После майдана 2005-2006. Записки президента - Леонид Кучма

Америка начиналась не со столицы, не с большого города, где люди не знают друг друга, а с поселка и округи, где все и все на виду. В каждом поселении был судья. Судей, по нашим меркам, было очень много. По любому делу сразу бежали в суд. Это вошло в практику, в привычку. А у нас все решалось в кабинетах начальников и в присутственных местах. И пока возникнут новые порядки и привычки, сколько воды утечет?

Запад должен был бы это понимать и не требовать от нас революционных изменений. От них ситуация только усложняется. Сейчас, после «оранжевой революции», это уже стало аксиомой. Пусть еще не для всех, но для многих, если не для большинства.

Я понимаю политиков Запада. С их точки зрения, они требуют от нас самых простых вещей, без которых не мыслят своей жизни: независимой судебной системы, разделения власти и бизнеса, свободных СМИ и т. д. Если мы не предъявляем им этого всего сразу в завершенном виде, они удивляются, возмущаются, призывают нас к порядку, подстрекают наших оппозиционеров.

Это все то же самое, что требовать от подростка, чтобы он завтра с утра встал зрелым сорокалетним мужчиной.

Я часто говорил западным послам: вы требуете от нас революционных изменений - ладно, но сознаете ли вы сами, что требуете от нас именно революционных изменений? Если сознаете, тогда нам с вами будет легче разговаривать. В этом случае разговор должен идти не о демократических преобразованиях, а о возможности, допустимости, плюсах и минусах авторитарной трансформации. Революция и демократия - антиподы. Таким вы хотите видеть происходящее в стране? Тогда вы обращаетесь не по адресу, потому что я признаю только научно-технические революции.

14 апреля

Ко дню моей победы на досрочных президентских выборах в 1994 году Украина была готова разродиться двумя моделями или проектами. Можно было, наверное, пойти (или попытаться пойти) по тому пути, по которому повел Белоруссию Александр Лукашенко. Получилась бы восстановленная, насколько возможно, советская система: видимость частной собственности при жестком централизованном управлении всем и вся. Но это привело бы к окончательной разрухе. Ведь, во-первых, масштабы украинской экономики несоизмеримы с белорусской. Во-вторых, в Белоруссии не было нашей отсталой металлургической промышленности, полуразрушенной - угольной.

Л. М. Кравчук рассказывает об одной встрече Сталина с Пономаренко, одним из руководителей партизанского движения в годы Великой Отечественной войны. Это было сразу после войны. Сталин ему сказал, что в Украине ничего строить не надо, потому что Украина, мол, «для нас» вражеская страна, особенно - Западная. И, конечно, все украинское крестьянство. Кравчуку это рассказывал сам Пономаренко.

Белоруссия не тащила на себе такой груз, как 40 процентов союзной мощности военно-промышленного комплекса, причем, с незамкнутым циклом производства - сборочные заводы размещались в основном в России. И можно было пойти по пути часто непопулярных, но крайне необходимых реальных рыночных реформ тоже при достаточно жесткой централизации управления основными процессами.

Этот путь я и выбрал. Соответствующим образом комплектовалось и мое окружение (мне не нравится понятие «команда»), люди, которые понимали меня и на которых я мог положиться. В этом и вижу свою основную заслугу.

Если присмотреться к людям и политическим силам, которые на протяжении всех десяти лет моего президентства подвергали меня самой жестокой критике, то увидим, что это были левые - от крайних до умеренных. Случайно ли это? Кто громче всех осуждал меня за «авторитаризм», за «издевательство» над демократией? Те, кто по самой своей идеологии, по своей политической родословной ни в грош не ставили демократию. Наиболее респектабельным из этих критиков был лидер социалистов Александр Мороз. Одно время он считался чуть ли не совестью нации. Многие уверены, что он спас страну от еще большего завинчивания гаек с моей стороны. Разбудите среди ночи его поклонника - и он перечислит вам соответствующие его поступки. Среди них не будет одного из первых и для меня самых характерных поступков. Я говорю о циркуляре, который Мороз в качестве спикера парламента направил местным советам с предписанием выполнять только распоряжения Верховной Рады. «Большой демократ» Мороз хотел таким образом, под шумок первых дней моего президентства явочным порядком взять всю власть в стране в свои руки!

И что бы он делал с этой властью? Для решения каких задач, для проведения какой политики он бы ее употребил? Задайте этот вопрос его самым горячим сторонникам и поклонникам, и вы убедитесь, что они знать не знают его программы, его конкретных предложений. Не читали, не слышали. То есть, кто-то, может, и читал, и слышал, да не вчитывался и не вслушивался. И не вдумывался. Не вдумывался в то, что за демократию Мороз боролся ради строительства социализма. Причем социализма, во многом похожего на советский социализм, не имеющий ничего общего с социал-демократией западного образца, для которой частная собственность так же священна, как и для либералов. Получается, что на словах борьба шла за демократию, а на деле - против нее.

Справа меня никто особенно не критиковал, а если критиковали, то главным образом за «пророссийский» курс. Не проходило дня, чтобы я не жалел, что ни в стране, ни в парламенте у меня нет реальной правой оппозиции. Пусть не очень сильная, пусть какая-никакая, но - реальная, то есть состоящая из серьезных, грамотных рыночников-либералов, способных завоевать голоса хоть малой части избирателей. Мне страшно не хватало силы, которая толкала бы меня в сторону либерализма, обвиняла бы меня в медлительности, непоследовательности, нерешительности - и тем самым помогала бы мне противостоять левым и популистам.

Почему я так и не дождался появления такой силы? Я думаю, потому, в частности, что я как раз и представлял собой искомую реальную правую, или либеральную силу. В экономике ничего правее просто не было. Это подтвердилось не совсем обычным образом.

Оппозиция, которую возглавил Ющенко, считалась либеральной, во всяком случае, недвусмысленно демократической, прозападной, рыночной из рыночных. Но стоило ей стать властью, и что мы увидели? Мы увидели не просто левую политику, а хуже, чем левую, - бал в стране стал править дешевый антирыночный популизм.

Пришлось лишний раз убедиться, что до самого окончания моего второго президентского срока в стране так и не появилась правая оппозиция. Самым правым оставался я, бывший «красный директор». Вспоминаю, каким скепсисом, каким сарказмом была встречена фраза, которую обронил как-то, кажется, в 2001 году в одной из газет Роман Безсмертный: «Я знаю, что по взглядам Кучма - либерал» . В последний же мой президентский год и в первые месяцы «оранжевой» власти с этим согласились уже многие, даже те, кого весьма трудно было заподозрить в излишне коротких отношениях со мной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});