История одной судьбы - Лев Овалов

- А Константин Яковлевич?

- Константин Яковлевич принят в Высшую партийную школу.

Нет, это что-то невероятное!

- Ну какой из меня, Иван Степанович, секретарь! Просто смешно! - с дрожью в голосе сказала Анна.

- Ничего не смешно. Поверьте, все взвешено. Такие решения наобум не принимаются. Пора выходить на арену пошире. Вас рекомендовали...

- Кто меня мог рекомендовать?

Тарабрин опять улыбнулся.

- Между прочим и я. Думаю, мы с вами сработаемся.

- Нет, нет, Иван Степанович. Я не подготовлена. К такой работе я совершенно не подготовлена.

- Подождите, Анна Андреевна, - уже с досадой сказал Тарабрин. - Вы партийный человек. Для вас работа должна быть на первом плане. Вы грамотный человек. Впрочем, я не так выразился. Образованный человек. Причем у вас есть знания, которые особенно ценны сейчас для райкома. Вас уважают. Вы вполне будете на своем месте.

- Но ведь это же район... Район, Иван Степанович! Я не справлюсь...

- Поможем, поддержим. Себе-то я не враг? Ведь я себе беру вас в помощники!

Анна была в смятении. Руководить районом! Шутка сказать! В колхозе она теперь чувствует себя уверенно. А здесь... А ну как не справится? Как она тогда будет смотреть людям в глаза? Неудобно отказываться, но следует отказаться...

Тарабрин помрачнел.

- Не ждал я такого ответа, Анна Андреевна. Вам оказывают партийное доверие, а вы... Неужели вы не чувствуете своей ответственности перед людьми?

Перед людьми... Это он напрасно сказал. Для людей она готова пойти на многое Для людей у нее ни в чем нет отказа. Живи для людей, тогда и сама жди чего-нибудь от людей...

- Но я слаба, слаба, Иван Степанович! Мне лучше в колхозе...

Тарабрин вдруг как-то нехорошо прищурился. Он понял Анну так, что ей выгоднее оставаться в колхозе.

- По-человечески я вас вполне понимаю, - насмешливо произнес он. Человеку свойственно беспокоиться о своем благополучии. Смущает разница в окладах? Конечно, в райкоме оклад меньше, и никаких премий. Трое детей, семья... По-человечески понятно... - Он посмотрел на нее холодными глазами и жестко закончил: - Ошиблись мы. Вы действительно еще не созрели для партийной работы.

Это было несправедливо и оскорбительно.

- Нет, нет! - воскликнула Анна. - Как вы могли, Иван Степанович...

Неужели Тарабрин и в самом деле думает, что заработок ей дороже работы?

Если бы это слышали Толя, ее товарищи по фронту, Петухов! Неужели она о своем благополучии думала, когда надрывалась вместе со всеми девчатами, сажая по весне кукурузу?

- Нет, Иван Степанович, - жестко повторила Анна. - Вы ошибаетесь...

- Значит, можно считать, что вы согласны?

У Анны замерло сердце.

- Да, - твердо сказала она. - Сейчас вы правильно меня поняли. Я высказала доводы, которые всякий высказал бы на моем месте. Но, если это нужно, если есть такое решение, я конечно... - Она с трудом заставила себя выговорить: - Я, конечно, согласна.

- Ну и отлично... - Тарабрин сразу подобрел. - Я так и передам товарищу Подобедову... - Он дружелюбно похлопал узкой ладонью по руке Анны. - Знаете, как мы с вами еще поработаем... А теперь подумайте! - Он предостерегающе поднял вверх указательный палец. - Я вас не учу, но сами учтите. Критиковать райком критикуйте, но учтите, что своей критикой вы обяжете самое себя. Говорить легко, но ведь отдуваться вам же придется. Увидите разницу между колхозом и целым районом.

И ведь он натянул узду! Сдержал Анну. Она выступила на конференции далеко не так резко, как собиралась. С позиций колхоза ей было что предъявить райкому, но с позиций района нужды "Рассвета" не превосходили нужд других колхозов. Формально Анна представляла еще "Рассвет!", но чувствовала себя уже работником райкома.

Анна встретилась с другими делегатами из "Рассвета" перед открытием конференции Никто ей ничего не сказал, но она поняла, что рассветовцам тоже известно о предстоящем избрании. Поспелов многозначительно пожал ей руку, да и другие держались с Анной и уважительнее и сдержаннее, чем обычно, - из своей рассветовской агрономши она уже становилась для них начальством.

Она чувствовала, что и другие делегаты обращают на нее внимание До сих пор она была агрономом одного из колхозов, секретарем тамошней партийной организации, теперь в ней были заинтересованы уже все колхозы, весь район...

Поздно вечером с ней беседовал Подобедов, интересовался, насколько она подкована. Сам Подобедов долгое время работал в лекторской группе ЦК, назубок знал все важнейшие решения партии, и уж он-то погонял Анну, точно она держала экзамен в ВПШ.

- А вы помните, где сказано...

Анна читала газеты, читала различные выступления, но, конечно, не могла помнить все речи, о которых ее спрашивал Подобедов. Она чувствовала, что тонет, а ей хотелось выдержать этот экзамен. Сперва она отвечала, как могла, как умела. Не очень внятно. Она не так-то уж сильно разбиралась в идеологических вопросах. Потом решила схитрить Это была скорее женская хитрость, подсознательное женское умение уходить от неприятных вопросов.

Она оборвала Подобедова на полуслове:

- Я хотела бы, товарищ Подобедов, посоветоваться с вами по одному местному нашему, практическому делу.

Подобедов недовольно кивнул.

- Пожалуйста...

- Вы знаете, у нас в колхозе еще очень плохо со строительством. Ни материалов, ни инструмента. Чуть что, зовут шабашников. Что, если нам создать межколхозную строительную бригаду? На паевых, так сказать, началах. И построить черепичный завод. Тоже на кооперативных основах. Если бы обком...

Подобедов поморщился.

- Ну, это действительно вполне местное дело. Это вы на бюро, в рабочем порядке...

- Я понимаю, - покорно согласилась Анна. - Но ведь это рекомендация ЦК.

К чести Подобедова, он тотчас вспомнил, где и когда была сделана эта рекомендация. Анна, сама того не подозревая, выдержала перед ним экзамен.

- Совершенно справедливо, - сказал ей Подобедов. - Вот и ставьте вопрос на бюро. И проводите. Для этого вас и берут в райком...

Они расстались довольные друг другом. Подобедов посчитал Анну неплохим практиком, вполне годным впристяжку к такому опытному партийному работнику, как Тарабрин.

На конференции выяснилось, что агронома из "Рассвета" знают не только в Мазилове и Кузовлеве Когда объявили результаты тайного голосования, Анна с изумлением услышала, что из двухсот делегатов против нее голосовали только два, а против Тарабрина двадцать...

- Поработаете с мое, наберете сорок, - не без горечи сказал ей Тарабрин после конференции. - На такой работе нельзя не нажить врагов.

XXXV

Будь Бахрушин на конференции, Анна собрала бы против себя не два, а три голоса. Ни Алексей, ни свекровь не хотели возвращаться в Сурож. Избрание Анны секретарем райкома Алексей принял как личное оскорбление.

- Куда тебя несет? - зло сказал он, встретив жену после конференции. Надоело голову носить на плечах?

Анна не хотела ссориться.

- Ну, не надо, Алеша! При чем тут голова?

- Да ты же баба, баба! - воскликнул Алексей. - Это тебе не колхоз! Тут за тебя и пашут, и сеют. А там всех надо на поводу... Могла бы теперь как сыр в масле кататься. Так нет. Пусть всем хуже, лишь бы сама на виду...

- Но это же бесполезно, Алеша, - устало сказала Анна. - Что решено, то решено.

- Откажись!

- На попятную я не пойду, я коммунистка.

- А я не коммунист? Я на фронте вступил в партию!

- А теперь тебя больше интересует собственный огород.

- Значит, я тебе недостаточно хорош?

- Да!

- Другого нашла?

Он ушел, хлопнув дверью...

Анна понимала, ему обидно, что приходится приспосабливаться к положению жены.

Так, не помирившись с ним, она и уехала через несколько дней в Сурож.

Тарабрин торопил с переездом. Опять приходилось жить на два дома. Опять дети без материнского присмотра. Но теперь спокойнее. Родных внуков Надежда Никоновна не обижала.

Анна остановилась у Ксенофонтовых. Она не порывала знакомства с Евдокией Тихоновной. Не часто, но от случая к случаю обязательно заглядывала к ней, наезжая в Сурож. То заночует, то гостинца пришлет. Махотку сметаны, творожку, масла.

Евдокия Тихоновна охотно приняла Анну.

- Милости просим, Анечка. Теперь ты эвон какое начальство! Гришка мой и тот за тебя голосовал...

Гриша Ксенофонтов тоже был коммунистом. Работал все там же, в мастерских, только теперь они были не эмтээсовские, а эртээсовские. Он стал совсем взрослым, работал не токарем, а механиком, успел кончить заочный техникум, стал вполне солидным человеком, но по-прежнему приносил весь свой заработок матери. Сама Евдокия Тихоновна ушла на пенсию, пеклась только о сыне, хотя дело находила себе всегда.

Анна у Ксенофонтовых чувствовала себя как дома.

- Живи, сколь ни захочешь, хоть одна, хоть всей семьей, - сказала ей тетя Дуся. - Все равно не задержишься. Только послушай моего совету. Переедешь, живи открыто, у всех на виду. Ты теперь человек видный, и пусть тебя всем будет видно, И тебе легче, и люди в тебе уверенней будут.