Бун-Тур - Александр Власов

Я и говорю Буну:

— Давай к нему подкатимся?

— К кому?

— К Арнольду Викторовичу.

— С чем?

— Да с рекомендацией в комсомол! Момент больно подходящий!

— Хитролобый же ты! — обозвал меня Бун и даже головой помотал, но пошел за мной.

Пойти-то он пошел, а толку мало: знаю, что из него и слова в таком деле не выдавишь. В лучшем случае мне поддакивать будет. И на том спасибо!

— Арнольд Викторович! Есть, — говорю, — просьба.

— Где? — смеется. — Не вижу!

— А вы присмотритесь! Мы ведь в восьмой класс перешли… Знаете, что такое восьмой класс? Это — начало юности! Нам Клавдия Корнеевна сказала… Верно, Бун?

Бун головой кивнул. Арнольд Викторович тоже согласился:

— Клавдия Корнеевна зря не скажет.

Я с духом собрался и выложил самое главное:

— Хотим, Арнольд Викторович, в юность комсомольцами войти! Вы как смотрите?

— Положительно, — говорит, — смотрю.

Я ждал, что он догадается и сам рекомендацию предложит, но он ничего не добавил. Стоит и ждет. Пришлось мне говорить дальше:

— Положительно — это, конечно, хорошо! Мы очень благодарны! Но нам бы еще и рекомендацию! Верно, Бун?

Бун опять меня головой поддержал.

— Пионерская, — говорю, — у нас есть, а нужно еще комсомольскую… Если бы вы нам… Если можете, конечно…

— Комсомольскую не могу, — сказал Арнольд Викторович, и мне показалось, что Бун перестал дышать, да и у меня в горле пересохло. — Я вам дам рекомендацию как член партии. Годится?

От радости я плохо помню, что еще говорил Арнольд Викторович. Он, вроде, хвалил нас с Буном и несколько раз повторил, что верит нам. Потом он подозвал Костю Сажина и Ваську Лобова и сказал:

— Давайте знакомиться!

Мы на него уставились, как неграмотные на интеграл.

— Через три дня — поход, — объяснил Арнольд Викторович. — Я буду руководить группой особого назначения. Вы — моя команда.

Мы так и присели. Значит, и Арнольд Викторович в поход идет! Если б кто другой из взрослых, мы бы не обрадовались, а с Арнольдом Викторовичем — одно удовольствие! Он зудить и оберегать не будет!

— Физкульт!.. — крикнул Костя Сажин, а мы рявкнули: — Ура!

— Так вот, товарищи гоновцы! Товарищи из группы особого назначения! Копите силы! — сказал Арнольд Викторович. — В походе могут быть потертые ноги, вывихнутые руки, насморк, кашель, температура. Это может быть в любом походе и с любым человеком. С любым, кроме вас! Мы с вами — группа особого назначения. У нас с вами есть только одно право: нести двойной груз — свой и товарища, который ослаб…

Арнольд Викторович посмотрел, как мы реагируем. И вдруг громко произнес:

— Данилов!

У меня ответ сам выскочил:

— Я!

— Взять мешок у Шилова!

И опять само собой у меня ответилось:

— Есть!

Я даже чуть не побежал к Борьке Шилову, который стоял у стены и пятерней расчесывал мокрые волосы.

— Зыкин!

— Я! — ответил Бун.

— Помочь Катюше Крыловой!

— Есть! — громче меня ответил Бун и засиял.

— Вот так и будет в походе, — сказал Арнольд Викторович и пошутил: — Ешьте полусырые бифштексы! В классе имеются ребята и посильнее вас физически, но мы с Семеном Петровичем решили отобрать сильных духом. Это надежнее…

Хороший был денек! И работу закончили, и с рекомендацией уладили, и заслужили высокое звание — сильные духом!..

Когда везет, тогда во всем везет. Ходить нормально в тот день я не мог: к себе поднимался через две ступеньки на третью и ни разу не сбился до самого пятого этажа. Только вошел в квартиру — зазвонил телефон.

— Да! — говорю. — Слушаю!

А из трубки девчонка какая-то спрашивает:

— Это Данилов? Саша?

— Он! — говорю. — Он!

— А я — Римма Груздева.

— Очень приятно.

— Мне папа, — продолжает девчонка, — велел вам позвонить…

Телефон у нас рядом с зеркалом. Слушаю я Римму Груздеву и вижу, как лицо мое из просто веселого становится развеселым, потом развеселейшим и, наконец, наиразвеселейшим. Дальше некуда, а то бы оно лопнуло от удовольствия. Еще бы! Эта самая Римма сказала, что ее отец тоже геолог, что он вчера прилетел домой и привез мне от пап-с-мамой какую-то большую посылку.

— Когда, — спрашивает, — вы зайдете за ней?

— Что за вопрос! — кричу в трубку. — Да сейчас! Дайте только адрес!

Она подробно рассказала, как ехать и куда идти. Они, оказывается, кооперативную квартиру строят. Дом почти готов, и отец косметику в их будущей квартире наводит. Посылку он прихватил с собой.

Вниз, к Буну, я не через две, а через четыре ступеньки прыгал. Потряс перед ним бумажкой с адресом.

— Пошли подарки получать!

Он ничего не понял, но день был такой, что позови меня хоть на край галактики — я бы тоже пошел и не спросил, зачем и далеко ли это.

По дороге к троллейбусу я рассказал про звонок. И стали мы гадать, что там — в посылке? А тут Катюша подвернулась. Шла в магазин и нас увидела.

— Поздравляю! — говорит. — В школе вывесили оч-чаровательное объявление: двадцать пятого июня в два часа дня Зыкина и Данилова будут принимать в комсомол.

Мы с Буном переглянулись со взаимным уважением, а в груди стало и холодно и сладко, как от хорошего мороженого.

— Куда же вы, — спрашивает Катюша, — шагаете, товарищи будущие комсомольцы?

Я шучу:

— Наивный вопросик! Не знаешь, куда комсомол шагает?

— А если серьезно?

— Если серьезно, то прямиком в дом номер семнадцать. Пап-с-мамой посылку прислали! Попируем сегодня!

— А как же кино? — огорченно спрашивает Катюша.

— Должны успеть, — отвечает Бун и на меня смотрит. — Не опоздаем?

— Ехать, — говорю, — нужно до конца троллейбуса. Десять минут ходу до новостроек. Пять — на получение посылки и на выражение нашей искренней благодарности. Все! И обратно! Жди нас в четыре у кино!

Зашуршал троллейбус.

— Итак, — говорю. — Прощайтесь быстренько! Жизнь — штука суровая! На запад поедет один из вас, на Дальний Восток — другой!

Катюша меня за ухо оттаскала, и мы с Буном поехали.

Троллейбусное кольцо — на самой окраине города. Стоит круглый домик для диспетчеров. На стене домика — часы. Мы ехали минут двадцать. На часах — без пяти два.

— Поднажмем! — говорит Бун. — Куда идти?

А я еще в троллейбусе догадался, куда нам надо. Увидел краны и недостроенные дома — ясно, что туда. Там целый район растет. Одни дома уже под крыши подведены, другие только с двумя, с тремя этажами. Улицы пока никакой нету. Проложена бетонная дорога, чтобы машины с грузом ездить могли. А рядом деревянные мостки для пешеходов.

Шлепаем мы по доскам, а вокруг — грязь непролазная. У новостроек всегда так. Как извержение грязевого вулкана было.

Вдалеке электричка пробежала. Рельс не видно, проводов — тоже. И шума не слышно. Быстро несутся вагоны, и кажется, что они просто так — на воздушной подушке над землей летят. Строящиеся дома как раз у дороги и стоят. Туда же и мостки ведут. Все в порядке.

— Бежим! — говорит Бун. — Чего тащимся!

Мы побежали. Из-под досок грязь во все стороны разбрызгивается. Мчимся без остановок, и никто не мешает — никто навстречу на узких мостках не попадается. Суббота. Строители не работают, а будущие новоселы, наверно, не все такие нетерпеливые, как отец Риммы Груздевой.

Чем ближе к домам, тем грязнее. Потом сплошная вода пошла. Когда насыпь для железной дороги строили, отсюда землю брали. А теперь тут пруды. Строители их поприжали — засыпать начали. Вода и разлилась повсюду. Море! Из-под досок фонтанчики выпрыгивают.

— Петергоф, — говорю, — настоящий!

— Ну и сравненьица у тебя! — ворчит Бун.

— А чем плохие? В Петергофе грибок есть. Зайдешь под шляпку, а со всех сторон вода струйками. Там сверху, а тут снизу — вот и вся разница!

— Не выкручивайся! Мастер художественного слова!

Я хохочу. Меня в тот день хоть мясорубкой называй!

Добежали до первых домов и под дождь вдобавок попали. Он хлынул сразу, без всякого предупреждения. Мы и тучу не успели заметить. Хотя, конечно, в тот день мы и не могли заметить никаких туч, будь они даже из черной туши. Хлещет дождь по лицу — теплый, крупный и веселый.

— Что? — спрашиваю у Буна. — Не Петергоф разве? Тебе сверху воды не хватало? Пожалуйста!

— Ты дом давай ищи! — говорит он и языком капли с губ слизывает.

А дом тут как тут. Стоит у железной дороги, и на его скуле большущая цифра семнадцать выведена. Он уже под крышей, только подходы к нему затрудненные: такие полосы препятствий, на каких даже солдат не обучают. Сунулись мы с одной стороны — не пройти. Вода вплотную к стене подступила. Мы — с другой. А там — грязь. Стою на мостках на правой ноге, а левой почву зондирую. Ботинок почти весь в грязь ушел, а до твердой породы так и не добрался.