Конец земной истории - Инна Бачинская

Ее не нужно было понукать, ей хотелось выговориться. Выкричаться. Леша был свой брат-журналист, он бывал у них в доме. А этот… с бородой, та еще проныра, но тоже не чужой… да еще и экстрасенс, может, и правда способен докопаться. Все лучше, чем менты. Характер у нее был вздорный – Монах помнил, как вызывающе и грубо она отвечала ему в тот, первый, визит – в день рождения Каролины.

Монах недолго думая взял ее руку, сдернул перчатку и поцеловал ей пальцы. Она опешила и замолчала, изум-ленно глядя на него, и лицо у нее стало такое… Ему показалось, она сейчас заплачет. Нестандартные поступки окружающих часто выбивают нас из колеи и лишают сил сопротивляться. Или озарение снисходит – не нужно сопротивляться, никто не посягает. Не дергайся.

– Ирина, идемте, посидим где-нибудь, – предложил Монах. – Леша, командуй! Я человек в городе новый.

– К Митричу? – словно бы задумался Добродеев.

Ирина молчала всю дорогу, словно воды в рот набрала. Монах деликатно придерживал ее за локоть. Небольшая, изящная, в короткой шубке, она мелко ступала, поспевая за ним. Он же целеустремленно и внушительно топал, взяв курс на «Тутси», неотвратимый, как судьба. Добродеев нес ее спортивную сумку и громко восторгался погодой, снегом, заснеженным парком, а потом выдохся и заткнулся.

В баре Монах помог Ирине раздеться. Она молча повиновалась. Добродеев пристроил на свободный стул ее сумку. Появился озабоченный прихрамывающий Митрич.

– Принимай гостей, Митрич, – сказал Монах. – Это наша добрая знакомая Ирина. Ты чего смурной?

– Добро пожаловать, Ирочка, – сказал Митрич печально. – Обещали оттепель и дождь, сердчишко пошаливает, да и вообще… – Он хлопнул себя по колену. – Садитесь, ребята, рад вас видеть. Как всегда? А даме ликерчику!

– Ирочка? – Монах вопросительно взглянул на Ирину.

– Яблочный сок! – отчеканила Ирина.

– А нам пивка, как обычно, и твои фирменные, с огурчиком. Ирочка, только сок? А чего-нибудь… – он пошевелил в воздухе толстыми пальцами. – Может, передумаете?

Ирина молча покачала головой. Митрич подъехал с тележкой, споро расставил на столе пиво и бутерброды. Последним поставил крошечный хрустальный графинчик с зеленой жидкостью и хрустальную рюмку-наперсток. Накапал из графинчика в рюмку и, поклонившись, поставил рюмку перед Ириной:

– Это наше фирменное, Ирочка, отказов не принимаю.

– Что это? – спросила она. – Яд?

– Любовный напиток! – хихикнул Добродеев. – Ваше здоровье! – Он припал к бокалу с пивом.

Ирина нерешительно взяла рюмку, понюхала. Монах с интересом наблюдал.

– Я вообще-то не пью… – сказала она. – Что это?

– Понятия не имею, – сказал Монах. – Митрич – тот еще алхимик. Что-нибудь легкое, на травах… вроде сиропа от кашля. Не бойтесь, мы с вами, в случае чего доставим домой в целости и сохранности.

Ирина нерешительно пригубила.

– Вкусно! – Она допила до дна. Монах тут же потянулся за графинчиком. Добродеев подмигнул ему и откусил от бутерброда. Зеленый ликер назывался шартрез, и крепость его была не то пятьдесят, не то шестьдесят градусов, что всегда его восхищало – на вид дамский и неопасный, а на самом деле зверь. А говорят, есть еще и семидесятиградусный. Он пододвинул к Ирине блюдо с бутербродами. Она между тем допила вторую рюмку. Добродеев одобрительно кивнул:

– Молодец!

Ирина неуверенно произнесла:

– Ой, что-то я… кажется… – Она вдруг расхохоталась.

Монах и Добродеев переглянулись.

– Ирочка, а закусить! – Добродеев сунул ей в руку бутерброд. – Канапе у Митрича тоже фирменные! С маринованным огурчиком. Может, водички?

Она махнула рукой и снова рассмеялась. Она разрумянилась и похорошела, глаза заблестели, ее обычная недоброжелательная сдержанность таяла на глазах. Переход был мгновенным.

– Лешка, вы что, напоить меня хотите? – закричала она. – Вот расскажу Ленечке, будешь знать! Он у меня ревнивый! – Она шутливо ткнула Добродеева кулаком в плечо, и тот от неожиданности поперхнулся.

– Вы удивительно красивая женщина, Ирина, – сказал Монах, заглядывая ей в глаза.

– А толку? – фыркнула она. – Ленька пишет никому не нужную книжку, работать не хочет… хоть бы ты его, Леша, куда-нибудь приткнул, а то сидим на мели как… пираты! – Она рассмеялась.

– А деньги Левицкого? – спросил Добродеев. – Вы же наследники.

– Ха! На троих? Не уверена, отец Леньку не любил. Его никто не любит, кроме… – Она осеклась. – Все этой… безродной и Лариске! А ей и так от тетки куш! По-вашему, это справедливо?

– Кому? – подтолкнул ее Монах.

– Маленькой стерве Лике! Уродилось же чудо! Готовый убийца!

– Убийца? – Добродеев выразительно взглянул на Монаха.

– Ваша подруга, Олег Христофорович. Ей подлости не занимать. Вечно подглядывает, подслушивает… Отец воспитал монстра. Знал бы он когда-то… Я уверена, он тыщу раз пожалел! Бедный отец! Он один меня понимал. Только из-за меня он помогал Леньке, пристраивал, так у этого лузера все сквозь пальцы. Боже мой! – Она схватилась за голову. – Все коту под хвост!

– Ирина, я хочу спросить, – начал Монах, серьезно глядя ей в глаза, – что вы обо всем этом думаете?

– Я не знаю! – вскричала она в отчаянии, заламывая руки. – Театр абсурда! Проклятая семья… Чума! Мор! Я боюсь, что с Леней что-нибудь случится. Он такой ранимый, он так тяжело перенес смерть отца…

– Что заставляет вас думать, что вашему мужу грозит опасность? – осторожно спросил Монах.

– Всех Левицких хотят извести! Неужели вы не понимаете… это же все недаром! Одна эта останется… девчонка!

Монах и Добродеев переглянулись.

– Кто хочет?

– Рок! Космос! На этой семье слишком много греха. Клеймо! Роман Владимирович был, конечно, замечательным мастером, но безумно трудным человеком. Три раза женат… и любовниц… немерено. Он плевал на всех! Он их бросал, говорят, они травились и бросались под поезд. Они там все друг друга ненавидят, никто никогда не протянет руки, готовы утопить, подставить ножку… удавить! – Она замолчала, тяжело дыша, бессмысленно глядя на них, как человек, внезапно вырванный из сна.

– Вы хорошо знали Нору?

– Нору? – повторила она. – Нормально. Роман Владимирович сделал из нее великую актрису, а у нее даже голоса не было. А мне не помог. Ну да ладно, чего уж теперь… земля ему пухом! – Она махнула рукой. – Я на него зла не держу.

– Я уверен, вы замечательная актриса, Ирина, – заметил Монах.

– А толку? – повторила она. – Нужна удача, а у нашей семьи только гонор. Мы все неудачники, лузеры. Все! Тетка называла Леньку лузером… лузер и есть. Ненавижу! – Она ударила кулаком по столу; звякнуло стекло.

«О какой семье она говорит, – подумал он. – О семье старого Левицкого или о своей собственной?»

– Но не космос же их всех…

– Кого всех? Нора разбилась… Она гоняла как ненормальная! Сама виновата. Остальных… может, и космос. Тетя Нина… я ее практически не знала, Леня ее терпеть не мог, а Лариска ходила в любимчиках. Холодная расчетливая кукла. Недаром Виталий ее бросил. А тетка засудила кого-то… Говорят, – Ирина наклонилась к Монаху, – ей приходили письма с угрозами. Обвалилась пирамида! И Роман Владимирович… тоже! Сердце не выдержало. А нас таскают… сколько можно? Знаете, – она понизила голос, – они думают, что и его тоже, и никакое это не сердце…

– Романа Владимировича? – Монах тоже понизил голос. – И его тоже? Они так думают? Они вам сказали?

Она махнула рукой:

– Кто же такое скажет! А только я почувствовала, понимаете? Они выспрашивали, кто наследники, какие были отношения в семье, как он издевался… все знают. Эта сучка малая всех сливает.

– А ваша подруга Алиса?

– Алиса? – Ирина с недоумением смотрела на Монаха. – А что Алиса?

– Она же не семья.

– Ну и что?

– И кто ее, по-вашему?

Она увела взгляд, пожала плечами. Монах недолго думая достал из бумажника фотографию, положил перед ней. Она всмотрелась. Сидела, опустив глаза. Монаху показалось, она тянет время, не зная толком, что сказать.

– Вы же знали об их романе! – выпалил он наобум.

– Ну, знала. Все знали! – Она оттолкнула от себя фотографию.

– Кто все?

– Лика! Она сунула фотографию мне в сумку, еще летом. Дрянь! Я сразу поняла… позвонила ей, а она только хихикала. Дрянь, дрянь, дрянь! – В голосе Ирины прозвучала неприкрытая ярость.

– Вы говорили об этом с Алисой?

– Очень надо!

– А с мужем?

– С мужем? – произнесла она со странной интонацией. – О чем?

– Вы не боялись за свою семейную жизнь?

Она посмотрела на него долгим взглядом и вдруг рассмеялась.

– Нет!

– Любовь? – спросил Монах.

– Любовь? – Она зло рассмеялась. – Он неспособен на любовь. На любовь, на книгу, на карьеру. Ни на что неспособен. Ленька – импотент! После смерти Норы Алиска стала обхаживать Романа Владимировича… вот и получила.