Выродок (Время Нергала) - Вячеслав Барковский

В третьем дворе он заметил в правом углу будто проулочек, а может, и тупик. Он вошел туда. Оказалось, что здесь есть проход в еще один крохотный двор. Все было так же, как и в остальных дворах, но ни один щит на первом этаже не был оторван. Любомудров вспомнил старика бомжа. „А вдруг здесь?“

Он обошел все заколоченные окна, в тайне надеясь, что если Выродок наблюдает за ним, ОН не станет бросаться на него первым. Двери всех трех парадных выглядели заколоченными, но у одной было меньше мусора, проглядывалась тропинка. Любомудрову почему-то вдруг стало зябко, он повернулся и, как бы нехотя, прогулочным шагом пошел со двора.

Бойцы вошли во двор осторожно, рассредоточившись, а собаки вдруг заволновались, стали рваться с поводков, подвывать.

„ЕГО там нет, — решил Любомудров. — Иначе здесь уже было бы море крови!“

— Давайте в эту, — указал он на дверь. Но бойцы с собаками уже и сами, распахнув дверь ногами, ворвались в подъезд. Собаки яростно облаивали правую металлическую дверь. Потрудившись над ней секунд тридцать, отряд ворвался в квартиру.

Обстановка здесь была самой обычной, достаточно спартанской, но в то же время хозяину будто хотелось придать своему жилью немного уюта. На забитых окнах поверх щитов висели занавески, на кровати лежала большая подушка в наволочке с рюшечками, у стены стоял большой комод, покрытый салфеткой, на нем выстроились семь слоников. Над кроватью висела картина с озером, красавицей и лебедем.

„Хозяин скорее всего стремился воссоздать какую-то обстановку, напоминающую ему прошлое, скорее всего детство — так, наверное, сказал бы психолог“, подумал Любомудров. Ему опять стало не по себе. „Может, Чернышев и видел все это, да не успел рассмотреть“.

Оперативники между тем очень скоро нашли лаз в кладовке и, держа автоматы наготове, стали спускаться.

В лицо им ударил такой смрад, едва они распахнули люк, что они остановились. Некоторые зажали нос руками, другие закрылись рукавами.

То, что омоновцы увидели внизу, настолько потрясло их, что некоторые из видавших виды бойцов выбежали наверх глотнуть воздуха, чтобы не блевануть.

Любомудров закрыл нос платком, но не ушел. Его трясло.

Его трясло, но совсем не от холода, как подумал было сначала. Это была невыразимая смесь из смертельного ужаса, острейшего наслаждения, безумного любопытства. Даже чудовищный запах, казалось, таит в себе какую-то притягательную силу. Фантастические видения проносились перед его глазами. Глобальные, космогонические идеи на мгновение осеняли его и тут же уносились прочь, низвергая журналиста в бездны животных инстинктов. Все это создавало колоссальное напряжение, вынести которое он был не в силах. Но уйти он тоже не мог.

„Господи, что же делается у НЕГО в голове? — думал журналист. А ведь ОН утверждает, что мы похожи, — вдруг мелькнула мысль. — Чем? Разве мог бы я упиваться смертью других людей? Что же здесь такого, что намагничивало ЕГО? Может, в каждом из нас есть частичка этой мерзости? Да нет, ОН безумец! Конечно, безумец! — возражал другой голос. — Но безумие ЕГО может быть квинтэссенцией маленьких частичек безумия, таящихся в каждом из нас!“ Собаки, усевшись на пол, завыли так страшно, что их пришлось увести. Бойцы, постепенно освоившись, рассматривали страшную коллекцию голов на полках. Большинство молчало, некоторые сплевывали и ругались страшным матом.

„Но ведь они, несмотря ни на что, смотрят! — вдруг изумился Любомудров. Что-то этих совершенно нормальных людей привлекает в этом безумии! Неужели в каждом из нас есть немножко от НЕГО? Да нет, это уж я слишком“. Раздумья его прервал приезд Успенского и Тимохина. Бойцы последнего должны были остаться в засаде в логове. Фотограф из оперативной бригады сделал снимки всего логова общим планом, потом отдельные части.

— А с ней что делать? — спросил вдруг кто-то из бойцов, указывая на гадюку.

— Пусть пока шуршит, — ответил Тимохин. — Может, ОН на ее шипение явится, то ли в шутку, то ли всерьез добавил он.

Подвал проветрили, но, несмотря на это, вонь стояла жуткая. Бойцы расположились в квартире. Если Успенский все-таки питал призрачные надежды на ЕГО возвращение, то Любомудров был уверен, что Выродок не придет.

Но ОН пришел. Правда, никто из сидящих в засаде ЕГО не видел. Пройдя по крышам, ОН неслышно спустился в „свой“ дом, обошел третий и второй этажи, старательно избегая мест, находящихся непосредственно над квартирой, где ЕГО ждали, и так же неслышно поднялся наверх и исчез.

Примерно через пятнадцать минут бойцы почувствовали запах гари. В щели между щитами и стеной стали проникать струйки дыма.

Бойцы выскочили на улицу. Дом полыхал! Второй и третий этажи были сплошь охвачены огнем, который стремительно рвался вверх. Вызванные пожарные не столько старались спасти дом, сколько уберечь от огня соседние кварталы. Перекрытия рухнули очень скоро, и к утру на месте логова дымилась груда развалин.

Приехавший Любомудров, глядя, как работали пожарные, думал: „А ведь ОН где-то здесь! Наверняка наблюдает за гибелью своего святилища“.

Утром сразу после пожара они с Успенским засели в кабинете. Генерал велел никого не пускать, но почти сразу же позвонил секретарь, доложил, что патрульные под утро на городской свалке обнаружили согревшие части расчлененного тела.

Судя по показаниям свидетелей, привез сжигать мешок с телом Выродок. Следовательно, это были останки психолога.

Успенский приказал доложить ему результаты вскрытия и, помолчав, сказал, не глядя на журналиста:

— Судя по всему, скоро моя очередь.

— А возможно, и моя, — сказал журналист. — Потом добавил: — Все-таки, Иннокентий Михайлович, мы с вами либо далеко не все знаем о НЕМ, либо вы мне не все рассказали.

— Все материалы у вас в руках побывали… Вы знаете ровно столько, сколько я и мы все.

— Но ведь, признайтесь, есть у вас затаенная мысль, что Выродок появился не на ровном месте. ОН не просто безумец наподобие Джека Потрошителя или Чикатило. Хотя бы одно то, что ОН питает особое пристрастие к военным, говорит за то, что у вас есть какие-то невысказанные соображения.

— Опять вы за свое!.. Хотя возможно, что вы не так уж и не правы… Не знаю… Видите ли, когда-то из специнтерната, который курировался военными, в частности военными медиками, бежали четверо воспитанников. Думаю, что теплых чувств к своим воспитателям они не испытывали. Но… загвоздка в том, что все они, за исключением одного, погибли! Сгорели в сарае в тридцати километрах от города…

— Но один остался в живых! — вдохновился журналист.

— Один остался, это верно, но он, совершив два изнасилования малолетних и убийство с особой жестокостью, был задержан, направлен в Москву, в Институт судебно-медицинской экспертизы Сербского, признан невменяемым и по настоящее время пребывает на строгом режиме в спецпсихбольнице. Так что и здесь мы, как видите, заходим в тупик. ОН не может быть тем бежавшим воспитанником, потому что… сами понимаете… давно мертв. Да и к тому же с какой стати нам предполагать, что воспитанник специнтерната для детей с умственными и физическими недостатками вдруг стал убийцей-маньяком?

— Ну нет, не скажите, Иннокентий Михайлович. Уж больно много совпадений. Убийства начались когда?

— В 1974 году.

— А бежали они тогда же?

— Тогда же, Игорь Дмитриевич, тогда же. Но не может ОН воскреснуть из мертвых. К бежавшим парням в сарае, где они остановились на ночлег, присоединились два бича. Согласно следственным данным, были опознаны четыре трупа, среди них три воспитанника интерната и один бич. Второму бичу, очевидно, удалось спастись. Впрочем, можем уточнить, поскольку дело было давно, я еще никакими выродками не занимался. — Генерал вызвал секретаря.

— Георгий Алексеевич, запросите из архива, пожалуйста, срочно материалы 1974 года о побеге четверых воспитанников специнтерната, того, что был у нас под особым контролем в Ворошиловске.

— А почему же интернат был у вас под особым контролем? — вкрадчиво спросил журналист.

— Да не под нашим контролем, — сердито ответил генерал, — а под контролем армии вообще, согласно приказу тогдашнего генсека Никиты Сергеевича Хрущева. Потому что содержались там дети с серьезными отклонениями в психическом и физическом развитии, рожденные от родителей, подвергшихся радиационному воздействию после аварии на объекте „Маяк“, и армейские медики призваны были наблюдать за ними. Вам, надеюсь, известно, что именно военная медицина была во всех отношениях лучшей в бывшем Союзе… — генерал сердито замолчал.

Журналист спокойно ждал продолжения, потому что ответа на вопрос, какое отношение к интернату имеют или имели органы безопасности, еще не прозвучало.

— Мы просто обеспечивали секретность, неразглашение того факта, что у нас в самой передовой стране мира рождается по „неизвестной причине“ довольно много уродов и собраны они в основном в одном месте. Это были дети, от которых отказались родители. Они нуждались не просто в уходе, но и в квалифицированной медицинской помощи.