Воспоминания пропащего человека - Николай Свешников

«Вот, — говорил я сам себе, — все они твердят о необходимости служить друг другу, работать, а как нет у них старшего, некому и заставить поработать, так и свою квартиру никто не хочет убрать», — и, от нечего делать, я принялся за чистку и, проработав полчаса, намел целый угол мусора. Но впоследствии им и самим надоела эта грязь, и они сняли две меблированные комнаты в Седьмой линии Васильевского острова.

Обитатели этой коммуны назывались сморгонцами и гордились этой кличкой потому будто бы, что их так прозвал сам Ткачев, а прозвание свое они производили от местечка или села Сморгоны, где жители занимаются обучением медведей.

В это время в Третьей линии Васильевского острова открылась студенческая кухмистерская[104], куда Шведвенгер поступил служителем, и, по его приглашению, я с Орловым нередко посещал эту кухмистерскую, иногда просто пообедать, а иногда на устраиваемые здесь общественные вечера. Вечера эти устраивались в складчину по подписке по пятьдесят копеек с лица, и на них собирались эмансипированные барышни, студенты и кое-кто из писателей, как-то И. А. Рождественский[105], П. Н. Ткачев и др.

На вечерах танцевали иногда под музыку, иногда под песни; нередко происходило чтение стихов и других сочинений. (Орлов почти на каждом вечере, взбираясь на стул, декламировал свое ненапечатанное стихотворение «В Гефсиманском саду»). Много говорилось тут речей о свободе, равенстве и братстве; но речи так и оставались речами, а для большинства привлекательнее всего был буфет, где в изобилии находились простая водка, пиво и закуски.

Цель моего знакомства со всем этим обществом была та, что, не довольствуясь книжною торговлей, я, по совету младшего Канаева, задумал добиться звания учителя; но, приходя к кому-нибудь, чтобы заняться, я по привычке всегда оканчивал мои посещения выпивкой.

В апреле 1868 года я торговал у Цепного банковского моста. Торговля была недурна; покупки книг у разных лиц попадались хорошие и недорогие. Но так как я манкировал своей торговлей, то держал у себя неопытного, но плутоватого приказчика, а сам проводил время более с сморгонцами и с Орловым; при том же, вследствие неаккуратного обращения с чужими деньгами, я разошелся с Канаевым и Шумовым и потерял их поддержку. От этого дела мои скоро попортились, и мне в предстоящие торги в Думе не на что было откупить место для ларя.

Здесь нужно заметить, что торговавшие в то время на ларях букинисты откупали от города места для ларей два раза в год — в октябре и в апреле. А так как конкурентов было много и никому не хотелось остаться без места, то они собирались и делали между собою расценку каждому месту — кто на какую цену должен торговаться, и, выбрав из своей среды надежного человека, давали залоги с тем, что каждый может торговаться только на свое место, а в случае, если бы и пришлось бы это место откупить дороже, чем оно между ними оценено, то товарищи додавали потерпевшему переоплаченную им сумму из тех денег, которые могли оставаться от мест, откупленных дешевле оценки.

Поэтому нередко стучалось так, что откупивший место за двести рублей должен был торговать на нем за триста и более, а заплативший триста — торговать за полтораста.

На мое место охотников было немного — лучшие места считались на Полицейском и Аничковском мостах и у Думы. За мое место платилось за полгода от тридцати до сорока рублей, но у меня и этих денег не было, и я принужден был обратиться к Ф. Семенову[106], по прозванью Голова, чтобы он ссудил их мне на покупку места, обещая ему за подобную сумму десять рублей процентов и гарантируя ее квитанцией на купленное место и часами в залог.

Голова был падок на проценты и принял мое предложение, но через месяц, видя мою неисправность, он передал квитанцию и залог мой Сергею Васильеву (или, иначе, Пихлер), питавшему против меня неудовольствие за то, что я ему раз отказал в продаже купленных мною хороших книг. Получив квитанцию на свое имя, Сергей Васильев тотчас же через полицию выселил меня из ларя. Я подавал на него жалобу за причиненные мне убытки, но мировой судья отказал. С этой неприятности я начал больше пьянствовать, а поддержать меня нравственно было некому. К Канаеву и Шумову идти я совестился, а другие, как Орлов и прочие, только более увлекали меня в пьянство. С начала этого лета мы с Орловым довольно часто посещали семейство И И. Боборыкова[107], молодого офицера (кажется, он состоял преподавателем в морском корпусе).

Боборыков был хлебосол и либерал: по поводу его хлебосольства и либерализма Орлов поместил (сколько помнится, в «Будильнике») следующее стихотворение:

Я для общего блага людей,Соревнуя его поддержать,Полтораста и двести рублейСмело в месяц могу проживать.

Я для общего дела готовЛибералов к себе приниматьИ гонимых за правду бойцовРаз в неделю вином угощать

Я для общего дела могуДаже красную шапочку сшить, —Показать ее, даже носить,Иногда в очень близком кругу.

Кажется, был еще куплет, но я его не помню. И действительно, к Боборыкову можно было ходить попить и поесть. Вкусные и сытные его обеды всегда были приправляемы водкой, пивом и другими винами, а к чаю и кофе непременно ставились закуски: ветчина, сыр, масло, малороссийское сало и разные колбасы, что мне, проживавшему тогда без денег и впроголодь, было, как говорится, вполне по душе.

Но скоро все мои приятели разъехались на летние каникулы. Я прожил весь еще уцелевший у меня товар, остался без средств и без квартиры и промышлял разными мелкими проделками и обманами у своих же знакомых.

Помню, это лето были похороны Писарева. Его отпевали в церкви Мариинской больницы и оттуда гроб несли на руках до Волковского кладбища.

В то время Писарев для многих из моих знакомых был непогрешимым авторитетом. Хотя я его никогда не видал, но он месяца за четыре перед смертью посещал жившего у меня в комнате П. В. Смирнова[108], почему я, когда заходила о нем речь, всегда старался упомянуть, что Писарев недавно был у меня в квартире.

На похороны я пошел не из уважения к его памяти, а просто хотел порисоваться, что вот, дескать, и я был на похоронах Писарева; притом у меня была еще затаенная мысль, не удастся ли мне при таком случае угоститься. Между литераторами, студентами и разными курсистками я встретил в ограде Мариинской больницы одного своего трактирного приятеля, профессии которого не знал, но слышал, что он занимается агентурою. Этот господин, отведя меня в сторону, начал выспрашивать о некоторых личностях, выдававшихся оригинальностью своего костюма и прически.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});