Расследователь: Предложение крымского премьера - Андрей Константинов

Понемногу Алена успокоилась, всхлипывания прекратились.

— Извините меня, — сказала она.

— Это ты нас, Алена, извини, — сказала Галина. Обнорский промолчал. Он сделал глоток остывшего кофе, вдавил в пепельницу сигарету, разогнал рукой дым.

— Что вы еще хотели узнать? — спросила Алена.

— Алена, на какой руке Георгий носил перстень?

— На правой.

— Точно на правой?

— Иногда надевал на левую.

— Вы показали эксперту медицинские документы Георгия. Откуда они у вас?

— От Леси. От матери Георгия, — ответила Алена. Кажется, она успокоилась. — Она дала их мне, когда я обращалась к экстрасенсу.

— Понятно. Потом эксперт сличил документы с рукой Георгия, и все совпало. Так?

— Да. Это — Георгий. Сомнений у меня нет.

— Простите, Алена… Еще один вопрос… несколько… э-э…

— В холодильнике, — сказала Затула.

— Что?

— Вы хотели спросить: где рука Георгия? Я отвечаю: в холодильнике… в морозилке.

Обнорский видел, как изменилось лицо Галины. Жаль, что он не видел своего лица.

***

С утра Николай Повзло созвонился с помощником депутата Верховной Рады Леонида Матецкого. Помощник подробно расспросил Николая, кто он и на какую тему разговор… Коля представился, назвал тему разговора: Горделадзе. После этого помощник вежливо, но твердо Коле отказал, ссылаясь на высокую занятость народного избранника. Повзло не удивился и не расстроился: народных избранников (по крайней мере, питерских) он знал как облупленных, и стал прикидывать, как ему добраться до Матецкого с другой стороны. Он был уверен, что у него это получится…

Однако придумывать ничего не пришлось. Только Николай побрился, как ему перезвонил помощник Матецкого и очень любезно сообщил, что Леонид Семенович готов принять Николая Степановича сегодня, после четырнадцати… «Устроит вас, Николай Степанович?» — «Устроит», — ответил Коля.

До часу дня Коля успел пообщаться с парой парламентских журналистов. В Питере Повзло специализировался на политике и с коллегами легко находил общий язык. Не упоминая фамилии Матецкого, он навел справки о работе Комитета ВР по борьбе с оргпреступностью и коррупцией. Коллеги вывалили на Колю столько, что он пришел к пессимистическому обобщению: видимо, в СНГ есть народная эсэнговенная традиция — на борьбу с преступностью и коррупцией сажать преступников и коррупционеров… Так, по крайней мере, следовало из слов киевских коллег. Бог им судья.

Ровно в четырнадцать ноль-ноль Николай вошел в приемную члена Комитета Верховной Рады Украины по борьбе с организованной преступностью и коррупцией Леонида Семеновича Матецкого.

***

От шока Обнорский и Галина оправились не сразу.

— В холодильнике, — сказала Затула, — в морозилке. Андрей сидел, прислонившись затылком к боковой стене холодильника «Индезит». Голова находилась как раз на уровне морозилки… Он представил себе, что от черной, частично разложившейся кисти правой руки его отделяют всего несколько сантиметров. «На холодец», — сказал эксперт Боротынцев и захохотал… Обнорский оттолкнулся спиной от холодильника, ставшего вдруг филиалом таращанского морга.

Он оттолкнулся, но все равно продолжал «видеть» полиэтиленовый пакет с отрубленной рукой Горделадзе… а рядом — пачку пельменей и пакет с сосисками.

— Ax! — сказала Галина. Андрей повернулся к Алене:

— Как это понимать, Алена?

— А что тут понимать, Андрей? Эксперт отсек кисть, чтобы сделать рентген… Рентген подтвердил — да, это рука Георгия. Мы с Лаврентием собрались забрать тело, но пока искали транспорт, тело исчезло, его увезли менты. Мне осталось только забрать кисть… и немного ТКАНИ с того картона, на котором в морге лежало тело Георгия.

Обнорский отдавал себе отчет в том, что ничего мистического, вампирского не произошло… Эксперт отсек кисть для исследования. Менты тоже забрали тело совершенно официально, скорее всего, по предписанию прокуратуры, а не для совершения сатанинских обрядов или черной магии. Но все равно тень мистера Стивена Кинга улыбалась из угла морга.

Галина покрылась нехорошей бледностью. А СТЕРИЛЬНАЯ, без личинок насекомых, рука Горделадзе все так же соседствовала с пачкой пельменей.

Гаденько хихикал педагог Сливко.

— Покажите… руку, — наконец выдавил Обнорский.

— Хотите посмотреть? — спросила Затула быстро нервно.

— Да, покажите, — сказал Андрей.

Алена положила ладонь на ручку холодильника. Галина еще раз сказала:

— Ax! — сделалась совсем белой и вылетела из кухни. Шарахнулся в сторону кот, заорал.

***

— …на холодец! — сказал эксперт Боротынцев… с чувством юмора у мужика было все в порядке.

В полном порядке… На холодец! Веселенький юморок с запахом морга. Если бы сейчас этот самый эксперт оказался рядом, Андрей ткнул бы его мордой в морозилку: «На холодец? Жри! Кетчупу тебе дать? Остренького, с чесночком…» Но эксперта рядом не было. А была Затула… Невозмутимая и спокойная. Настолько спокойная, что Обнорский не мог поверить: эта ли женщина плакала недавно?

Она раскрыла дверцу морозильной камеры. На дверце были «переводяшки» — вишенка, клубника, подсолнух. Обнорский чувствовал, что тихо дуреет. Он украдкой посмотрел налево, на дверь туалета, где скрылась Галя… Господи!

Только бы не вернулась не вовремя. Вишенка, бля, с клубничкой! Подсолнух… А внутри… Что внутри? Сосиски? Пельмени? Ножки Буша?

…Дверца распахнулась. Не было там, внутри, ни сосисок, ни пельменей… Господи! Ну какое это имеет значение?… Дверца распахнулась, Андрей увидел длинный, уходящий в бесконечность… В Таращанский лес?… объем «морозилки» и стены из нержавейки, покрытые наплывами льда. Яркий свет заполнял безжизненную антарктическую бесконечность бокса. Сверкал иней, отражала свет нержавеющая сталь. Киевский «филиал» таращанского морга был светел и чист, как дворец Снежной Королевы. Кристаллики льда манили, искрились. Даль манила, искрилась.

— Вот, — сказала Затула.

Голос у нее был скучным, обыденным, напоминал голос экскурсовода, обращенный к туристам: посмотрите налево… На пластиковом зеленом подносе лежала горка льда (Вам водку со льдом?), а в центре ледяной горы покоился полупрозрачный полиэтиленовый пакет с кистью правой руки.

— Вот, — сказала Затула. Обнорский сглотнул комок. — Смотреть будете?

…Потом, когда дверца холодильника закрылась, как многотонная дверь сейфа, Андрей испытал острое желание выйти вон, убежать из этой квартиры… Он подавил его: ну что ты? Что ты в самом деле? Трупов не видел? — Видел. Столько уже их видел, что, кажется, даже привык. Насмотрелся… Но почему-то именно этот «фрагмент тела» вызывал острую реакцию отторжения. Скорее всего, подумал Андрей, это происходит из-за несоответствия «формы и содержания»: обычная… самая обычная киевская кухня… Вишенка, подсолнух… Вода негромко капает из крана… Маленькое кофейное пятнышко на скатерти, бисквитные крошки… Десятки тысяч точно таких же кухонь есть в Москве, в Питере, в Харькове или Чите.

Но только в одной из них лежит отрубленная кисть правой руки. На зеленом подносе. В хрустальной горке кубиков льда… как во дворце президента Бокассы. НА ХОЛОДЕЦ!…

— Вы позволите, Алена, я выйду на балкон… покурю.

Только что Обнорский курил в кухне. Пепельница с изображением статуи Свободы стояла на столе, в ней лежал окурок… Затула пожала плечами.

— Заодно посмотрю на ваш двор сверху. С той позиции, с какой глядели вы в тот вечер, — сказал Андрей, схватил сигареты, зажигалку и вышел.

Светило солнце, ворковали голуби. Андрей закурил, облокотился на перила. Маленький стерильный кошмарчик бокса из нержавейки остался за стеной.

Обнорский затянулся, сказал себе: «Пустое! Пустое все это. Не заморачивай себе голову. Ну рука… Затула — не маньяк, не людоедка, не фетишистка. Руку эту Алена взяла, чтобы отправить на независимую экспертизу. Лежит себе рука и лежит… во льду. Не портится. Не комплексуй, журналюга. Займись-ка лучше делом. Ты ведь все равно собирался посмотреть на двор „глазами Затулы“. Вот — балкон. Вот — двор внизу. Включай „взгляд Затулы“. Работай, работай…»

Андрей выщелкнул сигарету и наблюдал за ее полетом, пока сигарета не упала на асфальт. Неправильной формы двор был весь как на ладони. Контейнеров для мусора Затула видеть сверху не могла — их прикрывает галерея, соединяющая башню дома номер семь (счастливое… счастливое число) с небольшим строением на бульваре… Да, контейнеры она видеть сверху не могла. Но все остальное просматривалось очень хорошо: и овальная «голова» фонаря (горел все-таки фонарь или не горел в тот вечер?) в следах голубиного помета, и лестница наверх, на бульвар, и автобусная остановка, возле которой Горделадзе обыкновенно ловил машину… В тот вечер он так и не вышел к остановке. Или все-таки вышел?