Теранезия - Грег Иган

Феликс пожал плечами.

— Я помогу тебе.

Прабир смутился.

— Я вообще-то не настолько беден, — задумчиво сказал он. — Если бы я смог проболтаться в банке до ее выпуска, это было бы как раз десять лет. Я бы получил доступ к части своего пенсионного фонда.

Он вздрогнул, внезапно осознав, что болтает о деньгах, в то время, когда Мадхузре летит прямиком к тому единственному месту на Земле, от которого он поклялся держать ее как можно дальше.

— Странно. Я не думал, что буду так спокоен. Но ей же и вправду ничего не угрожает, не так ли?

— Совсем ничего.

— Серам, Амбон, Кай Бесар… теперь это просто острова, как и многие другие.

— И более безопасные, чем Муруроа.

— Я тебе никогда не рассказывал, — сказал Прабир, — о том, как она однажды в сети поспорила с одним креационистом из Техаса по поводу теории эволюции, и он публично признал, что она заставила его изменить свое мнение.

Феликс улыбнулся и стоически покачал головой.

— Нет. Давай, рассказывай.

— Это был действительно мужественный человек. Его отлучили от церкви, или что они там делают с креационистами за вероотступничество.

— Я считал, что это называют термином «линчевание».

Они просидели, разговаривая, до четырех утра. Когда они пошатываясь добрались до кровати, Феликс моментально уснул. Прабир сонным взглядом посмотрел на открытую дверь — даже теперь, когда вся квартира была только его, он чувствовал себя, как на витрине — но он слишком замерз, чтобы встать и закрыть ее.

Ему снилось, что в проеме двери стоит отец и заглядывает внутрь. Прабир не мог в темноте разглядеть выражение его лица и изо всех сил пытался понять, нет ли во взгляде отца укоризны. Все, что он знал о Радженде, подсказывало, что он не должен был сердиться, но ему все еще было стыдно за то, отец застал его в такой ситуации, не будучи предупрежден.

Но когда силуэт в двери стал лучше различим, Прабир понял, что отец не обратил на Феликса никакого внимания. Он думал о более важных вещах. Радженда держал на руках ребенка — безвольную тряпичную куклу. Он качал ее взад и вперед, безутешно рыдая от горя.

* * *

Прабир лежал в ванной так долго, что уже некуда стало доливать горячую воду. Он вылез, дрожа, и вытащил пробку.

Когда ванна снова наполнилась, он взял нож для бумаги и закрыл глаза, мысленно репетируя удары. Он намеренно избегал того, чтобы опробовать нож на своей коже; единственная часть, к которой он притронулся, была пластиковая рукоятка. Любой, кто может проткнуть свои щеки шампуром, должен суметь внушить соответствующей части мозга веру в то, что нет никакой реальной опасности в том, чтобы пару раз царапнуть себя этой игрушкой.

Он снова залез в ванну, ошпарив ноги и раздраженно ругаясь. Сейчас он не хотел чувствовать ни малейшего неудобства, он хотел умереть так, чтобы было приятно, насколько это возможно. Но любые потенциально смертельные и при этом легальные медикаменты, которые он мог получить на руки, поставлялись с дозирующим ферментом, и он не мог заставить себя купить наркотики у дилера на улице — они превратили бы его в другого человека в тот момент, когда бы он покидал этот мир. Очиститель труб был еще менее привлекателен, а в то, что у него хватит запала, чтобы прыгнуть с моста, он не верил.

Он улегся в ванную, погрузившись по самый подбородок. Он еще раз перечитал послание Феликсу с Мадхузре — оно было записано на планшете и ожидало отправки — но Прабир помнил его наизусть. Он решил, что очень доволен формулировками. Они оба не были идиотами; они поймут, почему он решился на такой шаг и не станут ни в чем себя винить.

Он сделал то, что намеревался: доставил ее в безопасное место. И он этим гордился. Но каждому из них едва ли стало бы лучше, если бы он продолжил делать то же самое еще пятьдесят лет, только потому, что это было единственное занятие, которое казалось ему достойным.

Он почти удержал ее от участия в экспедиции, что могло разрушить всю ее карьеру. Через два дня после ее отъезда, он чуть не отправился вслед за ней, чем мог унизить ее перед ее коллегами. И хотя он знал, что она будет в безопасности, он ничего не мог сделать, ничего не мог сказать себе, чтобы изгнать ощущение, что он сидит сложа руки, пока она идет по минному полю.

Был только один способ разрубить этот узел.

Прабир провел лезвием по левому запястью. Он едва почувствовал, как оно разрезало кожу; он открыл глаза, чтобы проверить глубину разреза.

По воде расплывалось красное перо, которое было уже шире его руки. Его центр казался почти сплошным, как будто плотно свернутая, наполненная кровью пленка разматывалась из-под его кожи. Несколько долгих секунд, он лежал неподвижно, глядя, как перо становится все больше, наблюдая, как влияет его сердцебиение на поток, прослеживая язычки крови до места, где они полностью растворялись в воде.

Затем произнес громко, чтобы прогнать всякие сомнения:

— Я не хочу это делать. Я не собираюсь это делать.

С трудом встав на ноги, он дотянулся до полотенца. На воздухе рана, разбрызгивающая кровь по его ногам и груди, выглядела еще страшнее. Едва не поскользнувшись на полу ванной, он замотал рану полотенцем; его беспомощность стала переходить в панику.

Он вывалился из ванной. Это всего лишь разрез, щель не толще листа бумаги. Должно быть что-то, что он может сделать, чтобы остановить кровь. Перетянуть жгутом! Но в каком месте? И как туго? Если он ошибется, то истечет кровью. Или потеряет руку.

Он рухнул на колени перед телевизором: «Поиск: первая помощь в экстренных случаях».

Экран немедленно заполнился крошечными иконками — их было, наверное, десятки тысяч. Это было похоже на сад мутировавших красных крестов, на стилизованные цветы в программе, моделирующей эволюцию в каком-то игрушечном мире. Прабир раскачивался, стоя на коленях и пытаясь придумать, что делать дальше; он был испуган и в то же время заворожен. Помоги мне, Па.

— Ни священного, ни мистического, ни духовного. — Сад заметно поредел. — Ни альтернативного. Ни глобального. — Полотенце покраснело. — Ни инь, ни янь, ни чи, ни кармы. Ни воспитательного, ни питательного, ни сверхъестественного…

Телевизор самодовольно заметил: «Ваша стратегия является избыточной» и в подтверждение вывел диаграмму Венна. После первых трех слов, которые он исключил, пропала где-то треть иконок, но дальше он лишь заново вылавливал подмножества различных новомодных шарлатанов, которые ранее уже и так избавился. Какие бы подобного рода извращения он не выловил, то, чтобы искать в остатке, требовался совсем другой тезаурус.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});