Дремлет земля - Лоуренс Джеймс

Саймон помолчал и, глядя прямо в глаза гиганту, выложил свой решающий аргумент.

- А как насчет того оружия, что в Арсенале? Если бы оно у тебя было? Что бы ты стал делать?

Моркин не ответил, но Гвенара охнула.

- Нет, только не то оружие! Это святотатство. Ты ставишь под удар свою вечную душу. Ни один человек не посмеет и прикоснуться и к песчинке со стен Арсенала. Если он просто взглянет на эти исчадья ада, то он ослепнет. Его глаза вытекут. Ты сошел с ума!

Моркин мягко расхохотался.

- Вот уж не думал, что Федерация пришлет идиота.

Пламя вспыхнуло на мгновение, в комнате стало светлее.

- Один вопрос, Моркин. - Кто тебе сказал, что один взгляд на это оружие приводит к смерти?

В голосе предводителя партизан было заметно легкое колебание.

- Священники. И в книгах так написано. Черт возьми, все это знают. Да и какая разница, кто сказал? Пойдем, люди хотят спать. Нам нужно покончить с этим вопросом до утра. Я созову совет, и ты им изложишь новую идею. Потом я сам, лично, вышвырну тебя обратно, туда, откуда ты пришел.

Моркин вышел, движение воздуха подхватило струйку дыма, и тот заметался по хижине.

Гневно сплюнув в костер, Саймон заговорил будто про себя, однако он надеялся, что Гвенара слышит его.

- И ради этого я преодолел миллионы миль, видел страдающих и умирающих людей. Убивал сам. Обрек лучшего друга на страшную смерть в одиночестве. И все ради этой стаи идиотов. Неужели никто не может понять, почему это оружие запрещено? Почему они боятся, что кто-нибудь его заполучит?

Гвенара перебила его.

- Кто это "они", Саймон? И почему они поступают так, как ты говоришь?

Саймон повернулся на пятках, подошел к ней, положил одну руку ей на талию, другую на плечо, так что их лица оказались совсем рядом.

- Повторять я не буду. Потом нам нужно вместе выйти к вашим людям. Оружие, которым пользуются здесь - луки, мечи, копья - это очень простое оружие. С таким оружием обычно всегда выигрывает тот, у кого больше людей. А значит выигрывает всегда правящий класс. Если позволить пользоваться любым другим оружием, порохом, пушками, военными самолетами, атомными гранатами - всем, чем угодно, то маленькая армия получает реальный шанс нанести поражение гораздо более внушительным силам. Одним снарядом можно разрушить замок "Фалькон". Так что кому выгодно сохранять все, как оно есть? Лордам. Кто контролирует церковь и все доступные книги? Лорды. Кто уверяет, что одна только мысль о более совершенном оружии ведет к величайшей ереси? Правильно! Чья многовековая власть рухнет сразу же, как только в руки людей вроде тебя попадут взрывчатые вещества и вы сумеете ими воспользоваться? Вот так-то, Гвенара. Клянусь, это правда. Но как мне убедить в этом ваших людей, а?

Ночную тишину прорезали крики и шум. Моркин начал выгонять мужчин и женщин на собрание. Гвенара оттолкнула Саймона и стала у выхода. Ее фигура силуэтом вырисовывалась на фоне костра.

- Саймон, может быть, ты говорил правду. Я могу в это поверить, и может быть, кое-кого из наших ты тоже сможешь убедить. Но тебе нужно время, а Моркин его тебе не даст. Тебя забросают камнями. То, что ты говорил, сильно смахивает на богохульство. У тебя осталась одна надежда. Беги через заднюю стенку хижины, в лес. Я постараюсь удержать их, и может быть, ты сможешь вернуться в замок. Дай мне несколько дней, я попытаюсь поговорить кое с кем о том, что ты говорил. Потом, если...

Саймон перебил ее.

- Гвенара. Если я вернусь в замок "Фалькон", то через несколько часов буду уже мертв. И вряд ли у нас есть несколько дней до того момента, как Мескарл сплетет до конца свою паутину. Осталось лишь несколько часов.

Из толпы партизан, собравшихся вокруг костра, раздался громовой голос.

- Выходи, богохульник, прочитай свою лживую проповедь моему народу. Или тебя вытащить за уши?

А в замке хирург приложил еще одну пиявку к шее того куска сырого мяса, которое когда-то было Юджином Богартом. Как ни странно, жизнь в нем еще теплилась, хотя едва-едва. Лицо его распухло и стала бесформенным, лиловые синяки вокруг глаз показывали, куда было направлено большинство жестоких ударов. Нижняя часть его живота была забинтована, сквозь чистые повязки проступила кровь. На бледной коже резко выделялись следы трости. Грудь шевелилась едва-едва, пропуская в легкие лишь столько воздуха, чтобы поддерживать жизнь. В углу слабо освещенной комнаты уселась смерть и распростерла крылья, ожидая своего момента.

Губы, распухшие и потрескавшиеся, зашевелились. С них слетел слабый шепот, и слова канули в тишину. Из густой тени вышел де Пуактьер и склонился над избитым человеком. Наклонился еще ниже, пытаясь уловить какой-то смысл в его словах. Потом выпрямился с выражением недоумения.

Доктор, обеспокоенный человек лет пятидесяти, которому приходилось видеть слишком много вовсе не столь необходимых избиений и смертей в стенах замка "Фалькон", робко кашлянул.

- Простите, милорд, но что он сказал? Вы расслышали?

Сенешаль повернулся. Он уже забыл о присутствии здесь еще одного человека и наполовину пропустил его слова мимо ушей.

- Что? Ах, да. Кажется, я все же расслышал не вполне верно. Мне показалось, он сказал: "Ради всего святого, Монтрезор". Что бы это значило? Странно.

Шум был приглушенным, но тем не менее угрожающим. Толпа была против него. Уже потому, что он носил ненавистную ливрею Мескарла. Каким-то образом просочились слухи, что он - что-то вроде полицейского агента, что он - против барона Мескарла, и что он появился, чтобы освободить всех их. Но Моркин быстро довел до всеобщего сведения, что он на самом деле черный маг и пытается покуситься на самые устои их веры.

Итак, крушение надежд. Грустное, горькое крушение. Их надеждам суждено было на краткое мгновение вспыхнуть, чтобы тут же погаснуть. Многие втайне уже думали, что ничто и никогда уже не изменится. Что они всегда будут жить в лесу, за ними всегда будут охотиться солдаты, и даже крепостные будут настроены против них. Они будут есть желуди и мох, пить гнилую боду и жить в вонючих хижинах. Их дети будут умирать во младенчестве. Летом у них будет першить в горле, зимой будет трескаться кожа на руках.

Свет на мгновение озарил их сумеречный быт, но тут же был погашен. Теперь их гнев был обращен на пришельца. В таком состоянии он не сможет убедить их ни в чем, и раз уж он не сможет сражаться со всеми ними, ему остается один выход.

- Моркин! - воскликнул он и выскочил из полутемной хижины, оставив позади Гвенару. Моркин, ты - трус. Проклятый трус, шелудивая сука, которая ластится тайком к ногам этого скелетика - сына черного Мескарла. Слизывает грязь с его башмаков, а потом выпрашивает свежей человечинки в благодарность за верную службу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});