Закон есть закон - Александр Старшинов

– Не надо! Спрячь кристалл.

Я посмотрел на грабителей, решил, что им еще долгое время будет не до нас, и, подобрав футляр, запер в него наше сокровище.

Пятеро перестали топтаться на окровавленном снегу и повалились друг на друга.

– Не слишком удачное начало, но цели мы достигли, – ухмыльнулся я.

– Ты что, ничего не понял? – спросил Кролик.

– Учти – это моя первая работа с кристаллом. Причем без опоры на синеву.

– Камень дефектный! Ты мог нас угробить.

– Да? И как ты это понял?

– Он мигает! Или ты не знаешь? Настоящие кристаллы никогда не мигают. У них ровный свет.

В первый миг я ему не поверил – Леонардо мне ничего подобного не говорил.

Наверное, именно тогда я понял, что учитель сказал мне далеко не все, что должен был сказать. А научил лишь тому, что требовалось ему для своих личных целей.

Многие думают, что, задействовав кристалл, силовик с ним срастается точно так же, как магистр, и разрушение кристалла – это смерть для его хозяина. Так вот, это как раз враки. Потому что тот дефектный кристалл распался, а я все еще жив.

Кстати, пару слов о другом заблуждении: почти все полагают, что кристалл – лишь средство управления синевой. На самом деле у каждого кристалла есть свой запас энергии, причем немаленький. Правда, использовать «камень» в таком качестве – все равно что забивать сваи с помощью микроскопа – кажется, такое сравнение однажды привел Граф. Но, знаете, когда речь идет о собственной шкуре, можно треснуть противника по башке и микроскопом.

* * *

Почти год мы с Кроликом торговали концентратом синевы. Вечная энергия нашего Океана ценилась тем дороже, чем ближе находился Южный полюс. Прессовать синеву – занятие не слишком захватывающее. Сначала мы занимались этим на Ледяном континенте, потом, подкопив малость деньжат, перебрались на Малый архипелаг. Здесь концентрат стоил куда дешевле, но зато было не так холодно и не надо было питаться одними консервами и постоянно глотать таблетки от цинги. Но и здесь всем требовалось много-много топлива для горелок – согревать дома и теплицы, заправлять двигатели машин и кораблей. Концентрат шел нарасхват.

Мы купили лицензию и развернули дело – наняли рабочих фасовать концентрат, развозить его заказчикам и доставлять контейнеры и бутыли. Один ушлый бухгалтер взялся вести наши дела. А мы с Кроликом сидели круглые сутки на маленьком баркасе в миле от берега за буйками (сосать синеву ближе этой черты было запрещено) и тупо прессовали синеву в контейнеры. Сначала насос заглатывал забортную субстанцию, потом Кролик сжимал ее вдвое, а потом я уже доводил до кондиции – состояния, пригодного для горения, – а для этого надо было сжать ее еще раз в пять минимум. И пусть Малый архипелаг – место куда более теплое, чем Ледяной континент, на баркасе было зверски холодно, мы сидели в крошечной каюте и обливались слезами, глядя, как сгорает наша драгоценная синька в прожорливой печурке баркаса. Мы копили дукаты, в надежде приобрести серьезный катер и навсегда покинуть этот холодный мир. Лоцман был за то, чтобы отправиться в теплые страны ближе к экватору, я тоже истосковался по лету, и мы оба сошлись на архипелаге Верга. Во-первых, там не было Пелены, во-вторых, не надо было вступать в гильдию заправщиков, чтобы прессовать синеву, – достаточно взять лицензию, и можно открывать дело. И потом, все наши новые знакомые расписывали это место как сад земных наслаждений. Как выглядят наслаждения неземные, нам никто объяснить не сумел. Возвращаться на наш остров мы не собирались – во всяком случае, каждый громко заявлял об этом. Как выяснилось потом, мы лгали друг другу и самим себе. Каждому из нас снилась по ночам Альба Магна, ее серебристо-лиловые парки, ее галереи на черных столбах, снилась ель на площади Согласия. В глубине души каждый был романтиком и мечтал вернуться.

Одно было плохо: сбережения росли медленно. Прессовать синевы больше, чем у нас выходило, нам с Кроликом было не дано. Найти третьего силовика мы не сумели, а текущие расходы пожирали львиную долю от продаж, к тому же мы поставляли четверть концентрата в общественные хранилища – в качестве налога. И все же наш счет в банке потихонечку рос, и мы уже начали присматривать подходящий катер…

А потом все рухнуло.

Мы с Кроликом были глупыми мальчишками, мы даже не заметили, что за нами следят, не обратили внимания на смутные намеки хозяина гостиницы и отвергли предложение местного стража, который предлагал нам свой «покров» за пять процентов добытого концентрата. Услышав слово «покров», я расхохотался. Уже чего-чего, а даже подобия Пелены закона на Малом архипелаге не было и в помине. Здесь каждый жил сам по себе. И губернатор острова, и его ближайшая клика очень удивлялись, когда от них требовали навести хоть какой-то порядок. Они считали, что их должны кормить и поить лишь за то, что они сумели забраться наверх.

Но мы с Кроликом были уверены, что уж нас-то никто не тронет. Мы были силовиками, умевшими обращаться с синевой, я мог попросту поднять волну и обрушить ее на любого врага (так я воображал во всяком случае), а уж Лоцман мог идеально направить мою волну к цели. Не говоря уже о кружевах, которые я умел создавать из пены. Комья этой дряни постоянно забивали наше оборудование, и его приходилось чистить раз в два или три дня. Я не выбрасывал белые сгустки, а, связав в моток, оставлял их валяться по углам и на полках. Наверное, я был не так наивен, раз держал смертоносное оружие под рукой. И еще – кристалл я спрятал на баркасе: на любой посудине полно мест, где можно укрыть совсем небольшой футлярчик.

Но нас скрутили не на баркасе, а на берегу. И кружев у меня под рукой как назло не оказалось. И тот, кто на нас с Кроликом напал, знал, как пленить силовиков, – нас сковали стальной цепью, надели поверх золотых титановые браслеты и избили до полусмерти. А потом привели к Бульдогу.

Эту встречу я не забуду до конца жизни.

Бульдог был среднего роста человечек с очень крупной головой. Высокие скулы, приплюснутый нос, выпуклые глаза, высокий лысеющий лоб. Не урод. Просто некрасив. Он был весь затянут в кожу, она поскрипывала при каждом его движении.

– Зачем вы их привели? – спросил он, не удостоив нас даже взгляда. – Я же сказал: отвести на баркас и заставить работать.

– А если не будут? – спросил квадратный парень с обмороженным шелушащимся лицом.

– Не будут? Кто не будет? – Он ткнул пальцем в меня. – Этот? Или этот? – Палец указал на Кролика.

– Любой…

– Тогда убей этого! – Палец по-прежнему указывал на Кролика. – Урод будет работать за двоих.

Приказ и жуткий, и дурацкий: за двоих прессовать синеву невозможно. Но тут дело было не в логике, а в страхе, ужасе даже, который внушил двум мальчишкам этот человек. Этот ужас пробил нас до самых костей – не хуже морозов Ледяного континента.

– Твоя задача – заставить людей работать и выполнять положенное, а как – меня не волнует, – продолжал отчитывать подчиненного Бульдог. – Совершенно не волнует, запомни, Снеговик.

Тот спешно кивнул. Я видел, как судорожно дернулся на его шее кадык: парень и сам боялся Бульдога до усеру.

В тот же вечер мы вновь очутились на нашем баркасе, скованные цепью и в холодной каюте. Насос уже работал, и рыжий здоровяк в пушистой и толстой парке приказал:

– Работать!

– А пошел ты в синь… – Я сплюнул. И тут же лезвие ножа, острое как бритва, вспороло мою щеку.

Я не заметил стоявшего у меня за спиной невысокого и юркого человечка.

– Работай! – повторил рыжий. – Или в следующий раз лишишься яиц.

Голос был равнодушно-спокойный. Я вспомнил о приказе Бульдога и испугался. Они же могли убить Кролика – всего лишь за мой нелепый возглас, и я бы остался один здесь, на баркасе. Кажется, я ни разу потом так никогда не пугался, как в тот миг. Меня аж заколотило от ужаса. Кажется, Кролик перетрусил не меньше моего.

Так мы превратились в рабов и продолжили прессовать синеву.

Цепь оставляла нам с Лоцманом ровно столько свободы действий, чтобы мы могли создавать концентрат. Чтобы позволить мне очистить агрегаты, когда их забивало пеной, с меня снимали оковы. Я всегда чистил агрегат в присутствии надсмотрщика – того шустрого человека с ножом. Он отлично обращался с острыми предметами, в чем я убедился на своей шкуре, но ум его явно не отличался остротой. Иначе бы он заметил, что белые черви, которых я извлекаю из прессовального агрегата и якобы кидаю в гальюн, наш баркас не покидают, а так и остаются здесь, прирастая прозрачными сосочками к обшивке.

Постепенно страх, внушенный Бульдогом, истаивал и притуплялся. И по мере его ослабления мою голову все чаще посещали мысли о побеге.

– Мы убежим, – сказал я как-то ночью Кролику, когда мы лежали в нашей тесной и грязной каюте, прямо в одежде, по-прежнему скованные. – Не боишься рискнуть?