Альтернативная линия времени - Аннали Ньюиц

эти болваны придумали какой-либо надежный план, как себя удовлетворить. Они полные идиоты! Меня беспокоит не то, что женщины-управляющие закроют наш театр, а то, что я окажусь без работы, если все кому не лень начнут копировать мой танец.

– Но мы должны опередить этих уродов. Если мы обратимся к женщинам-управляющим первыми, быть может, нам удастся объединиться, и тогда мы сможем сражаться с последователями Комстока вместе.

– Тесс, ты меня не слушаешь! – Остановившись, Асиль повернулась ко мне лицом. – Ты что, не понимаешь, что́ мы видели в «Персидском театре»? Не все женщины твои союзницы! Ты ведь это понимаешь, так? А нам нужно защищать нашу «деревню»!

Казалось, мы защищаем маленький городок в Магрибе от полчищ Александра Македонского. Не в первый раз у меня мелькнула мысль, не слишком ли долго я путешествую. Различные эпохи стали перемешиваться у меня в сознании. Но, возможно, все дело было в том, что какие-то деревни всегда стираются с лица земли в чужой войне.

– Ладно, извини! – понурила голову я. – Ты права. Тебе нужно написать какие-нибудь слова. Сол мог бы продавать их за пятак перед входом в театр.

– Он будет в восторге.

– Но я завтра все-таки наведаюсь к женщинам-управляющим. Хотя бы для того, чтобы пригласить их познакомиться с нами.

– Ничего плохого в этом не вижу, – пожала плечами Асиль.

– О чем ты напишешь песню?

– Полагаю, она должна быть об этих двух грустных последователях Комстока. Которые ничему не радуются. Которые никогда не увидят хучи-кучи. – Она покачала бедрами, изображая танцовщицу из «Персидского дворца», подражающую ей.

– А что, черт возьми, такое это хучи-кучи?

– Ты что, никогда не слышала? Так теперь называют танец живота. Софа в гневе, но я ничего не имею против. Хучи-кучи – звучит забавно!

– И озорно, – рассмеялась я.

– Я бы расстроилась, если бы это было не так.

* * *

Утром на следующий день я стояла в длинном коридоре «Женского центра», уходящие вверх стены которого были пронизаны непомерно большим количеством арок и дверных проемов. Когда я поднялась по ажурной чугунной лестнице на второй этаж, здание приобрело вид ангара для дирижабля с совершенно немыслимым стеклянным сводом.

Проникающий сверху солнечный свет играл на линии времени, нарисованной на стене, с отмеченными на ней основными вехами женского движения Соединенных Штатов. Я направилась вдоль нее к кабинетам руководства Ассоциации женщин-управляющих. Под датой «1700» были изображены белые женщины в одежде первопоселенцев, которые готовили еду и мыли посуду. Под датой «1840» белые женщины уже держали за руки черных и коричневых женщин, и все вместе они шли к отмене рабства и всеобщему избирательному праву. По меньшей мере двадцать футов были отведены дате «1870», под которой женщины танцевали рядом с текстом Четырнадцатой поправки к Конституции: «Граждане Соединенных Штатов не могут быть лишены права голоса или ограничены в нем на основании пола, расы, цвета кожи, семейного положения или предыдущего пребывания в состоянии рабства»[38].

Под 1880 годом значилось избрание в Сенат Гарриэт Табмен, первой чернокожей женщины-сенатора. Коллаж на фоне развевающегося американского флага изображал женщин, принимающих участие в голосовании, заведующих своими магазинами, преподающих в школе, работающих медсестрами и разбивающих бутылки со спиртным во время марша борцов за трезвость. Разумеется, девяностые годы были полностью посвящены возведению «Женского центра»: конечно же, женщины изучали строительные чертежи и выбирали разношерстные элементы внутреннего оформления. У двери в кабинет было последнее панно, посвященное далекому будущему, 1950 году, когда женщины должны были смотреть в телескопы и управлять огромными динамо-машинами. Лицо белой женщины, увенчанное аляповатой «футуристической» шляпкой, красовалось над подписью «Госпожа президент». Глядя на это политическое пророчество, так и не сбывшееся к моей эпохе, я представила себе, как Анита добавляет его к своему постоянно растущему списку «Величайших моментов в истории белого феминизма».

Я вспомнила слова Софы о том, что женщины-управляющие продвигают на какую-то должность кандидата, выступающего против отмены рабства, однако при этом они были стойкими приверженцами борьбы за права женщин. Среди них должны были найтись те, кому это интересно, и, может быть, они отнесутся к нам с пониманием.

Дверь в кабинет открыла маленькая затравленная женщина с растрепанными черными волосами.

– Я из «Алжирской деревни». Я могу поговорить с кем-нибудь насчет встречи наших девушек с женщинами-управляющими?

– Вы алжирка? – с сомнением посмотрела на меня женщина.

– Я там работаю. Мы находимся в «Мидуэе».

– А, вы одна из этих…

– В «Мидуэе» работает много женщин, особенно в театрах, и я подумала, что, может быть, члены правления Ассоциации женщин-управляющих захотят с нами встретиться. В рамках женской солидарности.

Подбоченившись, женщина посмотрела на меня как на полную идиотку. Мне нужно было выразить свою мысль понятным ей языком. Для этого требовалось нечто такое, что мягко увело бы от сценария «Величайших моментов в истории белого феминизма». Если эти женщины встретятся с Асиль, Салиной и другими девушками, им будет гораздо труднее объединиться с Комстоком, чтобы уничтожить своих «сестер» в «Мидуэе». Чем можно привлечь этих женщин на свою сторону? Должно быть какое-то настолько безобидное предложение, на которое они не смогут ответить отказом.

– В театрах много женщин, которым будет полезен… культурный обмен, – неуверенно произнесла я. – Они могут рассказать вам о том, как живется женщинам у них на родине, а женщины-управляющие расскажут им о том, как живут женщины в Америке. Быть может, мы устроим женское чаепитие в рамках культурного обмена?..

Несомненно, в одном из этих слов содержался волшебный ключ, потому что женщина вдруг закивала и заулыбалась, приглашая меня в роскошный, аляповато оформленный кабинет. Розовые пушистые занавески соседствовали с гравюрами на африканские темы, а мавританские изразцы делили на стене место с расистскими карикатурами на индейцев, вырезанными из кукурузных початков.

– Прошу прощения за беспорядок. Все это нам пожертвовали, и мы понятия не имеем, как с ним быть. Да, кстати, меня зовут Сара. А это Огаста. – Сара указала на женщину, которая сидела за письменным столом и что-то оживленно строчила карандашом.

– Я Тесс.

– Вы правда не из Алжира?

– Я из Калифорнии.

– По-моему, это такое же дикое место. Расскажите Огасте о своих планах устроить чаепитие.

Пятнадцать минут спустя перед Огастой лежали две страницы, исписанные убористым почерком, а Сара подсчитывала, сколько какой выпечки понадобится. Еще никто из участников выставки не устраивал мероприятий по культурному обмену, и им хотелось, чтобы «Женский центр» стал первым.

– «Женский центр» столкнулся с серьезными проблемами, распространяя билеты на свои мероприятия, но, полагаю, люди с готовностью отдадут деньги, чтобы посмотреть на совместную трапезу женщин со всех концов света в их причудливых национальных костюмах. – Сара задумалась. – К тому же вам не кажется, что чаепитие предоставит идеальную