На кругах времен (Сборник) - Юрий Греков

День у Начальника Охраны Тайны выдался нелегкий. Неожиданные перебои с фенолом на заводах. Вторая лодка вернулась недоукомплектованная. В общем, больших и малых неприятностей хоть отбавляй. Но это бы все ладно, если бы Мехельмердер не чувствовал нутром главное: Хозяин чем-то недоволен. Чем? История с пунктом 12. Чуть не прошляпил… Но вряд ли только поэтому…

В дверь постучали. Мехельмердер машинально ответил:

— Да.

Через порог шагнул вице-шеф Охраны Тайны Хоррибле.

— Поступили дополнительные сведения об этих… ну, что поют… Установлено место.

Мехельмердер вспомнил: было уже несколько доносов, что где-то в одном из домов в районе семнадцатого квартала собираются неизвестные лица. Цель собраний не установлена. Заявок на разрешение собраний не поступало ни в один из участков Стражи.

Хоррибле протянул папку. Мехельмердер развязал тесемки. Сверху лежал листок серого цвета — спецдоносбумага, которую каждый желающий мог получить в любом участке Стражи, а также у представителя Стражи на службе. Листок был исписан аккуратным четким почерком. Мехельмердер перевернул листок — подпись есть. Осточертели эти анонимки. На всякий случай спросил:

— Подпись не подделана?

— Нет. Его на всякий случай приволокли сюда. Мехельмердер прочитал донос. Рольф Гемайн, старший арифмомейстер 12-го класса, адрес: квартал 17, блок 7, вход 3, — сообщал, что в блок через стену, где живет некто Шангер, приходят неизвестные, после чего начинается пение, мешающее отдыхать соседям, и ему в том числе. С помощью зеркальца, укрепленного на длинной палке, зая-таитель сумел разглядеть, что собирающиеся в соседней квартире сразу при входе снимают лица.

— Интересно, правда? — заметил Хоррибле, когда Мехельмердер отложил листок. — Есть еще вот что. Он ухитрился не только зеркальце подсунуть, но и микрофон. Вот, напечатано с магнитофона.

Мехельмердер взял подсунутые ему листки и с растущим недоумением стал читать:

Лист, покружась, во мраке тонет.Дома всплывают, как понтоны.И к небу тянутся колонны,Как чьи-то руки без ладоней.Кому помогут те понтоны?Кто в эту ночь кричит и стонет?А я домой к себе бреду,Я сам несу свою беду,Мне нет пути к тому порогу,Мне те понтоны не помогут…

— В списке разрешенных песнопений не значится, — не ожидая вопроса, сказал Хоррибле. — Вторая тоже.

Мехельмердер взял второй листок.

Фабричные трубы,Безглазы и грубы,Пускаются в пляс.И зыбко порогиВ начале дорогиОпутали ногиВ назначенный час.Брожу в катакомбахЛюдских сердец.Творю гекатомбыИдет конец.Мы бродим молчаПо площадям,Слепые толпыНам вслед глядят.Стоим мы оба на мостовой,Летит автобусИ губы Гекубы,Нежны и грубы,Нам дарят покой…

Мехельмердер хлопнул ладонью по листку.

— Кто?

— Имена и номера собирающихся установлены. Хозяин квартиры некто Шангер, певец в рестор-хаузе.

Мехельмердер снова пробежал глазами второй листок: фабричные трубы… дороги опутали ноги… идет конец… слепые толпы… — и прищурился:

— Не так уж и безобидно, а? Сволочи… Хоррибле согласно молчал. Мехельмердер задумался. Потом перечитал последние строчки:

«Стоим мы оба на мостовой, летит автобус…»

— Ну что ж, пожалуй, сделаем так… Хоррибле, выслушав предложение-приказ, заулыбался во весь рот, неподдельно восхищенный выдумкой шефа, и встал.

— Займусь немедленно. А с этим что делать?

— С кем еще?

— С Гемайном. Он ждет в приемной.

— Гоните в шею. Или нет, впрочем… -Мехельмердер подумал и махнул рукой: — Дайте ему талон в бордель.

— Предельный возраст.

— Ну, тогда в ресторхауз. Да нет, гоните в шею. И займитесь немедленно делом.

Мехельмердер просмотрел оставшиеся бумаги, позвонил Кондуте; ее дома не оказалось. За делами незаметно пролетел час. И тут прозвенел сигнал вызова, на табло абонентов замигала лампочка Управления Стражи. Мехельмердер щелкнул тумблером, в экран вплыло форменное лицо субшефа Стражи.

— Коротко, — приказал Мехельмердер.

— По указанию вице-шефа Охраны…

— Короче.

— Час назад солдату Второго взвода любви Тедеске Осчено было приказано вызвать из ресторхауза певца Шангера, что и было выполнено. Полчаса назад на плацу перед ресторхаузом на Осчено и Шангера налетел автобус. Врачом Стражи констатирована смерть обоих. Номер автобуса…

— Все. Достаточно. — Мехельмердер погасил экран на полуслове и, порывшись в кипе бумаг, нашел листок и прочитал:

Стоим мы оба на мостовой,Летит автобусИ губы Гекубы,Нежны и грубы,Нам дарят покой…

Глава десятая

Послышался шорох, легкое звяканье, и дверь медленно приоткрылась. Он толкнул, вошел. Человек, впустивший его, был ему незнаком. Высокий, со смутно блеснувшей лысинкой. В коридоре было темно, и в светлом проеме открытой в комнату двери силуэт открывшего — как вырезанный из черной бумаги. И только пройдя за ним по коридору, уже у входа в комнату, узнал — Картоне.

В комнате снова полузнакомые люди. Генрих, молча здороваясь, узнал, кажется, Фоминого отца.

— А где Фома? — опросил негромко Генрих.

Никто не ответил, и Генрих всем существом ощутил сгустившуюся в этой комнате тревогу. Он повернулся, ища взглядом, где бы присесть, и увидел слева — у стены — Фому. Фома лежал на кровати, полуоткинув простыню, и молча смотрел на него с какой-то нерешительной и чуть виноватой улыбкой.

Генрих присел у него в ногах. Люди в комнате переговаривались взглядами, и Фома, выпростав руку из-под простыни, показал на стенку и, покачав головой, приложил палец к губам.

В прихожей резко звякнул звонок. Михель потащился открывать. В комнату быстро вошла Ирландеза. Бросив сумку на столик в углу, она машинальным движением поправила волосы и, увидев Генриха, громко и зло спросила:

— А, и ты! Прощаться пришел? Все сидевшие в комнате встревоженно зашевелились, умоляюще глядя на Ирландезу. Фома снова ткнул рукой в стенку и приложил палец к губам…

На этот раз звонок прозвенел громко и требовательно. Комната наполнилась людьми в форменных лицах САД.

Фома, когда ему защелкнули наручники, негромко сказал, кивнув на Генриха:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});