Четыре всадника - Юрий Бурносов

— Полагаю, умертвят, — пожав плечами, отвечал Бофранк. — При мне они обсуждали возможность рассказать обо всем королю и решили, что король потребует весомых доказательств, коих вроде бы и нет… Посему проще будет удавить грейсфрате или же дать ему яд — тут все зависит от вкуса.

— Но так ли страшны прегрешения его?!

— А чем страшнее были прегрешения многих, сожженных, утопленных и заживо лишенных кожи во славу миссерихордии и господа? Даже если кто-то из них и был виновен, мера справедливости не равна: я видывал отвратительных убийц, наказываемых одним токмо отрезанием носа, или же кастрацией, или же усекновением вороватых членов, и видывал несчастных женщин, всего-навсего обвиненных злыми соседями в колдовстве, коих безжалостно жгли на костре. Так что судить о прегрешениях давайте оставим другим, хире Фолькон, — тем, кто считает, что имеет на это право. Я же хочу спать, теплого вина и… и более ровным счетом ничего.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,

уводящая в долгое путешествие и раскрывающая великое правило о четырех всадниках, в которой Бофранк к тому же получает безнадежно запоздавшее письмо

Камни и деревья научат вас большему, нежели любой учитель в школе.

Аббат Клерво

Утро началось с того, что в двери гостиницы вошли несколько гардов под командованием секунда-конестабля — с лицом такого выражения, как если бы он только что выпил стакан уксусу.

— Здесь ли проживает субкомиссар Хаиме Бофранк? — громко спросил он тоном, ничего хорошего не предвещавшим.

— Хире Бофранк бывал тут, но сегодня он, надо думать, ночевал у себя дома, — отвечал хозяин, опасаясь заразы и оттого стараясь держаться подальше от вошедших.

— Его хозяйка сказала, что не видала означенного Бофранка уже достаточно давно, — возразил секунда-конестабль. — Мы поднимемся в комнаты, где проживают пресловутые друзья, и посмотрим сами.

— Идите, коли хотите, — сказал хозяин, — но если он там есть, я вовсе ни при чем, ибо не слежу, кто и с какими целями ходит к постояльцам.

— С тобою мы разберемся, коли потребуется, — угрозил секунда-конестабль. Грохоча сапогами по деревянным ступеням, гарды поднялись наверх, и первым, кого обнаружили в комнате, был как раз Бофранк. Он сидел у очага и пил вино с медом и сахаром, ибо почувствовал с утра все признаки верной простуды и обеспокоился укреплением своего здоровья.

По счастью, здесь находился еще только Мальтус Фолькон; Гаусберта в соседней комнате лечила рану своего супруга, а намаявшиеся старики попросту спали, оставив даже свои обычные язвительные перебранки, за коими субкомиссар прозревал не особенно тщательно скрываемую взаимную ненависть, порожденную неясными для него причинами — и, видимо, во времена весьма далекие.

— Субкомиссар Хаиме Бофранк? — осведомился секунда-конестабль.

— С кем имею честь? — сухо спросил Бофранк.

— Секунда-конестабль Секуративной Его Величества палаты Целестрин Мерль. Послан арестовать вас и препроводить в Фиолетовый Дом для допроса, равно как и всех людей, что споспешествовали вам.

— И на каком же основании, желал бы я знать?

— На основании того, что вчера поздно вечером вы и с вами еще шестеро ворвались тайным путем в монастырь Святой Фелиции, учинили там погром, убили четырех смиренных монахинь и еще с десяток тяжко ранили, а в довершение всего похитили грейсфрате Баффельта, который теперь обретается неизвестно где.

— Что за чушь? — спросил Бофранк, прихлебывая вино. — Вы уже в годах, вам велено бы знать, что с такими дурацкими обвинениями приходить к достойным людям никому не позволено… Убирайтесь вон!

— Однако ж я не уйду, — осторожно продолжал Мерль, — ибо у нас есть показания фрате Хауке, секретаря грейсфрате, а также настоятельницы монастыря и многих послушниц…

— …Которые, конечно же, близко со мною знакомы и знают меня в лицо? — с насмешкою перебил субкомиссар. — Подите вон, говорю вам; не вынуждайте меня вышвырнуть вас. Я выше чином и, уверяю, могу устроить вам неприятности куда хуже чумы, что царит в городе.

— И все же я продолжаю настаивать, — покачал головою Мерль. — Вы сами чиновник Палаты и, без сомнения, понимаете, что я не сам все это выдумал и облыжным обычаем меня сюда не послали бы. Верно, вы можете вышвырнуть меня; но вот стоят гарды, у каждого из которых есть оружие, — прольется кровь, хире субкомиссар, а надобно ли доводить до этого?

— Вижу, вы не уйметесь, — подытожил Бофранк, вставая. — Что ж, я поеду с вами, но при одном условии: все эти люди останутся здесь, а ваши гарды, ежели им так угодно, пускай стоят подле гостиницы — даю слово, что никто не попытается сбежать отсюда.

— Полагаю, я могу вам доверять, — согласился Мерль. — Идемте же, нас ждет коляска.

— Позвольте мне ехать с вами, — попросил вдруг Мальтус Фолькон.

— Кто вы, могу ли я узнать? — поинтересовался секунда-конестабль.

— Младший архивариус Палаты Мальтус Фолькон.

Секунда-конестабль насторожился, но ничего не сказал, лишь кивнул.

Тихие и малолюдные улицы выглядели печально; кое-где попадались открытые двери лавок, одинокие лоточники, у которых никто ничего не покупал, да пьяницы, единственные бесстрашно бродившие по мостовым.

Навстречу проехала телега, собиравшая трупы. Если бы Бофранк присмотрелся внимательнее, то узрел бы среди прочих мертвых тел толстяка в грязных и изодранных одеждах священника, чье лицо, изуродованное язвами, почернело, а на губах засохла коркою кровь…

Бофранк не удивился, когда их провели прямиком к грейскомиссару: чиновника его уровня если и мог кто допрашивать, то лишь один Фолькон. Юноша остался в приемной, а субкомиссар в сопровождении Мерля проследовал в кабинет.

— Мне странно слышать о ваших деяниях, Бофранк! — жестко заявил грейскомиссар, как только они вошли. — Понимаете ли вы, что совершили?

— Я ничего не совершал, — возмутился Бофранк, — и не хочу слышать гнусных наветов.

— Сие не наветы, а подлинные свидетельства, и вы знаете это лучше меня!

— Свидетельствующий против меня фрате Хауке суть мой давний и последовательный недоброжелатель. Что мешало ему попросту очернить мое имя?

— Вас видели десятки людей!

— Из которых, прошу заметить и как я понимаю, никто не знал меня ранее. Согласитесь, хире грейскомиссар, ведь я провел юные годы отнюдь не в монастыре фелицианок. А тут — какой-то погром, исчезновение грейсфрате Баффельта… Кстати, насколько мне известно, грейсфрате не должен был бы находиться в женском монастыре, как по-вашему?

— Не нам судить о вопросах и делах церкви, — сказал Фолькон, с некоторой, впрочем, неуверенностью.

— Однако ж я ничего не совершал из того, что мне приписано. Да, я провел время в компании друзей, каждый из которых подтвердит это.

— А подтвердит ли сие хозяин гостиницы?

— Ввечеру я его не видел, как и он меня; всякое может быть. Но покамест получается слово Хауке против моего, и оба подкреплены словами свидетелей.

— Даже если так, вы сами знаете, что я вынужден взять вас под стражу.

Сказав так, грейскомиссар позвонил в колокольчик, и в кабинет вошли трое гардов, среди которых Бофранк увидал и Акселя. Бывший фамилияр сконфуженно уставился в пол, и Фолькон хотел было уже отдать указание проводить Бофранка в камеры, когда в кабинет вошел его сын.

— Дверь была худо притворена, и я невольно слышал разговор, — сказал он, с чрезвычайной смелостию глядя прямо в глаза отцу. — Я редко просил вас о чем-то, отец, но сейчас хочу поговорить с вами наедине. Пусть хире субкомиссар побудет это время в приемной — возможно, после нашей беседы вы измените свое решение.

— Что ж, побеседуем, — согласился немало озадаченный грейскомиссар.

Бофранк и гарды вышли в приемную, и Аксель пробормотал виновато:

— Кто ж знал, хире Бофранк, что оно так…

— Служба есть служба, — сказал Бофранк, который и в самом деле не имел никакой обиды на Акселя. — Скажи лучше, как жизнь у тебя?

— Какая тут жизнь, — махнул рукою Аксель, сделав указание гардам удалиться, — коли город, того и гляди, весь перемрет! Тьфу-тьфу, домашние мои все целы… да надолго ли? Как и уберечься, не знаешь…

— Вот что скажу тебе, Аксель. Ты верно мне служил и, хотя отличался порой ленью и винопитием, в остальное время выказывал себя достойно. Может статься, я на днях уеду и вернусь ли обратно — не ведаю; коли не появлюсь я спустя полгода, пойди на улицу Подмастерьев, найди там дом некоего Ульрика Гаабе, некогда ростовщика, а ныне торговца старинными вещами. Сей Гаабе человек честный, он должен мне денег — сумма не столь уж велика, но тебе с семьею, чаю, пригодится.

— Что вы такое говорите! — воскликнул Аксель. — Возвернетесь и сами потратите, на что надобно.

— Если возвернусь — потрачу. А уж коли нет — сделай это за меня, притом мнится мне, что ты распорядишься деньгами с большим умом, нежели я.