Повесть о моем друге - Пётр Андреев

В эти дни Владимир Зенонович написал письмо-обращение, которое назвал так: «Слово депутата Верховного Совета БССР своим избирателям». Воззвание напечатали в подпольной типографии, а затем партизанские агитаторы разнесли его по селам и деревням, обсуждали с населением. Владимир Зенонович призывал земляков подняться на решительную и беспощадную борьбу с врагами.

В первых числах июля 1944 года соединения В. Е. Чернышева, а с ним и партизаны Царюка соединились с наступающими частями Красной Армии. ЦК КП(б)Б и штаб партизанского движения представили В. З. Царюка к званию Героя Советского Союза. В последние годы мы встречались с Царюком. Стремясь сделать как можно больше для советского народа, он не жалел своих сил. В то время он работал заместителем председателя Барановичского облисполкома. Но годы, проведенные в тюрьме, тяжелая партизанская жизнь подточили его здоровье. И в январе 1957 года Владимира Зеноновича не стало.

…Или встретишь Сережу Притыцкого — человека легендарной судьбы. Восемнадцатилетним юношей, подпольщик, борец против пилсудчиков в панской Польше, когда польские, белорусские и украинские коммунисты и комсомольцы сражались за свободу, Сережа Притыцкий был схвачен жандармами, брошен в тюрьму и после тяжких пыток привезен в суд: его ждала виселица.

Товарищи по борьбе смогли тайно передать Притыцкому пистолет. Когда напыщенный прокурор, поблескивая холодными стеклышками пенсне, начал требовать смертной казни патриотам, Притыцкий выстрелил в своих палачей, перемахнул через перила и бросился к выходу. Он бежал по лестнице вниз, отталкивая растерянных посетителей и перепуганных служителей, и уже в вестибюле, в трех метрах от двери, которая вела на свободу, жандарм выпустил в него всю обойму.

Сергей Притыцкий, приговоренный к смертной казни, лежал в госпитале и не знал, что по всей Польше, в разных городах и деревнях, поляки, белорусы и украинцы, истинные патриоты-интернационалисты, сражались за его жизнь, выходили на улицы, под нагайки и пули полицейских, с одним лишь лозунгом: «Свободу Притыцкому!»

Советский Союз занял твердую позицию: общественность нашей страны поддерживала кампанию, которая развернулась в мире. Правда победила: Притыцкий приехал в Советскую Белоруссию, сразу же включился в работу и — с первого же часа войны начал борьбу за нашу Советскую Родину.

…Антонов познакомил меня с Сережей Притыцким на «Особом сборе». Он великолепно знал польский язык и ситуацию в Польше, которая была объявлена гитлеровцами «генерал-губернаторством». Руководство думало о том, как наиболее точно использовать знания и опыт Притыцкого, и возлагало на него особые надежды. Пока же он был утвержден секретарем ЦК ЛКСМБ.

Люди, как говорится, бывают разные: одни горят, другие тлеют. Сергей Притыцкий горел, он не жалел себя — по заданию ЦК КП(б) Белоруссии он ездил в части и подразделения, выступления его были пламенные, слово его зажигало, звало на бой против фашистов.

…И вот однажды в комнату Сергея Антонова заглянул франтоватый полковник польской армии — в конфедератке, в неимоверно узких галифе и сапогах бутылочкой.

— Начальник штаба польских партизан пан Притыцкий, — представился он нам, с трудом скрывая улыбку.

Он рассказал нам, что польские товарищи обратились к Советскому Союзу с просьбой отправить его, Притыцкого, прошедшего наш «Особый сбор», известного в Варшаве и Кракове борца за свободу народа, в глубокий тыл врага, возглавить партизанский штаб.

Ему было поручено руководить борьбой наших польских братьев на границе с рейхом, за что он был удостоен многих наград. После победы Притыцкий вернулся на Родину, в Советскую Белоруссию.

Умер он, находясь на посту Председателя Президиума Верховного Совета БССР.

Именно здесь, в штабе, мы с Сергеем познакомились и на долгие годы крепко подружились с замечательным сыном белорусской земли Василием Ивановичем Козловым.

Решением ЦК КП(б) Белоруссии В. И. Козлов в начале Отечественной войны был утвержден секретарем Минского подпольного обкома и горкома КП(б) Белоруссии.

24 июля 1941 года Василий Иванович с группой товарищей перешел линию фронта и обосновался среди бескрайних лесов Старобинского района, где когда-то был первым секретарем райкома партии. Начал он свою новую партизанскую работу с организации небольших групп, затем родились отряды, а к 1943 году под его руководством в глубоком тылу врага активно действовали и подпольный обком КП(б)Б, и крупнейшее в Белоруссии партизанское соединение. Прибыв по вызову на Большую землю, Василий Иванович отчитался и получил «особое задание» — побывать на предприятиях Москвы и других городов, рассказать героям тыла, как борются с врагом партизаны. Веселый, общительный, скромный, он был общим любимцем. Сергей как-то сказал мне с доброй завистью:

— Вот везет же людям… Дерутся с фашистами храбро, умело, а мы с тобой сидим в штабе…

Много раз мы встречались с Василием Ивановичем и во время войны и в дни мирного труда, и всегда его отличало главное качество: во всех жизненных обстоятельствах это был несгибаемый коммунист-ленинец. Недаром, начав свой путь рабочим-железнодорожником, он закончил его Председателем Президиума Верховного Совета БССР, генералом, Героем Советского Союза. Умер он относительно рано, в 64 года, во время командировки в один из районов Белоруссии. Подвел изношенный «мотор» — сердце, которое всю жизнь честью и правдой служило партии, народу.

…Прошло много лет, и, как-то приехав в Москву, я на улице встретил молодого широкоплечего высокого парня. Что-то знакомое, близкое было в его лице. Тронув за плечо, я спросил его:

— Простите, кто вы?

— А-а, дядя Петя! Я-то вас узнал, но не посмел остановить. Помните в Минске маленького Василька, так вот я и есть внук Василия Ивановича Козлова — Василий.

(Внуки и дети, наши дети… Как же быстро подросли они, как скоро и неприметно для нас сами стали взрослыми! Может, таков уж наш удел — не замечать, как летят годы?!

…Хвалить зазря — значит льстить, а от этого много бед происходит. Хвалить за дело — значит поощрять, поощрение никогда не испортит того, кто труд ценит, как высшее проявление человеческого достоинства.

…Иван, сын Сергея, стал летчиком, награжден орденом, мечтает поступить в отряд наших гагаринцев-космонавтов; родилась у него дочь, появилась ранняя седина на висках, но для меня он всегда будет Ваней, маленьким, вихрастым, упорным в учебе, открытым и честным в своей детской, но — как и у Сергея — надежной и постоянной дружбе: себе откажи — другу отдай.

И на своих дочерей мы с женой не в обиде — хорошие выросли люди; казалось, совсем недавно отводил старшую, Дашу, в первый класс, а нынче уж внучки бабушку ростом обогнали…

Даша, окончив школу с золотой медалью, стала архитектором — без всякой помощи поступила в институт, мы с женой даже и не знали, где этот вуз находится, вне Москвы тогда работали; младшая, Таня, историк, в отца пошла.

Горько мне слышать, как иные родители порой говорят (не от большого ума, видно): «Нам тяжко пришлось, ох как тяжко, пусть уж дети всласть поживут, пусть отдыхают побольше, нечего им надрываться». Такая родительская «опека» рождает оболтусов, тунеядцев, воспитывает обывательское: «поменьше дать — побольше взять».

После войны и Сергей, и я могли освободить детей и от того, чтобы белье себе постирать, и картошку почистить, и полы помыть, и в магазин сбегать. Но Сергей с Мариной и мы с женой помнили уроки, которые преподавали наши матери-труженицы: «лень до добра не доводит». Детей следует приучать к тому, что позорного труда не существует: работа уборщицы так же надобна людям, как поиск ученого или доброта врача.

Сталкиваешься, бывает, с родителями, закрывающими глаза — сознательно или несознательно (однако сие не оправдание) — на то, что дети их растут барчуками, которые мечтают лишь об одних наслаждениях, не подтвержденных каждодневным, упорным, вдохновенным трудом. Если ребенок сызмальства не приучен к труду, если родители воспитывают его как тепличное растение, то не мудрено, что по прошествии лет, когда вырастет самовлюбленный «нарцисс», начинают папа и мама сокрушенно дивиться: «В кого ж он (или она) уродился?! Мы-то ведь с детства в труде!» Винить начинают и школу, и пионерию, и комсомол, а винить надо себя — больше некого.)

* * *

В коридорах партизанского штаба произошла у меня встреча с художником Федором Модоровым, который стал до последних своих дней нашим с Сергеем большим и верным другом.

Талантливый живописец, в послевоенные годы директор Института имени Сурикова, он написал несколько великолепных портретов белорусских партизан, замечательные пейзажи нашей республики. Русский, он, казалось, всю жизнь прожил в Белоруссии — так тонко понимал он душу народа, трепетность и чистоту пейзажа: не в этом ли проявлялось и проявляется великое братство народов нашей Родины?!