Золото - Елена Крюкова

Перед его глазами встало смуглое женское лицо. Зелено-серые глаза засмотрели ему в душу. Губы раскрылись, зовя. Он весь подался вперед, будто девушка была тут, рядом. Вот как, погоня за призраком. Только этого не хватало. Ты спятил. Ты просто очень одинок, Роман. С тебя же достаточно измирского приключенья. Все началось с этой чернявой гречанки в поезде. Может быть, эта русокосая медсестричка – тоже начало очередного ужаса?.. может, она связная, наводчица убийц… Он затянулся, выдохнул, задрал голову к звездам. Звезды острыми иглами вошли в его зрачки, посыпались на его затылок, как золотое зерно. Какая звездная ночь. Как горят созвездья Орла и Лебедя. Лебедь, он вытянул длинную шею в долгом полете в черную вечность. Вечность. Он содрогнулся. Дым вился вокруг его лица – зеркальным отраженьем дыма Млечного Пути в вышине. Он, не отрываясь, смотрел на звезды. У него заболела шея. Он опустил глаза, увидел сухие бастылы полыни и душицы под ногами. Трава умирает каждый год и возрождается вновь. А у него уже седые волосы. Седые, как эта полынь. А счастья нет. Он прожил жизнь – и не узнал, какое оно, счастье, на вкус. Женщины мерцали вокруг него, как звезды; он спал с ними, он радовался им, благодарил молча каждую за то, что она была у него; он жил с женой, потом расстался с ней; а счастья он не знал. Что ж, так суждено. Тысячи людей проходят по лику Геи и не узнают счастья; и не ропщут, несут свой крест. Почему, почему убили этих двоих?.. Кто?..

Он сделал последнюю затяжку и бросил окурок в полынь. Трава тихо затлела. Он наступил на красный огонек ногой. И услышал шорох.

Около своей палатки стояла медсестра Светлана и, копошась во тьме, расстегивала «молнию» палаточных дверей. Ее платье прилипло к спине. Должно быть, она ходила купаться на море. Ночью?.. В столь поздний час?..

Она почувствовала его взгляд и резко обернулась. Его ударили прямо в грудь ее светло-озерные, светящиеся в ночи, как у кошки, глаза. Минуту они глядели друг на друга. Она пошатнулась, будто кто толкнул ее. Закрыла лицо рукой. Скользнула в темень палатки.

– Как выглядит эта маска, черт побери?!.. Вы отснимали ее?!..

Экспедиция молчала. Леон, помяв щетинистый подбородок рукой, подал угрюмый голос:

– Снимали. Я снимал. И еще Страхов. У меня пленку украли. Тогда же, когда украли у Всеволода маску.

– Страхов! Где Страхов!.. Найдите Страхова. Мне нужны снимки. Он поедет в Темрюк и отпечатает их. Коля!..

Не прошло и суток, как Колька Страхов раскладывал перед Задорожным вереницу снимков золотой маски. Веселый Колька Страхов, оказалось, жадно и запасливо отснял еще одну пленку с золотой маски, продублировал снимки, как дублирует кадры хороший режиссер в кино. И у него тоже украли одну пленку; зато вторая осталась – в другом кармане куртки. Как полезно повторять и повторяться. А еще говорят – это банально. Роман сумасшедше впился в фотографии глазами. Отлично как Коля снял. Кодаковская пленка, яркое освещенье, солнечный день… Маска глядела с фотографий как живая, будто то был не обычный снимок, а рельефная голограмма. Коля снимал «Зенитом», старым, верным и добрым псом «Зенитом», с разных точек, в разных ракурсах, и крупным планом, и с отходом, вполне профессионально, как настоящий археолог-эксперт. Каков молодец. По спине Задорожного бежали иглы мороза. Он чуть не закричал, когда увидал маску на фотографиях. Она, царица! В Измире – царь, а вот и она, владычица! И где – здесь, в понтийской Гермонассе, в виду Пантикапея! Как она попала сюда?! На каких кораблях?! А может, их царство было здесь, и это было задолго до Гермонассы, задолго до Трои, а потом их потомки переселились в Анатолию, а истоки, сердце, средостенье было – тут?!

Фотографии лежали на прокаленных камнях. Роман рассматривал их, все больше убеждаясь в том, что это открытие – сенсация для всего мира. И те сволочи, те отморозки в Турции это прекрасно поняли – не хуже, чем он. И быстренько прибрали драгоценности к рукам. Что теперь делать ему? Жить. И действовать. Действовать быстро, четко, умно, жестко. Делать то, что может сделать сейчас только он.

И был рабочий день, и был отдыхальный вечер, с ужином за длинными дощатыми столами; и были печальные, тревожные разговоры у костра; и были взгляды, что бросали начальник и медсестра друг на друга из-за языков пламени, взлизывающих в черную, синюю тьму; и была ночь.

И было утро.

И наутро Колю Страхова нашли в палатке убитым. Колю убили ударом в сердце, под ребро, снизу. Рана была ножевая, кинжальная – так, же, как и перерезанное горло Андрона. Странное и страшное было в том, что Коля лежал навзничь, и в его руке, будто бы он сам убил себя, был крепко зажат восточный, чуть искривленный нож, на рукоятке которого, когда его вытащили из Колиного кулака и разглядели, было вычеканено еле видно: «Made in Turcai».

Фотографии золотой маски у Романа из кейса исчезли. Все до одной. И драгоценная пленка тоже.

… … …

Он, сжав зубы, встречал прилетевших родных Андрона и Страхова.

Он заказывал в Темрюке гробы, отправлял тела убитых в Москву, сопровождал траурный кортеж в екатеринодарский аэропорт, утешал неистово рыдающих женщин, на свои деньги покупал билеты прилетевшим.

Он безмолвно взглядывал на Светлану: помоги!.. – и та беспрекословно лезла в аптечку, вытаскивала успокаивающие, колола сердечные, рассыпала по ладоням дрожащих и трясущихся матерей горсти валидола, гладила по плечу, обнимала, шептала слова жалких утешений. «Мало нам Чечни, так и здесь, на раскопках, убивают!..» – задушенно крикнула неожиданно маленькая, как одуванчик, мать красавца Андрона, кусая промокший насквозь от слез платок. Да, все было так страшно и дико, что Роману хотелось завыть, как волку. Сесть на обрыве, поднять лицо в небо и завыть. И выщипать у себя на голове свои коротко стриженные седые волосенки. Провались все на свете. Золотые сокровища, что Келли нашел в Измире, и эта маска, отрытая здесь, связались воедино кровавой нитью, заловились в выпачканную кровью сеть. Кто сплел сеть?.. Кто – рыбак?..

Рыбаки, рыбы, рыбсовхоз… Вернувшись из аэропорта, он долго сидел без движенья перед палаткой на белом сухом камне, глядя остановившимися глазами прямо перед собой. Обезумевшие матери Андрона и Коли пообещали возбудить уголовное расследованье. Он поддержал их в этом начинаньи, лишь попросил: чуть повремените. Я закончу работу. Я сам помогу вам открыть тайну свершившегося ужаса. Рыба, рыба, он так захотел вдруг рыбы, ухи… Морской, крымской, степной, казацкой ухи, с лучком и перчиком, с плавающими пузом вверх бычками и янтарными пятнами кефального жира… «Светланочка, попросите Ежика запрячь Гарпуна, пусть привезет рыбы из рыбсовхоза. Я дам денег. Сделаем нормальный обед. Как Славочка чувствует себя?.. Оклемалась?..»