Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

Палец третий – конечно же, потеря таких союзников, как герцоги Бретонские, благодаря чему захват Анжу и Мэна становился практически невозможным, потому что теперь, на защиту герцогства и графства, рядом с Луи Анжуйским, встал бы не только один герцог Лотарингский.

Четвертый – необходимость бросать дела во Франции и мчаться в Лондон, где лорд-верховный канцлер Генри Бофорт вдруг вспомнил об убиенных Ланкастерами родственниках и создал при дворе настоящую группировку против Хамфри Глостерского. А тот охотно принял вызов, как будто других дел у него не было! И сразу подняли голову Йорки, тоже, верно, загибающие пальцы и уловившие уже запашок уязвимости, идя по которому вернее всего можно выйти к трону…

Мадам Иоланда обеими ладонями с силой протёрла утомлённое лицо.

Она отдавала должное герцогу Бэдфордскому, как политику и отменному бойцу, умевшему отражать удары «по кругу», с двух рук, успевая ещё и наносить свои, весьма ощутимые, но всё-таки уже не смертельные. И прекрасно понимала, что с ним вряд ли удастся легко покончить. Однако, отсрочка в год.., а может, и в полтора, у неё есть. И этого довольно!

Сейчас она отдохнёт, а потом напишет последнее на сегодня письмо – отцу Мигелю – смысл которого можно свести к одному слову: «Пора!».

Шато д'Иль

(1425 год)

«…Слоны ринулись вперёд, готовые смести всё на своем пути. Но Сципион знал об этой уловке Ганнибала. Накануне, словно в насмешку, он показал карфагенянским послам весь свой лагерь и войско, и даже вооружённую по-новому конницу, как будто хотел сказать, что не боится сражения. Теперь же, когда началась атака, будто продолжал насмехаться и велел своим полкам особым образом сомкнуться, и пропустить боевых слонов Ганнибала по свободному пространству к укреплениям, за которыми ожидали копьеносцы. Животные неслись к своей гибели. А те из них, кому повезло выжить, обернулись и побежали на своё же войско…»

Отец Мигель захлопнул книгу.

Вот, что значит, предупрежден, значит вооружён. Тайное оружие сильно только тем, что к нему не готова противоположная сторона… С пятидесятитысячным войском Ганнибал не смог победить тридцатитысячную армию Сципиона, который оказался, всего лишь, хитрее. Насколько же хитрой должна быть теперь мадам Иоланда, о тайном «оружии» которой противнику стало известно. И, даже если известно не всё и не до конца, то одного факта, что это «оружие» готовится, достаточно, чтобы начать подготовку для его отражения…

Последнее письмо герцогини Мигель прочитал раз пять, не меньше. Козни герцога Бургундского, как прежнего, так и нынешнего, активное участие в них Бовесского епископа Кошона и возможное очень скорое нападение на Вокулёр, сигналом к которому послужит захват Витри-ле-Франсуа – всё это мадам Иоланда подробно изложила, предваряя самое страшное для Мигеля – слова о том, что пора для девочек настала.

«Жанна готова, но следует подготовить и Жанну-Клод, за которую я волнуюсь. Равно, как и за вас, дорогой падре, потому что знаю о ваших сомнениях и опасениях. Но, вполне их разделяя, хочу укрепить ваш дух так же, как укрепила и свой, размышляя о нашем праве на волю и судьбу этих девочек. Как Богоматерь, знавшая о судьбе своего сына и не препятствующая его пути к кресту, так и любая другая мать, производящая на свет ребенка, заранее знает, что обрекает его на неизбежную смерть, но не препятствует жизненному пути своего ребёнка. Эти девочки, по сути, наши дети. Обучая их, наставляя и подготавливая, мы словно рождаем нового Спасителя, несущего свой крест…

Конечно, не обрекай мы их на выполнение великой миссии, судьба обеих сложилась бы иначе – более спокойно. Но это была бы только их судьба. Выполнив же свою миссию, они определят судьбу целой страны, избавив её от порабощения… Как пекарь, выпекающий хлеб, но поедающий его сам, рано или поздно, погибнет от обжорства или нищеты, но, продавая его другим, получит и почёт, и средства к существованию, так и дитя, осенённое Божьим откровением или священной королевской кровью, не может, подрастая, оставаться в тени только собственных забот и радостей. Но, пронеся его через кровь и страдания, неизбежно воссияет в славе земной и небесной…».

Отец Мигель вздохнул. Мадам герцогиня, как всегда, была мудра и последовательна, ни на шаг, не отступая от цели и не меняя своего видения мира. Но она не жила с этими девочками бок о бок, не видела их детских, обычных радостей и огорчений, не говорила с ними и не замечала, как они взрослеют. Она о них только ЗНАЛА, и знала только то, что было нужно…

Из окна кельи хорошо был виден замковый двор, и монах приоткрыл тяжёлую решётчатую створку, чтобы посмотреть, не шатается ли там без дела кто-нибудь, кого можно послать за Жанной-Клод.

Двор был пуст, если не считать поварёнка, деловито ощипывающего диких уток, да старого глухого конюха, чинящего седло. Где-то, у самых ворот, разгружалась телега с дровами, но отцу Мигелю она не была видна – только слышались грубоватые голоса крестьян, поругивавших какого-то «господина Домье».

«Оружие.., – подумал Мигель. – Вы, ваша светлость, видите в девочках только „оружие“, против которого не устоит английская армия и, признанный почти целым миром, не считая горстки ваших сторонников, новый договор о престолонаследии. Стоит ли того? Особенно учитывая, что колья уже заточены. И даже если захват Витри и осада Вокулёра станут, как вы и задумали, толчком к появлению Девы, где гарантии, что какой-нибудь епископ, вроде Кошона, не заготовил обвинение в ереси, которым нанесёт ответный удар?».

Конечно, кое-какие, сидящие в Риме кардиналы, «прикормленные» ещё со времен Пизанского собора, в случае чего, подадут свой голос за Деву. Но не стоит забывать, что сам папа Мартин – ставленник герцога Бургундского, и к тому же самому Кошону весьма благоволит. Против триумвирата, который составят герцог Бэдфордский, Филипп Бургундский и Бовесский епископ, он вряд ли пойдёт. А кардиналы вряд ли пойдут против папы…

Отец Мигель заметил бредущего по двору слугу господина Арка и, высунувшись до половины, прокричал ему, чтобы позвали старшую хозяйскую дочь. Слуга заученно поклонился, развернулся и, так же медленно, как брёл в одну сторону, побрёл в другую.

«Что я ей скажу? – подумал монах, всё ещё не отходя от окна. – Скажу, что всё знаю про Жанну-Луи, и про то, что она должна идти воевать, спасать Францию, короновать дофина.., что позвала с собой Клод, та согласилась, а я всё это, якобы, одобряю? Глупо-то как, Господи! Клод девочка умная – сразу спросит: „Откуда ты это знаешь?“. А я ей, что? Божье откровение? Дар провидения?… Да и не одобряю я их решение! А врать ей не смогу! И, что мне делать? Как напутствовать? Я ей про великую миссию спасения страны, а она мне, в ответ, что под её окном птица свила гнездо, и единственная великая миссия, которая ей на сегодня видится – дать подрасти птенцам и не позволить коту это гнездо разорить… И ведь права будет!».

Отец Мигель, с силой захлопнул окно.

Если люди сами допускают войны и вражду между собой, что может поделать одна чистая душа против целого мира?! Мадам Иоланда пишет о священной королевской крови, но ведь и сами властители, ею наделённые, не желают видеть в собственных государствах гнезда, вверенные их попечению. И раскачивают дерево, ради единоличного господства, пытаясь сбросить гнезда другие и не замечая, что их собственное тоже шатается…

В дверь постучали.

Мигель глубоко вздохнул, собираясь с духом, хотел было крикнуть, чтобы заходили, но, вместо этого, пошел и открыл сам.

На пороге стояла Жанна-Клод.

Девочка сильно вытянулась за последний год, но до сих пор, несмотря на полные семнадцать лет, на вид ей можно было дать не больше тринадцати. На фоне рано взрослеющих крестьянских дочек это выглядело довольно странно, но все в округе списывали странность на чрезмерную, по местным понятиям, худобу девушки и на её мечтательность, за которую принимали способность Жанны-Клод размышлять, надолго замирая в неподвижности, словно к чему-то прислушиваясь. Отец Мигель полагал, однако, что всему виной та детская непосредственность и смешливость, которая никуда не исчезала из взрослеющей девушки, и никаким «жизненным опытом» не подменялась. Это, конечно, не значило, что Жанна-Клод, как и прежде, прыгала с окрестными детьми, высоко задирая ноги, или раскачивалась на ветвях старой, но крепкой ивы с оглушительным визгом, или ползала по траве на четвереньках, чтобы понять, что чувствуют при ходьбе кошки… Движения её стали плавными и более сдержанными, и тем, кто не пытался особенно вникать во внутренний мир девушки, вполне могло показаться, что Жанна-Клод повзрослела. Но только не отцу Мигелю. Уж он-то прекрасно мог отличить, только по одному блеску в глазах, что ни о чём эта девушка не мечтает, а смотрит, скажем, на сыреющие под дождем дрова и представляет себе всю жизнь дерева, из которого их напилили…