Перспективы развития социума - Сергей Шавель

К числу таких тенденций можно отнести, во-первых, рост третичного сектора, то есть сферы услуг, по сравнению с первичным (сельское хозяйство) и вторичным (промышленность) секторами. Этот процесс становится все более характерным и для развивающихся стран, в том числе и для Беларуси, хотя количественные его параметры скромнее. Во-вторых, демассовизация производства в связи с повышением роли престижного потребления и стремлением учесть индивидуальные запросы потребителя. В-третьих, развитие индивидуальных форм занятости, семейных предприятий на дому, электронных коттеджей (по Тоффлеру); соединение в одном субъекте производителя и потребителя, названного Тоффлером «просьюмер», что особенно характерно для тех видов деятельности, в которых предметом является информация – сбор, анализ, программирование и т. д.

Все это показывает, что современное производство нуждается и востребует элементы креативности, и они пробуждаются в людях в массовом масштабе. Прежние представления о творчестве как созидании новых духовных ценностей в искусстве, культуре, то есть вне материального производства, или религиозно-философских исканий (Н. А. Бердяев), или проектно-конструкторской разработки производственных процессов, существенно расширяются. Творчество, благодаря высоким технологиям, организационным инновациям и информации, проникает во все детали и операции производственного процесса. Тем самым новые производственные структуры выступают залогом становления творческой деятельности как основной характерной черты постэкономического строя. Одновременно этот строй формируется путем отрицания атрибутивных черт экономического общества – рынка, частной собственности и эксплуатации. Рассмотрим логику этого процесса, как она представлена в теории постэкономического общества.

Рыночный обмен устраняется путем двойной деструкции его ядра, каким является стоимость – со стороны и производства, и потребления. Напомним, что, согласно марксистской теории, рыночная анархия может быть заменена плановой организацией только в результате политической революции. Постэкономисты считают, что революция действительно происходит, по не политическая, а социальная, «молчаливая», «тихая», подобная той, которая произошла в неолите, когда совершился переход от собирательства и охоты к оседлому земледелию. Со стороны производства стоимость разрушается в силу того, что творчество нельзя редуцировать к простому труду, а значит, квантифицировать издержки по созданию благ и услуг. Знания и информация выступают главным ресурсом производства, а человек становится субъектом творческих процессов, значимость которых не может быть оценена в экономических категориях[246]. Попытки определить цену информации через цену товаров, в производстве которого она использована, оказываются неадекватными, ибо информация не исчезает в товаре, как материалы или энергия, и может быть применена другим производителем в совершенно ином направлении.

С точки зрения потребителя, стоимостные оценки не имеют значения, если его предпочтения не утилитарны, и выбор совершается на основании иных мотивов и ценностей. Таким образом, рыночный обмен теряет свое критериальное основание – стоимостную оценку эквивалентности, а вместе с тем и свою структурирующую функцию, и должен уступить место иным формам взаимодействия, в том числе и товарного обмена.

Частная собственность, как известно, является краеугольным камнем рыночной экономики. О возможности замены частной собственности на общественную первыми заговорили утописты. Классики марксизма определили этот процесс как обобществление производства. Постэкономисты такой путь считают бесперспективным, поскольку он ведет к таким непредвиденным последствиям, как отчуждение собственности от производителей и дезорганизации системы стимулов эффективного хозяйствования. На их взгляд, современные тенденции трансформации собственности ведут к доминированию личной собственности, характеризующейся соединенностью работника и условий его деятельности. Основаниями для этого являются возрастающая роль знаний как непосредственного производственного ресурса, доступность информации, изменения мотивации и статуса работника интеллектуальной деятельности. Человеческий капитал, как усвоенное полезное знание, по самой своей природе индивидуализирован, и в этом смысле является личной собственностью. Интеллектуалы продают не свою рабочую силу, а готовый продукт (информационные программы, знаниевые технологии и др.) или свою деятельность при оказании тех или иных услуг. Огромные массивы знаний не являются чьей-либо собственностью, точнее, они могут быть присвоены каждым, кто способен их ассимилировать, преобразовать и полезно направить. Именно поэтому проблема преодоления частной собственности становится на конструктивную основу.

Постэкономическое общество устраняет один из главных пороков предшествующего периода – эксплуатацию. Эксплуатация есть неэквивалентный обмен, безвозмездное присвоение результатов чужого труда. Ее преодоление традиционно связывают с устранением имущественного неравенства, классового расслоения. Постэкономисты переносят этот процесс в субъективную сферу, делая ставку на социопсихологических изменениях самого человека. В. Иноземцев подчеркивает: «Устранение эксплуатации возможно прежде всего в форме преодоления специфического феномена сознания»[247]. Это достаточно спорное положение, видимо, можно понимать так, что творческий человек не подвержен эксплуатации, поскольку свое богатство – человеческий капитал – он использует как личную собственность. Вместе с тем он и не заинтересован в эксплуатации других, – ведь его мотивы выходят за пределы материальных целей, он сосредоточен на личностном развитии и самоактуализации. Для того чтобы расширять свой кругозор, приобретать знания, вести инновационный поиск и т. д., эксплуатация не нужна.

Подводя итог краткому анализу теории постэкономического общества, отметим следующее:

1. Безусловно, это не новая формация в классическом смысле слова. Авторы называют ее эпохой, строем, состоянием социума – и это, наверное, оправдано. Но это и не еще одно название современного капитализма или посткапитализма. В любом случае, при устранении рынка, частной собственности и эксплуатации это уже иное общество. Возможно, полезно было бы обратиться к социалистической терминологии, но авторы избегали ее, сводя социализм к советскому строю, не упоминая даже «китайский путь», опыт социал-демократов и др.

2. Авторы, действительно, заметили многие тенденции, характерные прежде всего для развитых стран. О том, что их анализ имеет и прогностическое значение, говорит следующий вывод: «Преодоление стоимостных регуляторов общественного производства неизбежно вызовет, причем в обозримом будущем, серьезные пертурбации на фондовых и финансовых рынках, показатели которых уже сегодня безумно далеки от реального состояния экономики»[248]. На это предупреждение, высказанное более десяти лет назад, не обратили внимания ни международные финансовые институты, ни правительство, а кризис все-таки разразился, и именно по указанной причине.

3. Обсуждение проблемы неравенства, на наш взгляд, проведено недостаточно глубоко и конструктивно. Допускается, что в постэкономическом обществе неравенство не только не преодолевается, но имеет возможность возрастать. Правда, оговаривается, что это уже будет не классовое неравенство, возникающее в силу аскрипции или имущественных преимуществ, а интеллектуальное неравенство. Думается, что при таком подходе неравенство невольно отождествляется с различиями. Различий демографических, расовых, национальных, конфессиональных и т. п. действительно много. Некоторые из них могут превращаться в неравенство при их субстанциализации, то есть утверждении в качестве основы оценки личности, ее черт, способностей и т. д. Но это происходит лишь там, где сознательно используются специальные инструменты демаркации – кастовый строй, рабство, крепостничество, гугеноты во Франции и т. д. В естественном процессе многообразие индивидуальных различий, определяющих уникальность каждого человека, выполняет также и компенсаторную функцию, в том смысле, что отставание в одной области, как правило, восполняется успехами в других. Такого рода различия способностей в масштабах социума дополняют друг друга, украшают жизнь, не создавая неразрешимых противоречий. Именно это имел в виду Платон, предлагая формулу «каждому свое» в качестве принципа идеального общества. В то же время, излишнее и неоправданное расслоение, чем бы оно не вызывалось, ослабляет общество. Обратим внимание на следующие слова Маркса: «Жизнеспособность первобытных общин была неизмеримо выше жизнеспособности семитских, греческих, римских и прочих обществ, тем более жизнеспособности современных капиталистических обществ»[249]. Одним словом, общество будущего должно преодолевать неравенство, по крайней мере не оправдывать его сохранение и увеличение, иначе его жизнеспособность окажется ниже предшествующего строя.