Глупость или измена? Расследование гибели СССР - Александр Островский

Ответ на вопрос, был ли в кабине самолёта кто - то ещё, кроме М. Руста, мог дать лётчик истребителя, который поднимался для его перехвата. В своих воспоминаниях В. Барков даже не упоминает, допрашивался ли он. Однако у первой версии есть одно «но»: если М. Руст не мог без сопровождения преодолеть первую половину пути, как он мог сделать это на финишном отрезке своего маршрута?

Что касается дозаправки, то здесь тоже существуют две версии. По одной из них, на борту самолёта были дополнительные баки с бензином, по другой - баки с бензином были заранее приготовлены в месте посадки [773].

Между тем версии о дозаправке противоречит тот факт, что ёмкость баков «Cessna - l72B» - 240 л, которые позволяли, по одним данным, преодолеть расстояние в 1500 км [774], по другим - 1600 км [775].

В то же время любой человек, знающий, что такое авиация, понимает, что посадить самолёт на совершенно незнакомое, нелётное поле - рискованная вещь, так как малейшая ямка или кочка могут привести к аварии. Но тогда следует признать, что кто - то в СССР должен был готовить место посадки для М. Руста.

В связи с этим нельзя не обратить внимание на целый ряд странностей.

По утверждению В.М. Чебрикова, «наши зенитчики 10 раз брали Руста на «мушку... Но команды на настоящий выстрел они не имели, потому что главнокомандующий ПВО узнал о Русте уже тогда, когда тот подруливал к Спасской башне» [776].

Как это могло получиться?

«Детальное расследование показало, - вспоминал С.Ф. Ахромеев, - что самолёт Руста службой радиолокационного наблюдения был обнаружен на малой высоте, а также обнаружен и поднятым в воздух самолётом - перехватчиком ПВО. Его полёт мог быть своевременно пресечён ещё в районе границы. Далее происходит, по крайней мере, для меня, необъяснимое. Вся информация о нарушителе была доложена командующему армией ПВО Ленинградского региона (генералу Г.А. Кромину - А.О.). Он этой информации не поверил, главкому войск ПВО и на Центральный командный пункт ничего не доложил, цель (самолёт Руста) с контроля снял. В ходе длительного расследования командующий вразумительного объяснения своему решению, совершенно недопустимому для руководителя ПВО, так и не дал» [777].

Однако свидетельство маршала находится в противоречии с показаниями начальника Главного штаба ПВО генерала И. Мальцева. По утверждению последнего, когда в 15.30 самолёт снова был потерян, «командующий 6 - й армией доложил в Москву, что цель 8255 - плотная стая птиц» [778]. Из этого вытекают вывод, что к тому времени информация о неопознанном объекте уже была доложена на Центральный пункт ПВО страны и ей присвоен номер.

Имеются сведения, что ещё раньше о том, что «в границах соединения находится неопознанная цель», что её «три раза наблюдали локационно» и один раз «визуально», «командующий Ленинградской армии ПВО генерал - майор Кромин сообщил оперативному дежурному Московского округа ПВО генерал - майору В. Резниченко» [779].

Поэтому или маршала С.Ф. Ахромеева подвела память, или его неправильно информировали, или же он сознательно искажал картину происходившего, чтобы отвести подозрения от кого - то в Москве.

Ещё более странная история разыгралась несколькими часами позже. По утверждению генерал - майора В. Резниченко, в тот самый момент, когда самолёт М. Руста подлетел к Москве, неожиданно был получен приказ главнокомандующего войсками ПВО отключить автоматизированную систему управления ПВО для проведения профилактических работ [780].

Бросается в глаза и другой факт. Дело в том, что одним из самых уязвимых место ПВО является граница между отдельными локационными зонами. По свидетельству генерала И. Мальцева, «цель была потеряна, потому что сплошное радиолокационное поле было только в узкой полосе вдоль границы, дальше шли мёртвые зоны, и Руст почему - то выбирал для полёта именно их» [781].

Но откуда немецкий лётчик - любитель мог знать о границах подобных «мёртвых зон»?

Это тем более странно, что, по утверждению уже упоминавшегося начальника штаба Таллинской дивизии ПВО полковника В. Тишевского, в системе ПВО того времени существовало правило, на основании которого через каждые 24 часа производилось изменение границ подобных зон. Между тем 27 мая 1987 г. такая команда не была дана, и 28 мая продолжали действовать границы локационных зон, установленные накануне [782].

В таком случае получается, что перед вылетом из Хельсинки М. Руст получил информацию о границах «мёртвых» локационных зон. То, что её можно было получить из СССР, не вызывает сомнения. Весь вопрос заключается только в том, через кого? Исходя из этого В. Тишевский сделал вывод, что к организации полёта М. Руста были причастны спецслужбы, вероятнее всего, КГБ СССР [783].

Косвенно о причастности советских спецслужб к этой истории свидетельствуют воспоминания бывшего следователя КГБ СССР Л.И. Баркова, который в 1987 г. занимался этим делом и, как явствует из его воспоминаний, сделал всё, чтобы свести его к «детской шалости» [784].

Закончив расследование, следственный отдел КГБ СССР пришёл к выводу, что история с М. Рустом была результатом его неуравновешенного характера, поэтому предложил передать нарушителя границы властям ФРГ, чтобы они освидетельствовали его психически и затем поступили по результатам этого освидетельствования.

Это предложение в виде специальной записки было направлено в ЦК КПСС. «Копию записки, - пишет Л.И. Барков, - мне удалось завизировать у руководителей разведки, контрразведки и других управлений, с которыми мы взаимодействовали по делу. Эти службы с нашими предложениями согласились. Записка в ЦК КПСС была подготовлена за подписями председателя КГБ Чебрикова и Генерального прокурора Александра Михайловича Рекункова» [785].

Можно было бы понять, если бы такое решение исходило от Министерства иностранных дел. Но оно исходило от двух учреждений, которые обязаны были стоять на страже закона. Нарушение законов было налицо. Поэтому если у следствия существовали сомнения насчёт психического здоровья подследственного, оно обязано было поставить вопрос о проведении его медицинского обследования и в зависимости от этого предложить суду: или принять решение о принудительном лечении, или же о наказании обвиняемого.

Поэтому можно со стопроцентной уверенностью утверждать: поскольку решение следственного отдела находилось в противоречии и с законами, и с интересами государства, оно имело вынужденный характер. Но кто мог оказать на него давление? Только председатель КГБ СССР. Именно он позднее хлопотал о досрочном освобождении М. Руста [786].

Но В.М. Чебриков не был либералом. Что же могло заставить его пойти на подобный либерализм?

Как утверждал позднее бывший главнокомандующий ВВС России генерал армии Пётр Дейнекин, «нет никаких сомнений, что полёт Руста был тщательно спланированной провокацией западных спецслужб. И что самое важное - проведена она с согласия и с ведома отдельных лиц из тогдашнего руководства Советского Союза» [787].

А вот мнение бывшего полковника КГБ СССР Игоря Морозова: «Это была блестящая операция, разработанная западными спецслужбами. Спустя 20 лет становится очевидным, что спецслужбы, и это ни для кого уже не является секретом, смогли привлечь к осуществлению грандиозного проекта лиц из ближайшего окружения Михаила Горбачёва» [788].

Генерал - майор С. Мельников в беседе с А. Карауловым сообщил: «Я разговаривал с Крючковым в доверительной обстановке, и Крючков сказал, что он «лично готовил эту операцию по указанию Горбачёва» [789].

Поскольку В.А. Крючков вплоть до своей смерти не опроверг это свидетельство, а М.С. Горбачёв молчит до сих пор, оно заслуживает доверия.

Следует отметить, что провокация М. Руста была приурочена к двум событиям. 28 мая страна отмечала День пограничника, а М.С. Горбачёв и министр обороны С.Л. Соколов находились в Берлине на заседании Политического консультативного комитета стран Варшавского договора [790].

Этот факт хорошо известен. Менее известно, что на этом заседании была принята декларация, получившая название Берлинской, в которой организация Варшавского договора не только объявила о пересмотре своей военной доктрины, но и призвала к одновременному роспуску ОВД и НАТО [791].

8 мая, накануне берлинской встречи, вопрос «О военной доктрине стран ОВД» был вынесен на заседание Политбюро. Как явствует из развернувшихся на нём прений, речь шла о сокращении советских войск в странах Восточной Европы, т.е. о частичном выводе их оттуда. Против этого категорически выступил министр обороны С.Л. Соколов. «Вывод войск, - заявил он, - был бы политической ошибкой» [792]. Имеются сведения, что министр обороны находился в оппозиции к М.С. Горбачёву и по такому важному вопросу, как разоружение [793].