Молот и крест - Гарри Гаррисон

Под крышей из кровельной дранки был сооружен желоб. Он вел к большому глиняному кувшину, полному чистой дождевой водой. Еще одно доказательство, что тут уже несколько недель никого не было. Ветви внутри покрыты старым рваным одеялом. Двое с трудом укутались, легли и мгновенно уснули.

* * *

Шеф проснулся, когда солнце начало пробиваться сквозь ветви. Он встал, стараясь не потревожить все еще спящую девушку, и выбрался из убежища. Под кустами нашел кремень и огниво. Можно ли развести костер? Лучше нет. Вода и тепло у них есть, но нет никакой еды. То, что они здесь нашли, нужно будет прихватить с собой. Шеф начал думать о будущем. У него ничего нет, кроме брюк, так что любое новое приобретение для него драгоценно.

Он не думал, что их потревожат. Не сегодня. Они все еще в пределах досягаемости патрулей викингов, которые он видел на пути в лагерь, но теперь у викингов есть о чем подумать. Все будут в лагере, подсчитывать потери, решать, что делать дальше – вероятно, бороться друг с другом за власть над Армией. Выжил ли Сигурт Змееглазый? Даже если выжил, ему трудно будет удержать в повиновении потрясенную Армию.

А что касается англичан, то Шеф был уверен: когда они с Годивой уходили рекой, вокруг были и другие люди. Беглецы из армии Эдмунда, те, что решили уйти до окончательного поражения. Все они как можно быстрей возвращались к своим домам. Шеф сомневался, чтобы в радиусе пяти миль от лагеря викингов сейчас остался хотя бы один англичанин. Они поняли, что нападение их господина окончилось неудачей и что сам их король погиб.

Шеф надеялся на это, вспомнив, как пират-проводник рассказывал ему о способах обращения Айвара с плененными королями.

Он лежал на одеяле, грелся на солнце, чувствовал, как расслабляется тело. Дергалась мышца на бедре. Он попытался остановить ее, осмотрел волдыри у себя на ладонях.

– Может, мне лучше их проткнуть? – Годива склонилась к нему, держа длинный шип. Шеф кивнул.

Она занялась его левой рукой. Чувствуя, как покатились медленные капли жидкости, Шеф правой взял ее за теплое плечо.

– Скажи мне, почему ты встала между мной и Айваром? Что у тебя было с ним?

Она опустила взгляд и, казалось, не знает, как ответить.

– Ты знаешь, меня отдали ему? Отдал... Сигварт.

– Мой отец. Да. Знаю. А потом что было?

Она продолжала смотреть вниз, рассматривала внимательно волдыри.

– Меня отдали ему на пиру, и все на меня смотрели. Я... я была только в этой сорочке. Знаешь, некоторые из них ужасные вещи делают со своими женщинами. Как Убби. Говорят, он берет их прямо перед своими людьми, и если ему не понравится, передает их своим людям, и те все пользуются. Ты знаешь, я была девственница... я все еще девственница. И я очень испугалась.

– Ты все еще девственница?

Она кивнула.

– Айвар тогда мне ничего не сказал, но велел привести меня к себе в ту же ночь и разговаривал со мной. Он мне сказал... сказал, что он не похож на других мужчин. Он не евнух, знаешь. У него есть дети. Так он говорит. Но он мне сказал, что другие мужчины испытывают желание при виде плоти, а ему... ему нужно что-то другое.

– А ты знаешь, что это другое? – резко спросил Шеф, вспомнив неясные намеки Хунда.

Годива покачала головой.

– Не знаю. Я не поняла. Но он сказал, что если бы другие узнали об этом, над ним стали бы смеяться. В юности его прозвали Бескостным, потому что он не мог поступать, как другие. Но он сказал, что убил многих за то, что над ним смеялись, и понял, что это доставляет ему удовольствие. Теперь те, кто смеялся над ним, все мертвы, и только самые близкие подозревают, в чем дело. Если бы все знали, Сигварт не посмел бы подарить меня открыто и публично, как он сделал. А теперь, сказал он, его зовут Бескостным, потому что боятся его. Говорят, что по ночам он превращается – не в волка или медведя, как другие оборотни, а в дракона, огромного длинного змея, который всю ночь ползает в поисках добычи. Так думают о нем сейчас.

– А ты что думаешь? – спросил Шеф. – Помнишь, что они сделали с твоим отцом? Он твой отец, не мой. Но даже мне стало жаль его. И хотя не Айвар это сделал, приказ отдал он. Вот как он поступает. Он мог пощадить тебя, спасти от насилия. Но кто знает, что он для тебя приготовил? Ты говоришь, у него есть дети. А матерей их кто-нибудь видел?

Годива перевернула ладонь Шефа и начала протыкать волдыри.

– Не знаю. Он жесток с людьми, но это потому, что сам их боится. Боится, что они больше мужчины, чем он. Но как они проявляют ее, свою мужественность? Насилуя слабых, находя удовольствие в боли других. Может, Айвар послан Богом – как наказание людям за их грехи.

– Ты хотела бы, чтобы я оставил тебя у него? – В голосе Шефа прозвучали жесткие нотки.

Годива медленно склонилась к нему, отложила шип. Он почувствовал, как ее щека прижимается к его обнаженной груди, руки ее скользят по его бокам. Он прижал ее к себе, и сорочка соскользнула с ее плеч. Шеф увидел перед собой обнаженные груди, по-девичьи розовые соски. Единственная женщина, которую он до сих пор так видел, была неряха Труда, тяжелая, неуклюжая, с жесткой кожей. Его загрубевшие руки гладили невероятно нежную кожу Годивы. Если он когда-нибудь и думал о таком – а он думал, часто думал, лежа в одиночестве в рыбачьей хижине или у погасшего горна, – то всегда это происходило в будущем, когда они отыщут для себя место, когда он заслужит ее, добудет дом, в котором она сможет жить в безопасности. А теперь, в лесу, на поляне, на солнечном свете, без благословения священника, без согласия родителей...

– Ты лучше мужчина, чем Айвар или Сигварт, лучше всех, кого я знаю, – всхлипнула Годива, по-прежнему прижимаясь лицом к его плечу. – Я знала, что ты придешь за мной. Боялась только, что тебя убьют за это.

Он стащил с нее сорочку, она раздвинула ноги, перевернулась на спину.

– Мы могли бы оба быть мертвы. Хорошо быть живой, с тобой...

– У нас нет общей крови, у нас разные отцы, разные матери...

И в лучах солнца он погрузился в нее. Из кустов за ними следили; дыхание замерло от зависти.

* * *

Час спустя Шеф лежал на солнце, там, где его лучи пробивались сквозь ветви дуба. Он испытывал вялость, полную расслабленность. Но не спал. А может, спал, но часть сознания не спала, он чувствовал, как ускользнула Годива. Он думал о будущем, о том, куда они пойдут: в болота, решил он, вспомнив ночь, проведенную с королевским таном Эдричем. Он по-прежнему ощущал солнце на коже, мягкий дерн под своим телом, но все это казалось очень далеким. Так было и раньше – в лагере викингов. Сознание его поднимается над лесной поляной, уходит от тела...

* * *

Слышится голос – грубый, серьезный, властный.

– У сильных людей отобрал ты девушку, – говорит он.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});