Между «Правдой» и «Временем». История советского Центрального телевидения - Кристин Эванс

спецэффекта превращался (вжух!) в своего героя-военного. После того как вопрос с украшениями был решен, пилоты должны были развесить подарки, и веселье продолжалось по мере того, как они принимали подарки от прибывших издалека гостей (включая трех хоккеистов, которые побывали в Польше и привезли «подарок» от польской певицы Ирэны Сантор под названием «Как много девушек хороших»). В передаче также неоднократно упоминался «подарок» московских строителей – строительство новой телебашни, самой высокой в мире. «Пилоты» напрямую доставляли подарки представительным гражданам, сидящим перед телевизорами у себя дома, в данном случае – азербайджанской паре, отмечающей платиновую годовщину свадьбы; супругов кратко показали в их доме.

Но все же механизм дарения подарков не всегда казался достаточным обоснованием того, что в «Голубом огоньке» участвуют одни исполнители, а не другие. Особенно это относится к самым ранним выпускам. В первом новогоднем «Голубом огоньке» (1962) в эфире использовали лотерейный барабан, который «определял», какие из выступлений прошлого года будут ретранслироваться тем вечером. Позже ведущие открыли контактный центр, принимавший заявки зрителей, – наполовину в шутку (телефонистки тоже пели и танцевали), а наполовину, видимо, всерьез, поскольку в эти первые годы Центральное телевидение привыкло получать немедленные отклики зрителей по телефону309. В 1963 году Миров и Новицкий разыграли в начале передачи сценку, притворившись, будто определяют состав программы с помощью гигантского робота с кнопками на корпусе, соотнесенными с разными жанрами и исполнителями. Миров и Новицкий вставили десять копеек, нажали на кнопку «Акробаты», и из распахнувшейся груди робота вышла акробатическая труппа.

Разумеется, введя в свою телепередачу центр приема телефонных звонков, ее создатели не уступили редакционного контроля зрителям, равно как и использование лотерейного автомата или гигантского робота не означало, что решения принимались случайно или автоматически. Но характерным для нового акцента на отзывчивости было то, что Центральное телевидение ощутило необходимость показать, что оно принимает заявки (силами контактного центра) или что полномочия по принятию решений переданы «нейтральной» инстанции (такой, например, как слепой случай).

ПРАЗДНЕСТВА И ВЛАСТЬ В МОМЕНТЫ ТРИУМФА И КРИЗИСА: 1967–1970 ГОДЫ

Появление «Голубого огонька» в 1965–1967 годах как скромной, гибкой формы телевизионного празднования, основанного на обмене подарками, было омрачено событиями конца 1967-го – 1970 года. В 1967/68 году «Голубой огонек», транслировавшийся с вершины Останкинской башни и сопровождавшийся масштабными спецэффектами, был задуман как празднование открытия нового телецентра, приуроченное к торжествам по случаю пятидесятой годовщины Октябрьской революции.

Этот момент триумфального превращения Центрального телевидения в подлинно всесоюзную телевизионную службу с центром в Москве пришелся на то время, когда интеллигенция СССР и Чехословакии была охвачена социалистическим реформизмом. Вскоре, в августе 1968 года, советские войска вторглись в Чехословакию, подавив реформаторское движение «Пражская весна», ключевые роли в котором играли сотрудники национального телевидения310. В следующие два года, с осени 1968‐го по весну 1970-го, на Центральном телевидении в Москве серьезно «закрутили гайки», в результате чего Николай Месяцев был смещен с поста председателя Гостелерадио и на его место назначен Сергей Лапин, близкий соратник консервативного идеолога Политбюро Михаила Суслова.

В эти годы триумфа и кризиса руководством Центрального телевидения и Центральным комитетом было рассмотрено и отвергнуто очень амбициозное, политизированное видение телевизионного празднования, в котором телевидение вытеснило бы местные партийные организации и заняло главенствующую роль в проведении советских празднеств. К этому решению привело поступившее в августе 1967 года в Отдел пропаганды и агитации ЦК предложение председателя Гостелерадио Николая Месяцева о создании нового всенародного телевизионного ритуала, который должен был быть запущен к пятидесятой годовщине Октябрьской революции311. Планы были поистине грандиозными. За несколько недель до торжественной даты Центральное телевидение должно было показывать специальные программы, инструктирующие советские семьи о тщательной подготовке, которую должен был провести каждый член семьи. Мужчины должны были создать в своем городе места для «ленинских костров», женщины – раздобыть особые рецепты угощений, девочки – приготовить небольшие подарки, а мальчики – привести в порядок исторические места, связанные с революцией. Свои действия члены семьи должны были держать в тайне друг от друга, применяя секретные коды, также предоставленные Центральным телевидением. Наконец в день праздника каждый должен был исполнить свою роль в соответствии с подсказкой телевизора, после чего праздничная передача достигала кульминации с появлением на экране самого Брежнева, который должен был обратиться к гражданам и призвать их встать и выйти на улицу. В этот самый момент программа должна была переключиться на радиотрансляционные вышки на улицах, и все исторические места, подготовленные мужчинами и мальчиками, должны были внезапно воссиять312.

Предложение Месяцева отличалось неправдоподобным сочетанием самых дорогостоящих элементов французского зрелища son et lumière, амбициозного видения возможностей телевидения как средства прямого социального контроля и, наконец, удивительной амбивалентности в отношении той роли, какую телевидение может или должно играть в переделке советских праздничных ритуалов в постсталинскую эпоху, – того самого амбивалентного отношения к телевидению, которое было отвергнуто в отношении праймтаймовой сетки Первого канала. В конце концов, центральным моментом ритуала был призыв встать, выключить телевизор и выйти на улицу. Если же смотреть с более практической точки зрения, то новый ритуал содержал в себе почти безграничные возможности для ошеломительного провала. Он был резко отвергнут в письме Павла Московского, главы Отдела пропаганды ЦК, и его заместителя Александра Яковлева (впоследствии близкого соратника Горбачева и высокопоставленного чиновника, отвечавшего за СМИ и пропаганду во время перестройки), заметивших, что едва ли целесообразно «регламентировать поведение советских людей призывом выходить на улицу, снимать головные уборы, обмениваться хлебом-солью и т. д.», тем более что в этот момент – в 10 часов вечера по московскому времени – «уже будут проходить народные гуляния на площадях и в парках»313. Местные партийные организации уже составили планы народных гуляний «с учетом национальных особенностей и местных условий»314. Хотя предложенный Месяцевым телевизионный ритуал и вписывался в характерные для того периода усилия по изобретению новых, советских традиций и обрядов для более эффективной конкуренции с религией и церковью, но он все же шел вразрез с тем, что работники телевидения и критики считали особыми достоинствами телевидения: с его интимностью и способностью убеждать и влиять, не прибегая к прямым политическим посланиям (или, как в данном случае, приказам)315.

Гибкое же праздничное эстрадное шоу, напротив, могло приспособиться к любой политической буре. Для новогоднего «Голубого огонька» самым заметным изменением между 1967 и 1968 годами стало исчезновение зарубежных музыкантов, которых было необычайно много в выпуске 1967 года. Тогда послеполуночный сегмент передачи был посвящен почти исключительно исполнителям из Восточной Европы и включал