! — заверещал зверь и бросил в нас от избытка чувств пустую банку.

***

Три бутылки водки и бутылка коньяка, купленные по дешевке по двадцать чеков в дукане, быстро подняли настроение. На огонек заглянул Бронежилет, оставшийся за убывшего в отпуск комбата. Лонгинов плавно перемещался по всем ротам. В третьей был его кабинет, и он начал движение оттуда. Там орден отмечал старшина, а во второй — взводный. Теперь добрался, наконец, и до нас. Язык у него уже сильно заплетался, щеки пылали, но держался зам, комбата еще довольно бодро.

— Товарищи офицеры, хочу поздравить в-вас от себя лично, от лица комбата и лиц у-управления батальона, в-вообщем, от всех нас вас! — выдал он многосложную фразу.

— Ура! — радостно прокричал Ветишин и полез обнимать нас с Острогиным.

— Сережка, оставь свои телячьи нежности для женского модуля! — отстранился Острогин. — Тебе, по-моему, пора отчаливать, ступай, а то совсем налижешься и будешь не боеготовен.

— А вам не пора составить мне компанию туда? — засмеялся Ветишин.

— Нам не пора, мы еще не готовы, — ухмыльнулся Острогин. — Да и вообще, я завтра вас покину, к морю Черному отправляюсь, там сами девки в очередь ко мне будут стоять и за бесплатно.

— А я? Когда же поеду отдыхать? — вопросительно посмотрел я на ротного.

— Понимаешь, Никифор, комбат приказал оставить максимум офицеров, мы ведь на полтора месяца уходим в сторону Файзабада, это почти к границе с Таджикистаном. А у нас уже отдыхать отправляются Острогин и Грымов, они все ж на месяц раньше тебя прибыли в Афган. Марасканов останется заменщика ждать, с кем мне идти в горы? С одним офицером? Два взвода мне и один Ветишину?

— А после Файзабада отпустишь? — уточнил я.

— Обязательно! Август будет твой. Замолчали все! Третий тост! — произнес Сбитнев, мы встали и молча выпили за павших в боях.

Лонгинов после этого распрощался, призвав к умеренности, и удалился.

— Теперь, парни, предлагаю тост за коллектив, за бойцов, которые пашут, как в поле трактора, и в принципе у нас отличная рота! — произнес я, и все залпом выпили.

Курящие закурили, некурящие закашляли, понеслась музыка из магнитофона и началась неофициальная часть с байками и анекдотами. За сдвинутыми в бытовке столами сидели уже не только офицеры роты — Сбитнев, Острогин, Ветишин, Марасканов, зашли на огонек разведчик Пыж и связист Хмурцев. Плечом к плечу теснились рядышком оба старшины (старый Гога и новый Резван Халитов), технарь Федарович и крепыш Бодунов. Отличная подобралась компания.

— Как один из виновников торжества беру бразды правления в свои руки, и первая байка моя! Всем тихо! Прекратите орать! Слушайте! Острогин, что у тебя в служебной карточке? — спросил я Сергея. — Помнишь свой послужной список?

— Пять выговоров и один строгий выговор и все от комбата и Грымова.

— Молодец! А поощрения? — продолжил я допрос.

— Одно. Орден! Но это не поощрение ведь, а награда Родины! — ответил Серж.

— Точно! У меня ситуация аналогичная, четыре взыскания, из них одно «за попытку срыва партийной конференции» от секретаря парткомиссии.

— Ни хрена себе! — удивился Марасканов. — Как это умудрился? Клуб поджег?

— Да так, чепуха! А еще в тетради у комбата пять или шесть резервных, не перенесенных в карточку. И ни одного поощрения.

— Выпьем за орденоносцев — расп…ев! Таких золотых мужиков сгноить пытаются, — рассмеялся Сбитнев. — Может, теперь в вас нормальных офицеров разглядят.

— Вообще, к каждому можно подойти предвзято и растоптать, — усмехнулся Бодунов. — Вот объявил меня комбат пьяницей, и, хотя я уже два месяца не пью, он мнение свое не меняет.

— Два месяца? Ты бы еще сказал, что два дня назад бросил, — саркастически улыбнулся ротный.

— Ребята, наши проступки — это чепуха, семечки. Слушайте о том, что на днях узнал в штабе, когда помощником дежурного по полку стоял, — начал я свой рассказ.

— Тихо! Слушать рассказ замполита, — прекратил застольный шум ротный.

— Кто помнит прошлогоднюю историю о том, как штабные перепутали покойников? — поинтересовался я. — Не слышали? Ну, даете! Дело было так. Служили два узбека в третьем батальоне в одной роте, по фамилии, ну скажем, Эргашев, оба рядовые. Однофамильцы. Обоих звали, предположим, Мурат, но отчества имели разные. Одного по папе именовали Махмудович, а другого Махамедович. Из одной области Узбекистана. Но служили парни на разных заставах, в разных взводах. И вот случилась беда: подорвался один на фугасе. В полк сообщили, но связь как всегда плохая, не поймешь какое отчество. Вот капитан Шалавин взял штатно-должностную книгу полка и двинулся по списку, натыкается на одного из Эргашевых, и принимаются оформлять на этого Мурата «груз-200» по этому адресу. Тело истерзано, поэтому «цинк» закрытый, без отверстия у лица. Сопровождающий привез гроб согласно предписанию. Все чин по чину: военкоматовцы, почетный караул, салют, оркестр, венки, цветы, представители власти, родственники. Мать убивалась, сестры рыдали. Оба бойца были старослужащие, а дембеля обычно перед увольнением письма не пишут.