Жизнь и приключение в тайге - Владимир Арсеньев

Таковы были расспросные данные.

Узнав, что до моря при благоприятных условиях можно дойти в 40–50 суток, и видя, что идут дожди, а потому, опасаясь застрять где-нибудь на неопределенное время, г-н Десу-лави, чтобы поспеть во-время в г. Хабаровск, решил оставить отряд 6 июля и вернулся на орочской лодке к устью реки Анюй, где и намерен заняться коллектированием растений [109].

Все эти дни небо было покрыто дождевыми тучами. Дождь шел с перерывами. Вода в реке прибывала ежедневно и выходила из берегов. Скоро исчезли под водой все мели и острова.

Анюй имел грозный вид. Течение усилилось до 10 футов в секунду. Ехать дальше на лодках не представлялось возможным, и орочи категорически отказывались. Они говорили, что в мае и в июне вода небольшая, дождей не бывает, и тогда легко и не опасно плавать по Анюю. В июле же и августе, по их словам, всегда большая вода, всегда идут дожди и для того, чтобы добраться до хребта Сихотэ-Алинь, потребуется вдвое больше времени.

Трудно сказать, какой ширины река, так как, кроме главного русла, она всюду разбивается на множество рукавов и проток; бассейн этих проток, считая в обе стороны от Анюя, занимает пространство от трех до пяти верст. Долина шириной от 10–20 верст.

Эта огромная низменная площадь лесов ежегодно затопляется водой, и тогда эти леса представляют из себя настоящие американские сильвасы. Жители этих мест, орочи, в это время бросают свои затопленные балаганы и, пробираясь на лодках сквозь чащу леса, ищут сухого места, где бы можно было развести огонь и сварить себе пищу. По их рассказам, иногда не удается и этого сделать. Прибывающая вода заливает костер раньше, чем закипит вода в котле. На ночь остановиться негде и потому люди спят на лодках. Спасаясь отводы, они на лодках идут лесом до тех пор, пока не дойдут до края долины, где место возвышенное и где вода уже не может их достать.

Иногда вода идет очень быстро и сразу в одну ночь затопляет весь лес. Когда же вода начинает убывать, жители снова возвращаются на старое место и принимаются за исправление жилищ, размытых водой. Иногда вода бывает очень высока, иногда меньше, иногда наводнения бывают один раз в год, иногда и два, и три раза.

После наводнений картина печальная: поваленные деревья, трупы утонувших животных, снесенные человеческие жилища — балаганы, нанесенный водой, бог знает откуда, бурелом, слои ила, придавившие кусты, молодняк и траву, и всюду новые протоки. А река проложила себе уже новое русло и занесла коряжинами и песком место прежнего своего течения.

Такова река Анюй, и недаром гольды и даже орочи боятся ходить по ней, особенно если вода хоть немного подымется выше своего обыкновенного уровня[110].

Леса имеют здесь поемный характер. Всюду рытвины, ямы, промоины, нанесенные водой ил и мусор красноречиво говорят об этом. Мешанный лес[111] в нижнем течении реки попадается пока только отдельными клиньями, большая часть лесов — лиственные породы: ясень, ильм, ольха, дуб, осина, липа, клен, бархат, орех и тальники. Подлесья — густые заросли таволги, сирени, бузины, а местами попадается малинник и виноград.

Орочи говорят, что в стороны, ближе к горам, лес исключительно березовый и пихтовый. В общем местные леса строевого и поделочного характера. Река Анюй сплавной быть не может.

Бешеная, суровая река и дикая природа этих мест наложили свою печать и на туземцев. Подавленное состояние духа, вечные опасения за свою участь и безотчетный страх перед этой огромной лесной пустыней подавляют их.

Отсутствие дорог и даже троп в этих местах, затопляемость долины, изрезанной вдоль и поперек протоками реки Анюй, бесконечность лесов, безжизненность тайги центральной части хребта Сихотэ-Алинь не раз были причиной гибели смельчаков, рискующих бороться с природой там, где она наиболее сурова.

В силу изложенного никакого другого пути к Императорской Гавани здесь быть не может, кроме зимнего по льду реки.

Единственный способ передвижения есть тот, который принят местными инородцами. Это нарты, запряженные собаками. Постройка проектируемой дороги от Малмыжа на Хор и Бикин к Иману, при переходе через реку Анюй и ее долину, вызовет немало затруднений — придется, вероятно, отодвинуть ее дальше в горы, верст на 100 от Амура.

IV

Пять дней нам пришлось просидеть в фанзе Тахсале. Вода в реке все прибывала, а дожди не переставали. Несмотря на уверения орочей, что во время большой воды ехать в лодках по Анюю опасно, мы, наскучившись сидеть без дела на одном месте, решили попытать счастья и вскоре раскаялись.

Так как плыть по главной реке действительно было очень рискованно, мы пошли по протокам Анюя. Первые две версты все шло хорошо, но на одном из поворотов лодку прибило течением к бурелому, а люди не могли справиться с напором воды. Вода сразу поднялась выше борта лодки и в одно мгновение затопила ее и перевернула. К счастью, вблизи была отмель. Из соседних лодок люди бросились в воду и начали спасать плывущее имущество. С большим трудом удалось нам вытащить из-под бурелома лодку и перевернуть ее. При проверке оказалось, что среди разной мелочи погибло четыре ружья. Сухари, чумиза подмокли, а мука превратилась в тесто, которое мы и съели на первых же днях после крушения. Долго мы еще возились, стоя по пояс в воде, стараясь достать утонувшие винтовки. Наконец, нам удалось разыскать три ружья, и то уже в стороне от бурелома, ниже по течению. А дождь лил ручьями не переставая, вода все прибывала и прибывала, люди промокли до костей: нервная дрожь и щелканье зубами говорили за то, что поиски пора кончить и надо обогреться. Не выходя из воды, мы выпили по глотку спирта, сложили мокрое имущество в лодку и быстро поплыли вниз по течению обратно к фанзе Тахсале.

Ночью встречный ветер разорвал тучи, и к утру все небо очистилось совершенно. На другой день, пока на солнце сушилось наше имущество, мне удалось определиться, удалось произвести полный цикл наблюдений и вычислить поправку хронометра по абсолютным и по соответственным высотам солнца.

8- го числа мы готовы были уже итти дальше, но узнали, что верхние орочи (последнее стойбище) едут на лодках книзу.

Чтобы не разъехаться с ними в протоках реки, я решил обождать их в фанзе, которой они миновать и объехать никак не могли. День этот и вечер провели в беседе с орочами и с гольдами, расспрашивали их о их житье, и каждый по своей специальности делал записи. Беседа эта затянулась далеко за полночь. Наутро действительно приехали орочи; мы сговорились с ними и на другой день 10 июля тронулись в дорогу. Орочи шли протоками, умело лавировали на перекатах и проводили лодки там, где, казалось, и оморочка пройти не может. Мы невольно любовались их ловкостью, искусством, проворством и знанием места. Иногда приходилось прорубаться сквозь кусты и заросли леса; через узенький проход протаскивали лодки и сразу попадали в тихое, широкое не то озеро, не то старицу — протоку. Испуганные птицы с криком поднимались от воды, улетали вдоль по протоке и скрывались за поворотом. В этих местах много рыбы, особенно линька[112] и тайменя. С удивительной ловкостью орочи били их острогами и сбрасывали живую, трепещущую рыбу в переднюю часть лодки. Мало уметь попасть острогой в рыбу — надо иметь еще и большой навык, чтобы увидеть ее на более или менее значительной глубине и при быстром течении реки.