Очерки по истории русской агиографии XIV–XVI вв. - Борис Клосс

Вместе с тем на всем протяжении XIV в. не заметно явных признаков составления московских летописных сводов, т. е. литературно обработанных сводных памятников, проводящих определенную политическую и идеологическую концепцию. Только при описании княжения Ивана Калиты обращают на себя внимание слова «князя нашего» (под 1327 г.) и финальная часть некролога князя (под 1340 г.): «и бысть господину нашему князю великому Ивану Даниловичю всеа Руси вечная память», — в которых некоторые исследователи признают современность записи и даже свидетельство составления летописного свода. Но следует сказать, что подобные выражения свойственны, например, стилю Епифания Премудрого (составителю Троицкой летописи), который называет Дмитрия Донского «нашим царем», «предоблим господином», «господином всей земли Русской» (Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича), епископа Стефана — «добрым господином и учителем» (Житие Стефана Пермского), Сергия Радонежского — «добрым господином» (Похвальное слово Сергию), — а ведь все эти произведения отнюдь не современны событиям и написаны много лет спустя после смерти героев. Добавим, что провозглашение «вечной памяти» в некрологе Ивану Калите типично и для других статей Троицкой летописи: под 1378 г. — в некрологе княгине Василисе («и бысть ей вечная память»), под 1396 г. — в известии о смерти епископа Стефана Пермского («ему же на велицем сборе по вся году возглашают вечную память»). В характеристике Ивана Калиты вообще очевидны поздние моменты: так, описывая под 1330 г. христианские добродетели князя, летописец прибавляет — «сице и дети его, и внучата, и правнучата по тому же ходяще и тако же творяще, ту же мзду и славу приемлют». Все эти детали ведут нас ко времени Василия I, а именно, к моменту составления Троицкой летописи.

Сказанное не означает, однако, что в XIV веке памятники идеологии, возвеличивавшие Москву и оправдывавшие политику московских князей, не создавались. Так, в 1327 г., в связи с канонизацией митрополита Петра, было составлено Краткое житие святого, в котором Москва представлена как «град честен кротостию», удостоенный чудес от гроба святителя Петра, а «благочестивый» и «благоверный» князь Иван Данилович характеризуется «милостивым до святых церквей и до нищих», «гораздым святым книгам и послушателем святых учений», в заслугу князю ставится строительство московского Успенского собора, что подано как «Божие знамение».

Другим ярким памятником московской письменности является Похвала Ивану Калите, составленная в 1340 г. и помещенная в Сийском евангелии. Московский князь сравнивается по своим делам с правоверными императорами Константином, Юстинианом и Мануилом, в «царство» Калиты наступила «тишина велия в Русской земле», «благочестию велию восиавши, многим святым церквам съзидаемым, учению божественых словес от уст его яко источнику велию текущи, напаяющи благочестивых святитель сердца и христолюбивых в его державе людий»[217].

В конце XIV века митрополитом Киприаном создана была Пространная редакция Жития Петра, в которой содержится пророчество о великом будущем Москвы, вложенное в уста святителя Петра: «град съй славен будет въ всех градех рускых, и святители пожывут в нем, и взыдуть «рукы его на плеща враг его“, и прославится Бог в нем» (Чуд., № 221, л. 230 об.).

§ 2. Царь Русский

Особой интенсивностью отличалось развитие русской исторической мысли во втором десятилетии XV в. Летописная работа сосредоточилась в Москве, при дворе митрополита Киевского и всея Руси, куда поступали летописные материалы со всех крупнейших центров СевероВосточной Руси: Новгорода Великого, Пскова, Твери, Ростова, Нижнего Новгорода, Смоленска и др. К составлению исторических трудов были привлечены лучшие интеллектуальные силы, образованнейшие деятели того времени.

Между 1412 и 1414 гг. в Москве составлен общерусский свод, известный в историографии под названием Троицкая летопись. Изучение идейного содержания памятника, особенностей литературной манеры его составителя привело к заключению, что автором Троицкой летописи являлся крупнейший писатель русского Средневековья, инок Троице–Сергиева монастыря, исполнявший одновременно функции митрополичьего секретаря, — Епифаний Премудрый[218]. Истории Троице–Сергиева монастыря, его постриженникам и особенно преподобному Сергию Радонежскому Епифаний уделяет значительное внимание. Достаточно сказать, что если всему конспекту библейской истории, заключающемуся в известной речи Философа под 986 г., было отведено 11 листов текста, то одна Похвала Сергию под 1392 г. занимала вдвое больший объем — 20 листов. Но по основным идеям, воплощенным в Троицкой летописи, она является в полном смысле московской. Во всех конфликтах Москвы с Рязанью, Тверью, Новгородом, Литвой московская сторона всегда объявляется правой. Промосковскими же интересами объясняется обоснование права вотчинного владения московскими князьями великого княжения Владимирского («по отчине и по дедине»). Представителей династии Даниловичей Епифаний характеризовал как «благочестивых христолюбцев», оборонителей Русской земли, защитников святых церквей и «правоверной веры христианской». В рассказе о нашествии Едигея в 1408 г. получил дальнейшее развитие культ святого митрополита Петра как заступника Москвы, молитва которого может спасти «от всех злых, находящих на нас». О самой же Москве Епифаний Премудрый восторженно писал как о «преславнем и пресловущем и велицем граде» (Похвальное слово Сергию Радонежскому)[219].

Но у Епифания были и свои идеалы: так, политическое устройство Северо–Восточной Руси он представлял себе в виде союза суверенных княжеств во главе с великим князем Владимирским. Поэтому писатель остро воспринимал действия московских властей, направленные на ущемление самостоятельности отдельных княжеств, критиковал поступки людей, не укладывающиеся в рамки христианской этики. Например, он не скрывал отрицательного отношения к «насилованиям» и «гонениям» в Ростове со стороны представителей московской администрации при Иване Калите (Житие Сергия Радонежского), упомянул о «данях тяжких и насильствах» москвичей в Пермской земле (Житие Стефана Пермского). Аналогичные критические высказывания имеются и в Троицкой летописи. Так, под 1368 г. резко осуждены действия великого князя Дмитрия Ивановича и митрополита Алексия, которые «любовью зазвали на Москву» тверского князя Михаила Александровича, арестовали его и всех его бояр и держали в «истоме».

Новый взгляд на место Руси в современном мире был высказан составителями Летописного свода 1418 г., который создавался в несколько этапов. Сначала (в 1414—1418 гг.) на основе византийских хроник Георгия Амартола и Иоанна Малалы и других источников была составлена всемирно–историческая компиляция, включающая также статьи о походах русских князей (Олега и Игоря) на Византию; изложение завершается перечнем византийских императоров, доведенным до Мануила Палеолога (1391—1425 гг.). В литературе памятник получил название Летописца Еллинского и Римского (второго вида) и представляет первый, еще довольно осторожный опыт включения Русской истории во всемирно–исторический процесс. Показателен выбор русских статей для всемирной Хроники: это победоносные походы Олега и Игоря на Царьград в первой половине X в., а в рассказе о царствовании Алексея Дуки Мурцуфла вставлена обширная русская Повесть о взятии Константинополя крестоносцами в 1204 г. Очевидны мотивы, руководившие авторами Еллинского летописца: поставить Русь в равное положение с Византией, показать, что и в давние времена русские князья совершали победоносные походы на Царьград, плачевное же состояние империи (очевидное для современников Мануила Палеолога) подчеркивалось напоминанием о разгроме византийской столицы крестоносцами в 1204 г. и длительном пребывании ее под владычеством «фрягов».

В более ранней работе мне удалось показать, что в Еллинском летописце 2–го вида были использованы Троицкая летопись, Хронограф по великому изложению и новгородский источник (сходный с Новгородской I летописью), причем именно в том сочетании, который проявился в тексте Общерусского свода — протографа Софийской I и Новгородской IV летописей[220]. Составление Еллинского летописца явно предшествовало работе над Общерусским сводом (который я теперь датирую 1418 г.)[221], поскольку хронология последнего исправлена на основании других данных[222]. Вообще же использование одних и тех источников в Еллинском летописце и Своде 1418 г. сближает время создания обоих памятников (ограничивая его снизу 1414 годом, когда уже существовала Троицкая летопись).

Свод митрополита Фотия 1418 г. можно рассматривать как естественное продолжение Еллинского летописца, но построенное целиком на русском летописном материале. Составители постарались сгладить конфликтные ситуации, возникавшие между различными русскими центрами, но антиордынский и антилитовский акценты, наоборот, были усилены (в 1415 г. произошел раскол общерусской митрополии, так как в ее западной части был поставлен отдельный митрополит Григорий Цамблак). Епифаний Премудрый был вновь привлечен к составлению Свода, для которого он написал ряд специальных повестей (пространную Повесть о Куликовской битве, Повесть о взятии Москвы Тохтамышем, Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, Слово о житии и преставлении тверского князя Михаила Александровича и др.). При этом прославление князей московской династии поднято на новую высоту: Иван Калита назван «собирателем Русской земли», Дмитрий Иванович — «господином всей земли Руской», «великим царем Рускыа земля»; при князе Дмитрии «въскипе земля Руская в лета княжения его, яко преже обетована Израилю; и страхом господства своего огради всю землю; от въсток и до запад хвално бысть имя его, от моря и до моря и от рек до конець вселеныа превознесеся честь его»[223].