Верни мои крылья! - Елена Вернер

В холле она раскрыла и поставила в ряд дюжину зонтов, от кружевных до совсем обычных и, наоборот, расшитых золотой нитью.

– Пускай сохнут, а то псиной завоняются.

Документы всех категорий перекочевали из затопленного кабинета Липатовой в помещение кассы, во владения Ники. Не доверяя компьютерам, уже подводившим не раз, Липатова хранила почти всю документацию по старинке, на бумаге. Ника как раз перекладывала огромную стопку в сейф по частям, когда наткнулась на пухлую черную папку «Кадры». Убрала в железный шкаф. Постояла. Сложила поверх этой папки порцию новых. Но черная папка блестела пластиковой обложкой почти вызывающе. Не удержавшись, повинуясь минутному помрачению рассудка и пользуясь тем, что никто не видит, Ника дрожащими руками вытащила ее из сейфа. Оглянулась воровато. И наконец, решилась, принялась быстро листать, пробегая глазами фамилии. Вот она наткнулась на последнюю, медленно прочитала и перечитала несколько раз, потом прикрыла глаза и повторила про себя домашний адрес Кирилла. Записывать Ника не стала, как преступница, опасающаяся оставить улику. И вряд ли могла объяснить хотя бы себе самой, зачем она вообще это сделала, ведь не в гости же к нему она собралась… Когда в кассу заглянул Ребров, папка «Кадры» покоилась в глубине сейфа, а адрес – на хрупком, сплошь из ракушек и кораллов, дне Никиной памяти, как сундук с сокровищем из потонувшего испанского галеона.

Давно уже театр «На бульваре» не видел такого единодушия. Кое-кто из тех, кого Никин звонок застал еще дома, предусмотрительно захватил с собой обогреватели и фены и теперь под чутким руководством Женечки пытались просушить бутафорию из размокшего папье-маше.

– Только, пожалуйста, люди, аккуратнее, не спалите тут все, следите за электроприборами! – валькирией носилась Липатова мимо подопечных.

– Не переживайте, Лариса Юрьевна, что утонуло, то не сгорит!

За эту реплику Липатова чуть не испепелила Даню взглядом. Впрочем, тот не унывал и, перетаскивая огромный, в человеческий рост, кувшин, декорацию из детской сказки, бодро насвистывал.

– Даня, – взмолилась Римма, чуть не плача. – В театре нельзя свистеть, это плохая примета.

– Римма. Риммочка. Риммуся. Замерзающая вода в хлипких трубах – вот плохая примета, сама погляди. А свист – это… – Даня поискал остроумный образ, но не нашел и развел руками, – это свист. И вообще вывеси ты уже список примет в алфавитном порядке, чтоб я знал. А то мне кажется, любое мое движение навлекает на тебя беду.

В суматохе Нике нравилось, что не надо искать предлог, чтобы оказаться поблизости с Кириллом, в одном помещении, ненароком задеть рукой, потянувшись к шляпным коробкам в костюмерной, со смущенной улыбкой разойтись в узком проходе и постоянно ласкать взглядом его плечи и покатый затылок. Кирилл работал наравне со всеми, таскал коробки и мебель. Только когда Паша попросил помочь перенести тяжелый шкаф из реквизиторской, он покачал головой:

– Прости, мне нельзя поднимать такие тяжести. Старая травма. Погоди, сейчас Даню пришлю!

Каким-то чудом не пострадал зрительный зал: вода так и не перехлестнула через высокий порог. Лариса Юрьевна, сновавшая повсюду и оценивавшая нанесенный аварией ущерб, снова воспряла духом. Ника замечала, как колеблется настроение начальницы, от отчаяния и тоски до нездорового оживления. Временами, глядя, как кутаются продрогшие актеры в свои пальто и куртки, Липатова останавливалась и от безысходности сжимала пальцами ноющие виски, но тут же отыскивала взглядом Кирилла, как маяк. Его вид напоминал, очевидно, о сказанном им раньше каком-то обещании, и Липатова воинственно встряхивала головой и снова принималась за работу. Ника удивлялась: чем же он ее утешил? Что такого мог предложить или придумать Кирилл? Чем таким невероятным, знанием или силой духа, он обладал, что Лариса Юрьевна поверила ему? Липатова, которая всегда полагалась только на себя. Дипломатичность и смекалка Кирилла, видно, были неисчерпаемы, так что его вполне можно было бы отправлять на Ближний Восток улаживать конфликты. Он не переставал интриговать и завораживать Нику.

– Я еще в детстве понял, что серьезно, а что нет, – сказал он как-то раз, в пору их телефонных бесед. – Что непоправимо, а что вполне сносно – стоит только включить мозги. Почти все можно уладить, знаешь ли. Если не в лоб, с наскока, то после ночи размышлений. Помню, однажды у моей подруги Оксаны, нам тогда лет по девять было, компания старших девчонок забрала дневник. Знаешь, такие девчоночьи дневники, с мыслями, любимыми цитатами, фантиками и всякими откровениями, которые вы почему-то обязательно пишете, а потом забываете под партой.

– Знаю, – засмеялась Ника. – Сама такие писала, только у меня не было там ничего личного, скорее дань традиции.

– У нее тоже не было, но все-таки обидно. Тягаться со старшими нам тогда было не под силу, и их главная, Маринка, сказала, что отдаст дневник в обмен на бутылку кока-колы.

– Всего-то? – удивилась Ника и почувствовала, что Кирилл улыбается, его голос стал мягче:

– Это тебе «всего-то». А у нас кока-колы отродясь не было, один компот из столовки – и денег тоже не наблюдалось. Леха, мой друг, предложил украсть из киоска, но это вообще-то было довольно рискованно. Так что я задумал обман. Мы нашли на помойке пустую бутылку из-под колы, почти не затертую, с яркой еще этикеткой. И начали химичить. Набрали воды из-под крана, намешали туда коричневой и черной гуаши и чуток мыла, ну, чтобы пена была.

– О, нет, – простонала Ника. – И что, похоже?

– Нам в тот момент казалось, что очень. Нет, конечно, непохоже! Гуашь слишком мутная, от мыла пена не оседает… Да и крышка уже отвинчена, не цельная с кольцом. В общем, обреченное предприятие. Но на секунду одурачить Маринку все же удалось. Ровно настолько, чтобы подобрать брошенный нам дневник и смыться подальше.

– А я так надеялась, что эта вредная девчонка все-таки хлебнет мыльной воды!

– А уж как я надеялся…

После обеда Липатова взяла с собой Кирилла и куда-то снарядилась, оставив театралов хлопотать дальше. Все ближайшие спектакли были отменены, о чем уже гласило сообщение на сайте и объявление на входной двери. К вечеру напряжение окончательно спало, навалилась усталость, и, расходясь, многие высказывали упаднические мысли.

– Это ж сколько времени мы будем без спектаклей? – озадачился Паша Кифаренко, обнимая женственные изгибы своей гитары. Обнаружив ее, целую и невредимую среди разоренной гримерки, он не расставался теперь с инструментом ни на минуту.

– Пока все не просохнет, – отозвалась Леля, перетряхивая сумку в поисках перчаток.

– Пару дней будет сохнуть, а потом ремонт. Три гримерки, костюмерка, фойе, коридор, буфет… – Кифаренко загибал пальцы.

– Никто не обещал, что будет легко. – Леля наконец выудила перчатки. Вслед за ними из сумки вынырнул голубой сверточек, он выскользнул и покатился по полу мячиком. Ника подняла. Это оказались скомканные бахилы, которые надевают на обувь в медицинских учреждениях. Она протянула бахилы Леле. «Вы не заболели?» – захотелось ей спросить актрису с беспокойством. Но она напомнила себе: не мое дело, меня не касается.

– Спасибо. До завтра.

Но ни завтра, ни через два дня они не встретились. Липатова отправила всех на неделю в отпуск. Кроме Ники – та продолжала мерзнуть в кассе, отвечать на звонки и возвращать зрителям деньги за билеты.

Одна она скучала. Раньше ей и в голову не приходило, что ее жизнь, кажется, такая незаметная и существующая всего лишь на обочине театральной кутерьмы, так зависит от актеров, Липатовой, спектаклей и репетиций. Привычный уклад был нарушен, и это приводило ее в уныние. И отсутствие Кирилла тоже не добавляло оптимизма.

На третий день она не выдержала и принесла с собой несколько дисков. Результатом краткого поиска в Интернете стал список фильмов, чьи герои говорили в русской озвучке ее любимым голосом, и за неимением этого человека она хотела хотя бы слышать его речь. Не особо следя за сюжетом, Ника иногда прикрывала глаза, и Кирилл тут же восставал перед ней во всех подробностях. Словно школьница, влюбленная в заморскую звезду и готовая выискивать в каждой роли кумира природные, а не выработанные жесты, те, от которых не под силу избавиться даже самому гениальному актеру, Ника искала в репликах персонажей то, что могло дать хоть какой-то намек на него настоящего. Интонацию, заминку, усмешку. Она знала, что в отличие от того же Стародумова, который, кстати, так и не появлялся, Кирилл не говорит репликами своих персонажей в обычной жизни – на это у него вполне хватает собственных слов и мыслей. И все же, и все же…