Виток истории - Игорь Маркович Росоховатский

думала о другом…

Такого оборота я не ждал, потому что это было похоже на правду. Но о чем она думала? Какие великие заботы терзали ее? Больная мать, несчастный отец, горе подруги?

— Я пыталась представить весь объем ваших исследований, картину боя.

Я подозревал, что она попросту дурачит меня, и снова схватил ручку. Новенькая не забормотала быстрей, даже не смотрела на меня.

— Всякий неизвестный остров мы ищем обязательно в пространстве. Но он мог быть на указанном месте, а в момент нашего поиска опуститься под воду. Он оказался неизвестным для нас не в пространстве, а во времени, где его и следует искать…

Теперь я уже не мог подписать приказ, пока не выслушаю критику наших исследований. И к тому же мне нравилось, что она не делает пояснительных прокладок между фразами, а говорит, не сомневаясь, что слушатель поймет ее с полуслова.

— В процессе старения выделяется меньше гормонов, но и чувствительность ткани к ним возрастает. Если можно так выразиться, имеем меньше, зато больше ценим. Во всяком случае, пытаемся удержать равновесие. И мне кажется, что надо уловить не сами стрелки часов, а их движение. Ведь, возможно, от совпадения его с движением других стрелок и срабатывают часы. Например, начало старости природа могла запрограммировать не каким-то винтиком, который должен в определенный момент вылететь из гнезда, а совпадением процессов…

И снова мне понравилась ее речь, то, что, несмотря на отрывистость фраз, она употребляет осторожные слова «возможно», «мне кажется», несвойственные юности. Значит, она немало передумала. Я вынужден был удивиться: эта пигалица умела самостоятельно мыслить. Невольно вспомнилась ее характеристика из университета. Там было немало похвальных слов.

— И, знаете, еще мне кажется, что мы слишком увлекаемся исследованиями на атомном уровне. Они необходимы, но стрелки находятся выше — там, где начинает теплиться жизнь…

Пружина моего раздражения заржавела и рассыпалась, так и не распрямившись до конца. Я отодвинул неподписанный приказ и взглянул на часы. Рабочий день уже давно окончился.

— Кстати, как вас зовут? — спросил я и тут же спохватился, посмотрел на приказ: там написано. — Если хотите, Майя, я могу подвезти вас. В машине поговорим.

Несколько голубых снежинок успело упасть на ее пальто, прежде чем мы сели в «Волгу». Из репродуктора доносилось: «Сообщение ТАСС Первые люди высадились на Луне…»

Мы работали до изнеможения, не замечая, как летят месяцы. Предчувствие близкой победы над старостью подстегивало и гнало нас вперед, как запах оазиса гонит усталых верблюдов в пустыне. К концу года мы составили каталог наиболее уязвимых триплетов ДНК и РНК. Щеголяли «волшебными» формулами и длинными уравнениями, которые вместе должны были дать формулу бесконечного продления жизни. Смеялись над ортодоксальными учеными, утверждавшими, что бессмертие невозможно. У тысяч собак и крыс искусственно вызывали наступление старости, чтобы испытать на них гипотезы.

Я думал: что важнее — знать, где предел твоим возможностям, или не знать его? Я сформулировал мысль иначе, и эта измененная формулировка внесла ясность, по крайней мере для меня. Она звучала так: кто сильнее — знающий предел своим возможностям или не знающий предела?

Тогда мне казалось, что ответ может быть только один, к тому же вполне определенный…

Особенно усердствовали мы в конце года перед сессией Академии наук, где слушался мой доклад. Часто недосыпали, а о том, что идет в театрах и кино, знали только по программам.

Майя к тому времени уже была младшим научные сотрудником. Я ее почти не видел. Лишь изредка до меня доносились, словно отзвуки далекой канонады, противоречивые слухи о ее работе. Юра говорил о ней с неохотой:

— Искорка есть. Авось когда-нибудь даст зажигание.

В те дни я возвращался из института домой после десяти. Однажды в дымчатых снопах фар увидел перебегавшую дорогу женщину. Ее быстрая порхающая походка была очень знакомой. Чрезмерно услужливая на этот раз память вытолкнула имя.

Я остановил машину и окликнул:

— Майя!

Она удивленно повернула голову, остановилась. Мне показалось, что она воскликнула «а!», прежде чем подойти и поздороваться.

— Садитесь, — предложил я.

Она села рядом. Под глазами у нее лежали синие тени усталости. Чтобы плотней захлопнуть дверцу кабины, мне пришлось просунуть руку за ее спиной, и она пошутила:

— Не обнимайтесь.

Нам обоим стало неудобно из-за этой шутки. Я начал расспрашивать ее о работе, она отвечала односложно, задумавшись.

— Вас сразу отвезти домой или немного покатаемся? — спросил я.

Она кивнула, и я понял: покатаемся.

— Помолчим?

Она опять кивнула.

Я кружил по окраинным тихим улицам, то ускоряя, то замедляя бег колес, забыв о Майе, обдумывая тезисы доклада. Внезапно я почувствовал теплую тяжесть на плече, шею что-то защекотало. Я скосил глаза (вместо того чтобы взглянуть в зеркальце) и увидел на своем плече голову Майи. Девушка спала.

Я повел машину осторожно, теперь уже ни о чем не думая, прислушиваясь к теплоте, которая от плеча разливалась по всему телу. Плечо затекло, но я не пытался переменить положение. Заметил, что маленькая ложбинка на переносице Майи имеет форму эллипсоида, что когда девушка спит, то чуть-чуть приоткрывает рот, ее нижняя губа обиженно оттопыривается. Одним словом, я сделал немало открытий, и в их числе важнейшее: мне недоставало именно этого — женщины, уснувшей на моем плече.

А когда она открыла глаза и наши взгляды встретились, мне показалось, что мы стали иными по отношению друг к другу.

* * *

Мой доклад прошел успешно, но с наступлением нового года наш энтузиазм начал угасать. Близость побед обманула нас, как мираж. Нужно было прийти в себя после ложных надежд.

Юра даже начал регулярно посещать концерты в филармонии. Его гипотеза, обраставшая опытами, цифрами, формулами, превращалась в стройный небоскреб теории. Но в самом фундаменте, видимо, была трещина.

Суть Юриной гипотезы сводилась вот к чему. Как известно, изменения в наследственных чертежах — ДНК — на один или два нуклеотида ведут к тяжелым заболеваниям, а изменения на триплеты, казалось бы, не приводят к резким нарушениям. Но в результате возникают атипичные белки, в которых не хватает аминокислот. Таких белков становится в организме все больше и больше. В неотвратимом течении цепной реакции количество переходит в качество, в медленную грозную болезнь, которую называют старостью.

Эта гипотеза многого не объясняла и уводила в сторону от «часов», но она подсказывала одно интересное решение.

Для чего природа, запрограммировав продолжение рода, у сложных животных создала два пола — мужской и женский? Ведь плод, как это