Мистические истории. Абсолютное зло - Джулиан Готорн

и пробуждалась.

Эти совпадавшие вплоть до мелких подробностей сновидения посещали меня раза три-четыре. В снах проявляют себя только природные свойства спящего, приобретенные не существуют. А природе свойственны влечения, не воля. В состоянии бодрствования я ни за что бы не сдалась.

Во всем этом было нечто, о чем я лишь вкратце упомяну; в то время я этого не понимала. И эта подробность была самой отталкивающей. Глаза зверя напоминали мне другие, виденные раньше. То есть не сами глаза, а взгляд. Казалось, я вот-вот прослежу истоки этого впечатления, однако воспоминание ускользало, и это меня беспокоило.

Но к тому времени, когда диск луны сделался круглым, эта тревога тоже забылась и на моем небосклоне не осталось облаков, кроме сожаления о том, что скоро придется уехать. Я заговорила об этом с Джейн, и она помрачнела.

– Я была бы очень благодарна, мисс, если бы вы остались подольше, – сказала она. – А Пердита… что она будет делать? – Джейн поджала губы, словно стараясь что-то удержать в себе, но не смогла. Наклонившись ближе, она прошептала: – Я боюсь этой собаки!

Я беспечно рассмеялась.

– Сдается мне, эта собака, как вы ее называете, вас больше не побеспокоит. – Я поведала Джейн свою историю. – Похоже, я ее ранила. Она либо сдохла, либо убралась восвояси и больше не появится. Не один десяток раз я обыскивала побережье и никаких следов не видела. Выбросьте ее из головы.

О неразрешимой загадке – соседстве человеческих и звериных следов – я, однако, умолчала. По правде говоря, я предпочитала о ней не вспоминать. Не иначе как я что-то напутала; чудес не бывает.

Джейн ничего к этому не добавила. Посидев немного в мрачном раздумье, она встала и пошла заниматься домашними делами. Пердита позвала меня наружу, чтобы вместе поиграть с козой. Но коза в тот день упрямилась, и я (дело было утром, и на мне был купальный костюм) пригласила девочку купаться.

Море было гладким, как пруд, солнце грело вовсю. Пердита не боялась воды и плавала очень хорошо. Благодаря отливу мы сумели добраться до покинутого судна, где забавлялись актиниями[62] и ракушками, налипшими на старый корпус.

Дети, выросшие на воле, в единении с природой, не просто наделены воображением – они живут в мире воображения, который для них более реален, чем мир вокруг. Пердита, с короной из водорослей на голове, сидя на краспице[63] и болтая ногами в воде, сказала:

– Этот кораблик мой. Когда вырасту большая, я его починю и поплыву в Бостон!

– Здесь же куда лучше, чем в Бостоне.

– Нет! – не унималась Пердита. – Я поплыву в Бостон, подальше от этой противной собаки.

Я и не подозревала, что она знает о собаке.

– Здесь нет никакой собаки, а кроме того, собаки не трогают маленьких детей.

Но она, глядя на меня округлившимися голубыми глазами и вытягивая руки, чтобы показать, какой это большой и страшный зверь, повторила:

– Большая-пребольшая! И воет вот так. – Откинув назад голову, девочка неуклюже изобразила вой. – Бедная Пуха, собака ее покусает.

Тут у девочки сменилось настроение, и она громко расхохоталась. Я поймала ее в объятия и расцеловала.

Вечером погоду стало не узнать – такие резкие перемены характерны для этого побережья; поднялся южный ветер, наступила противная, давящая жара; море, как выразилась Джейн, «поднялось».

Состояния атмосферы проходят в нас, как вода сквозь решето, и буря, прежде чем начаться во внешнем мире, разражается в нашем организме, вызывая там смуту. В хижине нам сделалось душно, и мы открыли окна и двери, чтобы впустить свежий воздух. Пердита вела себя так беспокойно, что мы переставили ее кроватку на сквозняк – к двери, что вела к морю.

Джейн отправилась в постель, как обычно, в девять, а я осталась у дверей, рядом с Пердитой, которая, судя по виду, крепко заснула. Луна, поднявшаяся высоко над горизонтом, проглядывала временами между летучих облаков, высвечивая рваную границу между небом и морем. Ветер дул не во всю мощь, а порывами, но полыхал жаром, как из пекла.

Наконец я, не выдержав, отправилась к себе, сняла юбку и блузку, надела пижаму и в таком виде вернулась к двери. Мне стало легче, но при виде бурунов захотелось еще разок погрузиться в прохладные воды и сразу выйти.

Без лишних раздумий я бросила взгляд на мирно спавшую девочку, проворно пересекла двор и вышла наружу, оставив калитку открытой. Я рассчитывала, что наскоро окунусь прямо в пижаме, а когда ее высушит ветром, мне станет не так жарко и можно будет заснуть.

У кромки воды при виде гигантских грозных волн я не захотела рисковать и не стала заходить далеко, а растянулась во весь рост на мелководье, где лизали берег волны, едва достигавшие моих коленей. Но даже там отступавшая вода с большой силой тянула в глубину. Однако прохлада была восхитительна, и я упивалась ею минут пять. В ушах отдавался приятный мерный грохот. Что за чудо это море!

Отлично взбодрившись, я поднялась и направилась в хижину.

И тут раздался дикий крик, скорее вопль, который, точно иглой, пронзил мой мозг. Он вторгся в шум прибоя, как острый луч света в темноту. Почти одновременно через калитку, которую я легкомысленно оставила открытой, выпрыгнула серая тень – волк нес в зубах, местами волоча по земле, белый сверток. Зверь двигался к берегу размашистым галопом, и ноша, по-видимому, ничуть ему не мешала.

Ноги подо мной подкосились, словно кто-то изо всей силы ударил меня в грудь. Мгновение я колебалась, борясь с желанием броситься в погоню пешком. Одолев это безумие, я ринулась в хижину за велосипедом и револьвером.

В дверях мне встретилась обезумевшая Джейн, и мы вместе споткнулись об опрокинутую кроватку. Мне хватило нескольких секунд, чтобы ворваться к себе, схватить с туалетного столика револьвер, выбежать наружу и вскочить на велосипед. То и дело застревая в мягком песке, я с трудом добралась до плотной прибрежной дорожки и припустила во весь опор.

Несмотря на отчаянные физические усилия, я сохранила способность к холодному трезвому расчету и взвешивала по пути шансы, учитывала препятствия, оценивала преимущества.

Какой бы силой ни обладал зверь, – а она как будто выходила за пределы естества, – я знала, что настигну его. Мои руки и ноги налились такой же сверхъестественной силой, сердце сделалось тверже гранита и жарче пламени. В этот раз я не промахнусь, но как бы на пути моей пули не оказалась еще и Пердита.

Однако жива ли девочка? А если она уже мертва? Нужно было