Лжец. Мы больше не твои - Анна Гур

Я понимаю, что у Царева какой-то пунктик, и он не хочет, чтобы в мужские разборки лезла женщина, но тут… тут у нас без вариантов.

Единственное спасение – это сейф мужа и информация, которую он хранит, а Станиславский…

Он показал мне, каким монстром может быть, способным заточить мать своих детей в психушку и отнять моих малышей… довести отца до инфаркта… я все эти годы жила с чудовищем, была слепа… но измена Станиславского стала тем триггером, который открыл глаза на все…

– А она мне нравится, – нагло заявляет Кристовский и подмигивает мне. Знойный брюнет играет на нервах у друга, и тем самым немного разряжает напряженную атмосферу.

– У нас все готово, босс, – опять подает голос глава безопасности Царева, – сейчас Станиславский находится…

Короткий взгляд на меня, и безопасник Царева немного тушуется, но затем с каменным лицом поясняет:

– В квартире у своей секретарши.

То есть любовниц у Пети много, интересно, сколькие из них беременны…

– Сейчас оптимальное время для выполнения операции, – опять отчитывается и отходит, а я встаю, подхожу к Вадиму и заглядываю ему в глаза.

Среди его сотрудников особо не поговоришь, да и система на мне отчетливо пишет звук, поэтому мы общаемся только глазами.

– Мои ребята будут в фургоне. Мы поедем за вами.

Опять поясняет Сергей Витальевич, затем я беру за руку Вадима, и мы молча выходим. Направляемся к седану, на котором и приехали в эту квартиру.

Вся дорога проходит в полном молчании. Вадим сконцентрирован на дороге, но я вижу, как побелели его пальцы, сжимающие руль.

Проходим пункт охраны с легкостью, я пультом открываю шлагбаум. Особняк Станиславского уже маячит впереди.

– Должен быть другой вариант, – твердый голос Вадима рушит тишину салона, когда машина останавливается.

– Его нет, Вадим. Мы знаем. Только один шанс. Иначе мой муж развяжет войну против моей семьи, и даже ты меня не спасешь. Я не хочу жить в страхе, не хочу, чтобы кто-то мог отнять у меня моих детей, а у родителей дом.

– Я… не хочу, чтобы ты в это ввязывалась, – твердо отвечает Царев.

– Станиславский хочет убрать тебя с дороги и вновь посадить в тюрьму…

Выдыхаю и бросаю осторожный взгляд на Царева. Я понимаю, что он не отступится от своего тендера, а значит, и Петр будет пытаться убрать Вадима с дороги. Замкнутый круг получается, и решение я знаю, а значит, я должна сделать то, что должна…

– Я должна пойти, – проговариваю тихо и кладу ладонь на руку Царева, чтобы он меня послушал. Вадим поворачивается в мою сторону. Смотрит ровно, но в глазах плещется какое-то странное чувство, которое он загоняет глубоко внутрь себя.

Хочет сказать что-то, но я накрываю его губы своими пальцами.

– Как бы там ни было, Вадим, я делаю это для того, чтобы спасти моих малышей, свою семью… Не вини себя.

Резко подается вперед, сжимает мое лицо в своих ладонях.

– Я не отпущу тебя. К черту.

Поворачивается, чтобы вновь завести автомобиль, но я шустрее, двери машины разблокированы, а Царев не успевает вдавить педаль газа в пол, чтобы сработали блокираторы, поэтому я быстро выскальзываю из машины и иду к дому, который когда-то считала своим…

Сердце бьется в груди как ошалелое, адреналин затапливает. В животе ощущение, что все сжалось.

Сколько раз я заходила в этот дом, все здесь знакомо, все считала своим, а сейчас…

Все чужое. Роюсь в сумочке, достаю ключи, и когда замок поддается, я выдыхаю, так как на мгновение забоялась, что Станиславский мог сменить замки.

Хотя зачем ему это делать?! Он ведь уверен, что запугал меня до полусмерти и шантажом заставил сделать все то, что он хочет.

Прохожу в дом и сразу же чувствую отчетливый запах гари. Бросаю взгляд на нашу гостиную…

Ну что могу сказать, загорелось тут все на славу. Последствия пожара видны невооруженным взглядом, так что мой муж-сноб вряд ли бы остался здесь, поэтому и укатил к одной из своих любовниц.

В кои-то веки я радуюсь, что Петр так и не согласился на то, чтобы в доме у меня появилась помощница. И сейчас это играет мне на руку, так как я не знаю, как и под каким предлогом бы вошла в кабинет мужа…

Сейчас же я обхожу холл и иду в сторону святая святых этого дома. Станиславский всегда запрещал мне появляться здесь, мешать его рабочему процессу, даже малышей не жаловал.

Был у меня случай, когда мой старшенький уполз и забрел в кабинет к отцу. Станиславский принес малыша ко мне за шкирку, правда, Валерка радостно агукал и воспринял это все какой-то веселой игрой.

– Когда я работаю, Нина, в этом доме должна быть гробовая тишина!

Рявкнул тогда Петя и опустил Валерку ко мне в руки. Ушел, чеканя шаг, а я прижала малыша к себе и все думала, что у мужа серьезные проблемы в бизнесе, и поэтому он такой резкий.

Оправдывала, дурочка…

Останавливаюсь у массивной двери, пальцы дрожат, когда я опускаю ручку и проскальзываю внутрь.

– Нина, в моем кабинете можешь не убираться.

Опять голос мужа из прошлого. Да, пожалуй, Петр всегда держал меня вдали от своей вотчины. Именно сейчас я это осознаю. Будто он не хотел, чтобы я видела лишнее, чтобы глаз зацепился за какой-нибудь договор, строчку, слово…

Потому что теперь я знаю, что мой муж сколотил свое состояние совсем не праведным путем. Он подставлял людей, он фальсифицировал факты…

Он Вадима в тюрьму попытался упечь ни за что, а сам… сам присвоил меня…

Сердце бьется с перебоями. Страх заползает в сердце. Наконец, собираюсь с силами и обхожу стол мужа, останавливаюсь рядом со шкафом, вспоминаю, как муж нажал на боковую панель, и она отъехала.

Проделываю точно так же, и дерево отъезжает в сторону, являя моему взору огромную серебряную квадратную панель с кнопками по центру.

Прикрываю веки на мгновение, делаю выдох, как когда-то перед выступлениями, когда я собиралась с мыслями и внутренне прогоняла ноты, которые помнила наизусть.

Концентрируюсь на своих ощущениях, настраиваюсь, мысленно возвращаю себя в тот день, когда я застыла рядом с опаздывающим Станиславским, впервые тогда он допустил оплошность и не попросил меня выйти из кабинета, даже больше, проглядел момент, как я осталась рядом с ним.

Вернее, если быть четкой, он сам меня за руку затащил в этот кабинет, параллельно отчитывая за то, что мое