Гамсун. Мистерия жизни - Наталия Будур

Позиция Гамсуна совершенно ясна. Она не менялась со временем, поскольку сам писатель был абсолютно уверен в собственной правоте, но тем не менее досадное недоразумение омрачало ему жизнь.

В 1893 году он пишет своему ярому противнику, редактору «Моргенбладет» Вогту:

...

«Я прочитал Вашу последнюю рецензию на мою книгу, в которой Вы вновь возвращаетесь к истории о моем якобы плагиате. Поэтому я считаю своим долгом ответить Вам исключительно в частном порядке. И я не хочу, чтобы хоть одно слово из этого моего письма было опубликовано.

...Неужели Вы действительно считаете, что я настолько туп – не говоря уже об отсутствии у меня элементарной порядочности, чтобы стать плагиатором? Я прочитал "Игрока " Достоевского через полгода после окончания работы над "Азартом ", а в тот момент мой рассказ уже давно был в редакции «Верденс Ганг». На следующее же утро после того, как я прочитал "Игрока ", я немедленно отправился в редакцию и попросил дать мне возможность переработать рукопись, но "Азарт " уже был в наборе.

...Если бы это действительно был плагиат, неужели Вы считаете, что я настолько туп – не говоря уже об отсутствии у меня элементарной порядочности, чтобы дать согласие на перевод этой вещи на английский и немецкий?

У меня есть материал для целого романа об игре – собственные мои впечатления, и, собственно, именно страсть объясняет сходство между самыми разными произведениями об игре... Больше об этом мне и говорить не хочется».

Гамсун был слишком горд, чтобы оправдываться, а быть может, считал, что своими объяснениями только подольет масла в огонь. Кроме того, он считал, что развязанная в немецкой прессе дискуссия о плагиате была «срежиссирована» норвежскими писателями, живущими в Германии и обиженными выступлениями против них Гамсуна.

Первым «подозреваемым» стал Арне Гарборг, выпустивший в 1890 году роман «Усталые люди». В критических отзывах на «Мистерии» журналисты часто сравнивали «Усталых людей» с этой новой книгой Гамсуна – и, естественно, не в пользу последней. Гарборга даже называли «альтернативой» Гамсуну. Был ли Гарборг замешан в «немецкое дело», сказать трудно, но Гамсун считал, что без него не обошлось, потому что, помимо обвинения в плагиате у Достоевского, в статье был еще и прозрачный намек на плагиат у Гарборга (из его романа «Студенты-крестьяне»).

Так или иначе, но история получилась неприятная. Можно предположить, что только сильный характер Гамсуна и уверенность в своей правоте помогли ему «пережить» ее и продолжать работать.

Следующим романом стал «Редактор Люнге» – ответ уже не «четверке великих», а злобным критикам и критиканам.

* * *

Как всегда, работать в больших городах, где у него находилось много друзей и знакомых и слишком велик был соблазн развлечений, Гамсун не мог, а потому уехал заканчивать роман на датский остров Самсё.

Вскоре были написаны два памфлетно-критических романа – «Редактор Люнге» (1892) и «Новые всходы» (в оригинале – «Новая земля», «Ny Jord») (1893), – имеющие, как считают многие исследователи творчества Гамсуна, ныне чисто историко-литературное значение.

В «Редакторе Люнге» Гамсун дорассказал историю Дагни Хьеллан, вышедшей замуж за морского офицера и ставшей светской дамой, но по-прежнему помнившей о Нагеле.

В этом романе Гамсун очень зло, как истинный сатирик, нарисовал образ беспринципного газетного дельца, который считал возможным диктовать народу, как ему развиваться дальше.

Роман по праву называют приговором буржуазному либерализму. С другой стороны, в нем впервые были «озвучены» взгляды Гамсуна на вопрос о независимости Норвегии и ликвидации навязанной ей в 1814 году Швецией унии, расторгнутой лишь в 1905 году.

Интересно, что среди руководителей радикальных движений Европы наряду с именем Гамбетты писатель называл и имя Александра Ульянова.

«Новые всходы» были не менее сатиричны – но мишенью писателя стала уже художественная богема и – шире – художественная интеллигенция. Можно сказать, что «Новые всходы» тоже являлись своеобразным продолжением «Мистерий», потому что в этом романе описывалась среда, из которой вышел Нагель. Писатель иронизировал над большими и малыми божками этой среды, гениями на час, истекающими завистью друг к другу, и это было несомненной необходимостью защититься и успокоить уязвленное самолюбие.

Если богема с ее пороками, мелочностью и завистью вызывала у Гамсуна резко отрицательные чувства, то, основываясь на собственном опыте, он вывел в романе «сладкие» образы меценатов-торговцев.

Работа над произведениями продвигалась тяжело – писателя мучили плохое здоровье и отсутствие денег. Ему вновь пришлось читать лекции – и в Дании, и в Швеции.

Но когда вышел «Редактор Люнге», ситуация изменилась. Книга разошлась почти мгновенно, и практически тут же был напечатан второй тираж.

Критика на роман, как всегда, была разной. Нильс Кьяр [75] написал в «Дагбладет»: «Эта книга – настоящий подвиг в золотой век навозных ядовитых мух. У того, кто нападает, есть силы выдержать натиск. Ему хватит мужества и стойкости отражать удары. Давайте же низко поклонимся ему, если повстречаем на улице».

В «Верденc Ганг» рецензию написал Гарборг, сквозь зубы процедивший несколько добрых слов в адрес Гамсуна, но в целом полностью разгромивший книгу [76] .

Как бы то ни было, но у Гамсуна теперь появились деньги, а желание путешествовать никогда его не покидало. И вместе со своим другом, датским драматургом Свеном Ланге, он уезжает в Париж.

Глава восьмая ПАРИЖ

Париж 1890-х годов для большинства европейских художников был культурной столицей.

В Париже жила настоящая норвежская колония, включавшая в себя Юнаса Ли, Бьёрнстьерне Бьёрнсона, Эдварда Мунка [77] , Гюстава Вигеланна [78] , Эдварда Грига и многих других. Норвежцы общались преимущественно друг с другом, собираясь в кафе «Регенс». Лишь изредка Григ и Мунк появлялись в компаниях Поля Гогена и Уильяма Моларда.

Свен Ланге бывал в Париже раньше, и именно он представил Гамсуна датскому художнику Вилли Гретору, у которого Гамсун жил первое время. Гамсун, с его интересом к человеческим характерам и психологии, был в восторге от аморального Гретора.

Помимо собственных картин, художник делал и прекрасные копии с полотен старых мастеров, которые продавал, выдавая за произведения Рембрандта, Тернера и Ван Гога. Он был замешан в самоубийстве одного из своих друзей.

Драматург Франк Видекинд считал Гретора самым впечатляющим человеком, которого ему доводилось встречать, а Стриндберг, напротив, называл «проходимцем». Гамсун же впоследствии написал, что жизнь Гретора – это «роман, человеческий, захватывающий».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});