Случайные имена - Андрей Матвеев

— Какое? — удивился Алехандро.

— Смотри. Если все поручится нормально и ты исчезнешь, то вторые пять тысяч долларов тоже достанутся мне. А если что–то мешает и ты остаешься, то я мирю тебя с Катериной. Хочешь?

— А просто так помирить не можешь?

— Просто так — нет, просто так у меня нет стимула, а тут придется, тем паче, что первые пять тысяч я тебе все равно возвращать не буду, ну что, по рукам?

Александр Сергеевич замялся, он чувствовал, что этот, непонятно каким образом материализовавшийся в облике Феликса Штампля, властелин подлунного мира соблазняет его, ведь — если верить Феликсу — в любом случае А. С. не останется в накладе, а значит, стоит рискнуть, хотя вдруг…

И Александр Сергеевич, потупившись, спросил:

— А вдруг я исчезну вообще?

— То есть как это — вообще? — удивился Феликс Иванович.

— Ну, умру, распадусь на части, стану отдельно взятыми атомами…

— Чушь, — сказал г-н Штампль, — этого просто не может быть, ибо в своей формуле я уверен. Так что, по рукам?

— Надо подумать, — коротко ответил Александр Сергеевич.

— Думай, — сказал Штампль хихикнув и засобирался вдруг уходить. — Как надумаешь — позвони, ладно?

— Ладно, — проговорил Александр Сергеевич, провожая своего таинственного гостя до двери, ведущей на лестничную площадку, — позвоню, может, что даже завтра!

Быстрый уход Штампля объясняется лишь тем, что внезапно в повествовании наметилась незапланированная пауза. Но действительно: согласись Александр Сергеевич на предложение своего гостя прямо сейчас, то они могли бы уже этим вечером отправиться в институт и приступить к эксперименту. А ведь десять тысяч долларов еще не получены, значит, Феликс пока не заинтересован в том, чтобы проделывать все это сегодня вечером, так что пусть Алехандро подождет, подумает, получит денежки и (соответственно) почетный диплом премии Крюгера, последнее и предпоследнее займет у него не один день, ведь надо лететь в Москву, в посольство, присутствовать на званом ужине в свою честь, раскланиваться направо–налево, держа в одной руке фужер с шампанским, а в другой — малюсенькую тарелочку с разнообразнейшей снедью (не будем перечислять все, что умудрится вместить в нее Александр Сергеевич, собравшийся повязать, между прочим, для этого визита даже галстук, свой единственный, тот, в котором много лет назад отправился просить руку Катерины/Екатерины Альфредовны, а еще добавим, что сама процедура вручения премии ему чрезвычайно понравится — давно он уже не чувствовал себя столь важной и необходимой персоной, как в тот вечер, он даже впервые в жизни даст интервью, в котором — на радость залетной корреспонденточке — будет долго и пространно разъяснять, что образ дьявола изменяется со временем, и не стоит сейчас шарить вокруг глазами, пытаясь отыскать нечто с копытами и хвостом, это бесполезно, вот он сам недавно встретил одного, так лишь по двум клыкам цвета слоновьей кости смог определить, что это именно дьявол, — дальше Александр Сергеевич подкрепит свою речь фразой на плохой латыни — так что надо быть внимательней, каноны меняются («Что такое «каноны»? — спросит наивная корреспонденточка, А. С. с удовольствием ответит), происходят мутации (про мутации корреспонденточка спрашивать не будет), тут распорядитель вечера прервет беседу, сказав, что герою дня пора получать почетные регалии, и пригласит Алехандро на подиум, где некий господин в смокинге и со шкиперской бородкой уже будет поджидать его с папочкой тисненой кожи в руках, да еще с длинненьким таким конвертом голубоватого цвета — в папочке диплом, а в конверте чек, вскоре и то и другое будет вручено г-ну Лепских, вспышки блицев, аплодисменты, еще фужер шампанского, Александр Сергеевич? Александр Сергеевич выпьет еще фужер шампанского и покинет посольство, унося в «дипломате» почетный диплом Крюгеровской премии, а во внутреннем кармане пиджака — чек на десять тысяч долларов, который на следующий же день обменяет на наличные, аккуратными пачками уложив их во все тот же «дипломат», дорога приведет в аэропорт, а значит, совсем скоро он вновь позвонит Феликсу, таким образом, наша незапланированная пауза подходит к концу, вот Александр Сергеевич дома, вот он подходит к телефону, снимает трубку, набирает номер…)

— Алло, — говорит на том конце провода Феликс.

— Алло, — будто передразнивает его Александр Сергеевич.

— Кто это?

— Феликс, — медленно и печально произносит приглушенным голосом Алехандро, — Феликс, я согласен!

— На что? — будто не понимая, переспрашивает физик.

— На все, даже на пари!

— Отлично, — говорит Штампль, — когда начнем?

— А когда лучше? — интересуется Лепских.

— В выходные, — информирует его Феликс Иванович, — когда в институте никого не будет.

— Хорошо, — соглашается Алехандро, — в выходные — так в выходные.

До выходных, между прочим, еще почти неделя, так что новоиспеченный лауреат премии Крюгера может привести в порядок свои дела и даже оставить кое–какие распоряжения. Так, он составляет (что совершенно естественно) завещание, в котором отписывает все имущество (смешно сказать!) своей жене, Катерине Альфредовне Ивановой, а также доверяет ей быть душеприказчицей всех его — как опубликованных, так и неопубликованных — работ, впрочем, это тоже смешно, ибо кому нужны его научные штудии, но пусть потешит самолюбие, пусть доведет до конца игру земных амбиций, ибо уже пятница, конверт с завещанием (заверенным, как положено, у нотариуса) запечатан и уложен в дорожную сумку, где лежат зубная щетка, полотенце, мыло, блок сигарет, последний номер толстого журнала с очередной статьей самого Александра Сергеевича (вот зачем только он берет его с собой?), пара чистых носков, сменная рубашка, сменные плавки, в общем, обычный командировочный набор, включая термос с чаем и пакет с бутербродами, хотя то, что собирается предпринять сейчас Александр Сергеевич (именно сейчас, ибо уже закрылась толстенная дверь проходной того института, в котором работает дальний родственник по линии жены, Феликс протянул пропуск, который у Алехандро сразу же изъяли, затем они пошли по длинному и полутемному коридору, вот один поворот, вот еще один, тут снова пост, на котором Алехандро получает еще один пропуск, который ему прикалывают к рубашке, красивый такой, цветной пропуск с ярко–голубой полосой наискосок, вот они садятся в лифт, Феликс нажимает кнопку без номера — да они все без номера, соображения секретности, что ли, лифт плавно трогается и так же плавно останавливается, дверь открывается, прямо перед входом — громила в штатском, руки заложены за спину, челюсть мощно подается вперед, это со мной, кивает на Алехандро Феликс, громила кивает в ответ, снова длинный и тускло освещенный коридор (электричество экономят, отчего–то поясняет Феликс), еще один поворот, еще один пост, затем еще коридорчик, только совсем уж малюсенький, с большой стальной дверью в конце. Феликс нажимает невидимую кнопку, дверь плавно отходит, физик и филолог–медиевист входят в большое, ярко залитое светом (тут его, видимо, не экономят) помещение, дверь так же плавно закрывается, ну что, обращается Феликс к Александру Сергеевичу, все принес?) называется по–другому.

Опустим то, как они оба подписывают подготовленные Феликсом бумаги — двухсторонний договор и расписку о заключении пари, опустим и то, как Алехандро Лепских передал сначала Феликсу Штамплю запечатанный конверт с завещанием, а потом и две пачки денег, в каждой ровно по пять тысяч долларов. Опустим даже тот долгий разговор, что состоялся между ними за чашечкой предотъездного (а как назвать иначе?) кофе, во время которого Феликс Иванович инструктировал добровольца о том, как будет происходить эксперимент.

— Ну? — спросил, наконец, Феликс Иванович. — Приступим?

А. С. решительно кивнул головой и направился к большому креслу, стоящему в центре комнаты. Как и положено, кресло было опутано разными проводами с подключенными датчиками, перед креслом располагался небольшой пульт с двумя рядами кнопок и лампочек (верхний ряд — лампочки, нижний — кнопки).

— Садись! — приказным тоном сказал Феликс.

А. С. сел и — как в самолете — застегнул на себе два толстых, грубой кожи ремня.

— При счете «три» включаю! — И Феликс начал считать: — Раз… Два… Три!

Что–то вспыхнуло, что–то грохнуло, что–то подняло кресло с Александром Сергеевичем и закружило, закрутило, бросая из стороны в сторону, ни зги не видно, темная чернота, черная темнота, чермнота, проще говоря, и вновь кружит, вновь бросает из стороны в сторону, вновь что–то вспыхивает и грохочет, зачем, проносится в мозгу Алехандро, а потом: «Ну и идиот же я!» И тут он чувствует, что больше ничто и никуда не движется, кресло стоит спокойно на чем–то твердом, а значит, можно открыть глаза и оглядеться, что он и делает.