Кто стрелял в президента - Елена Колядина

Люба улыбалась до ушей и радушно оглядывала кабинет, в тайне полагая отыскать глазами лежащую на столе грамоту или конверт с наградной путевкой.

— Обрати внимание, как издевательски улыбается, — приглушенно сообщил Преданный Каллипигову.

— Смеется над всеми присутствующими, — возмутился Каллипигов, поглядев на портрет Ленина.

— Здравствуйте, — поздоровалась Люба, стараясь скрыть робость судорожными манипуляциями с коляской.

«Отцепись ты от меня! — возмутилась коляска. — Все обода свернула!»

— А ты молчи! — от волнения вслух ответила ей Люба.

Инесса, в протяжении Любиных выкрутасов прижимавшая ногой в белой туфле конец ковровой дорожки, выпучила глаза.

— Тебя не спросили! — возмущенно ответила Инесса Любе.

— А вот сейчас и спросим, — ухватился Каллипигов. — Гражданка Любовь Геннадьевна Зефирова?

— Да.

— Тебе выпало счастье жить в СССР! — строго уличил Каллипигов.

— Выпало.

— Как же так?! — возвысил голос Каллипигов.

— Сама не знаю, — растерянно ответила Люба.

— Назови мирные инициативы СССР, — внезапно перекрестно приказал Преданный, по роду своей профессии талантливо ставивший вопросы впросак.

— Пусть всегда будет солнце? — предположила Люба.

— Под теплым солнышком отсидеться захотели? — не удержался в укрытии Готовченко.

Каллипигов благодарно кивнул ему лбом.

«Ограничение вооружений, — громко принялась подсказывать коляска, любившая программу «Время». — Ограничение вооружений!»

— Ограничение вооружения? — повторила Люба.

— Странно, что вы, Зефирова, против мирных инициатив нашей родины.

— Почему против?

— Это мы у вас… у тебя хотим спросить. Почему? Кто дал тебе указание вооружить пулеметом гражданина Феоктиста Тетюева, возраст шестьдесят семь лет, беспартийный, владеет навыками конно-сабельного боя, — резко бросил Преданный.

— Никто не давал.

— Инесса, фиксируете? «Действовала одна».

— Считай, повезло нам, товарищ Каллипигов, — сообщил Преданный на ухо Каллипигову. — Организация не массовая, заговор представлен одним человеком.

Каллипигов облегченно выдохнул.

— Призывая гражданина Феоктиста Тетюева вооружаться, ты попирала инициативу партии на ограничение стратегических вооружений. Играла на руку империалистическим державам!

— Я не играла, — испуганно проговорила Люба.

— Как зовут руководителя коммунистической партии Болгарии? — резко спросил Преданный.

— Бисер Киров? — наморщив лоб, пробормотала Инесса.

«Гэсс Холл, — толкнула Любу под руку коляска. — Видать, Любушка, тебя в Болгарию путевкой наградят».

— Жи… — нахмурился завхоз Брюхов. — Как же, чтоб егоразорвало? Жив…

— Гэсс Холл, — сказала Люба. — Он еще жив. А Бисер Киров — это певец.

— Гэсс Холл, — зафиксировал Преданный. — Значит, все-таки американские спецслужбы. Действовали через Кирова?

— Киров Сергей Миронович уже погиб, — вставил из укрытия Готовченко.

— Да нет, товарищ Преданный, — засомневался Каллипигов. — Все ж таки американские коммунисты — наши друзья. К тому же связной агент Киров уже погиб. Так что американский след здесь не просматривается.

— Ну ладно, — согласился Преданный. — Расскажи, как ты организовала возведение действующих огневых точек возле стратегически важных объектов городской инфраструктуры?

— Возле чего? — переспросила Люба.

— Возле часто посещаемого гражданином Феоктистом Тетюевым магазина «Теремок», в первую очередь, — раздраженно произнес Каллипигов.

— В первую очередь я организовала эти, как вы сказали?

— Доты.

— Ага! Возле магазина «Пропагандист» в первую очередь организовала.

— Посмотри, товарищ Каллипигов, какой психологически продуманный ход, — шепотом поделился Преданный. — Захват идеологически важных объектов пропаганды.

— Почему именно «Пропагандист»? — задал из укрытия вопрос Готовченко, которому тоже захотелось почувствовать себя преданным.

— Я там раз в неделю в отделе подписных изданий покупала книгу с письмами.

— Чьи письма ты получила в последний раз? Кто их писал?

— Пушкин.

— Не хочешь отвечать? Не надо, — зловеще согласился Преданный.

— Какова была конечная цель возведения накатов и надолбов?

— Чтобы инвалиды смогли выйти на улицы города, принять посильное участие…

— Тебе не кажется, что вовлекать инвалидов в свои политические игры было циничным ходом?

— Но они такие же люди!

— Люди, значит. Понятно. Увечья позволяют многим из них держать оружие, и ты этим воспользовалась.

— Но кто-то же должен за них бороться! Ведь инвалидов очень много, и они имеют право на счастье! Я просила директоров магазинов соорудить пандусы, чтобы расширить круг возможностей людей с ограниченными возможностями.

«Очень продуманное алиби», — написал Преданный на бумажке и пододвинул ее Каллипигову. — «Не подкопаешься, — кивнул в ответ Каллипигов. — Не дот, а пандус, не вооруженная банда, а группа инвалидов труда. Ладно, сделаем вид, что поверили».

— Любое начинание должно быть прежде всего партийно, в крайнем случае — народно, это в крайнем случае, — четко разъяснил товарищ Каллипигов. — Этот твой пандус — партиен? Слово-то какое иностранное, чуждое, как будто своих слов нету.

— Ну, можно сказать — съезд, спуск в смысле, скат, — согласилась Люба.

— Не смей марать такое святое для каждого советского человека понятие, как съезд! — срывающимся голосом выкрикнул из укрытия Готовченко, и посмотрел на Каллипигова.

Каллипигов одобрительно кивнул лбом.

«Да ничего мы не мараем!» — возмутилась коляска.

«Колеса по уши в грязи, и говорит «не мараем», — зло прошипела красно-зеленая ковровая дорожка.

«Да пошла ты!» — огрызнулась коляска.

«Хамка беспартийная», — ответила дорожка.

— Город вообще для таких, как мы, инвалидов-колясочников, не приспособлен, — негодующе сказал Люба. — Кругом ступеньки, крутые лестницы!

— Ровных дорог в жизни ищете? — прищурился Каллипигов. — Заметьте, товарищи, куда гражданка Зефирова первым делом прокладывает гладкую дорожку? В магазин! «Ткани», «Электротовары», «Обувь», «Хлеб-молоко»! Откуда в молодой еще гражданке эта мещанская тяга к накопительству, к стяжательству, к красивой удобной жизни?

— Э-эх! — сокрушенно крякнул завхоз Брюхов.

— У советского человека не хлеб с молоком на уме должен быть, а нерасторжимое единство личной и общественной воли. И общественное — на первом месте! А тут захотелось, видите ли, Зефировой без проблем молока купить, и она, не долго думая, не посоветовавшись со старшими товарищами, обезобразила облик нашего прекрасного, древнего и вечно молодого города уродливыми самостийными съездами, в смысле пандусами. И это в условиях строго лимитированных лесо- и пиломатериалов.

— Из этих досок коровник какой можно было соорудить, на сто нетелей, ты об этом подумала, дочка? — вздохнул завхоз Брюхов. — Или трибуну к Первомаю.

— На сто передовиков, — подсказал из укрытия Готовченко.

— Моральный кодекс строителя коммунизма, — строго и торжественно сказал Каллипигов.

— Инвалиды разве не могут строить коммунизм? — с обидой перебила Люба.

— Строитель коммунизма — здоровый нравственно и физически человек! — еще более торжественно произнес Каллипигов. — Физически здоровый!

— Только в здоровом теле — здоровый дух, — пояснил Преданный.

— И преданность делу партии — дело каждого преданного ее делу советского человека, — подхватил Каллипигов.

— Нет в нашей стране инвалидов, кроме некоторых нравственных уродов, потому что в СССР их не может быть!

«Кого это этот урод уродом назвал?» — пробормотала коляска.

— Как же нет инвалидов? А я? — спросила Люба.

— Прикидываются больными, чтоб не работать на производстве, — возмущенно доложила Инесса.

— Нет, конечно, иногда советские граждане получают увечья в боях за дело партии, — признал Каллипигов. — Летчик Маресьев, например. Так он стремился вновь встать в строй, подняться в наше социалистическое небо!

— Не будем лакировать действительность, — поддержал Преданный. — Увечья бывают даже на социалистическом производстве, хотя и не в таких, конечно, количествах, как на капиталистическом, потогонном, но получающие их трудящиеся всеми силами стремятся встать в строй.

— На пенсию-то не больно протянешь, — не к месту сказал завхоз Брюхов.

— Я потому и делала пандусы, что тоже стремлюсь!

— В «Ткани» за трикотином? — едко сказала Инесса.

— Далеко за примерами ходить не надо. Наша всеми уважаемая техничка, она же курьер, надорвалась на лесозаготовках. Но как хотел человек работать! Помните, товарищ Брюхов, как она здесь кричала: возьмите, Христа ради, хоть техничкой!