Аляска, сэр! - Юрий Шестера

В вигваме воцарилась тишина. Каждый из гостей по-своему переживал перипетии схватки графа со свирепым зверем.

– У гризли была прекрасная темно-серая курчавая шерсть, – решил вывести их из состояния оцепенения Воронцов, – и я намеревался снять с него шкуру, дабы отвезти ее в Петербург и сохранить в память о поединке со «злым духом». Однако доблестные воины Томагучи, едва услышав мою просьбу помочь мне в этом, бросились от меня чуть ли не врассыпную, – рассмеялся он.

– Да, родовые предрассудки крайне живучи, – согласно кивнул камергер, вернувшись к реальности. – Только я почему-то считал, что шерсть у гризли бурого цвета. Во всяком случае, шкуру именно такого окраса мне показывали в Петропавловске на Камчатке.

– Я раньше тоже так полагал. Но, простите, в момент решающей схватки я находился со зверем на том же расстоянии, что сейчас с вами, Николай Петрович, так что ошибиться не мог. – Резанов непроизвольно перекрестился и примирительно положил руку на плечо графа. – Тем не менее вы отчасти правы, – невозмутимо продолжил тот. – К северу отсюда, на Аляске, гризли действительно имеют шерсть бурого цвета, а вот здесь, в районе Скалистых гор, – темно-серого. Кстати, я все-таки сделал себе сувенир в память об этом чудовище… – Воронцов снял со столба ожерелье из медвежьих когтей и протянул его камергеру.

– И вы называете это сувениром?! – потрясенно воскликнул камергер, разглядывая и осторожно касаясь кончиками пальцев огромных звериных когтей. – Нет, любезный Алексей Михайлович, это ожерелье – не что иное, как отличный охотничий трофей, которым вы должны заслуженно гордиться! Уверен, что во всем Старом Свете подобного ожерелья не сыщется ни у одного, пусть даже самого удачливого охотника!

– По мнению тлинкитского вождя Томагучи – а я считаю его весьма авторитетным экспертом в охотничьем деле, – аналогичные трофеи чрезвычайно редки даже здесь, в Северной Америке, – с легким оттенком хвастовства заметил Воронцов и тотчас смутился собственной несдержанности.

– Что ж, – понимающе улыбнулся Резанов, возвращая графу ожерелье, – мне остается только поздравить вас, Алексей Михайлович, с победой над лесным монстром и признать счастливым обладателем великолепного охотничьего трофея! – Будучи и сам заядлым охотником, он пожал руку Воронцову с некоторой даже долей зависти. И поспешил сменить тему: – А что, кстати, стало с той индейской девушкой, которая была предназначена «злому духу» в качестве жертвы?

– Она стала моей женой, по-индейски – скво, – счастливо улыбнулся Алексей Михайлович.

– Ну вот, Александр Андреевич, – обратился камергер к главному правителю Русской Америки, – мы тут с вами, понимаете ли, слушаем, раскрыв рты, пламенные речи о православном духе и чуть ли не о долге перед Отечеством, а ларчик-то просто открывается: шерше ля фам, как говорят французы! То бишь ищите женщину, только и всего… – Он озорно хохотнул, решив разрядить несколько напряженную атмосферу последних минут.

– Решение о женитьбе пришло уже позже, Николай Петрович, – не поняв шутки камергера, принялся оправдываться Воронцов, – причем как-то само собой. Если б вы только видели состояние девушки, наблюдавшей за моей схваткой с мохнатым чудовищем, будучи в это время крепко привязанной к дереву!

– Покорнейше прошу извинить меня, Алексей Михайлович, за мою и впрямь неуместную шутку. – Камергер приложил ладонь правой руки к сердцу.

– Да разве ж я сержусь, Николай Петрович? Думаю, я и сам не упустил бы возможности подтрунить над человеком, попавшим в мое положение…

Теперь расхохотались уже все трое, и дружеская атмосфера была благополучно восстановлена.

* * *

По предложению Баранова мужчины перенесли стол графа в центр вигвама, поставив его прямо над очагом. Затем тот же Баранов выложил на него из принесенной с собой сумки закуску, приготовленную коком «Ермака», и выставил штоф с водкой и бутылку рома.

– В других условиях, Александр Андреевич, я непременно потребовал бы от вас сатисфакции за нанесение оскорбления моему графскому достоинству, – улыбнулся Алексей Михайлович, кивнув на накрытый стол.

– Ну что вы, право, пугаете пожилого человека дуэлью, ваше сиятельство? – шутливо заступился за Баранова Резанов. – Уж я-то в курсе, что вы можете отомстить своему обидчику и куда более изощренным способом. – И он, не жалея красок, рассказал Баранову, как однажды, во время плавания на шлюпе «Надежда», Алексей Михайлович отомстил Крузенштерну за нанесенное его графскому достоинству оскорбление с помощью… надрессированной им обезьянки.

Теперь уже Александр Андреевич вытирал носовым платком уголки заслезившихся от смеха глаз.

– Потому-то Алексей Михайлович и оказался в Русской Америке? – спросил он, отсмеявшись.

– Совершенно верно. Не мог же я оставить в торговой миссии человека, причинившего моральные страдания начальнику первой в истории русского флота кругосветной экспедиции, – тонко улыбнулся камергер. – В то же время я не имел ни малейшего желания обрести личного врага в лице могущественного графа Михаила Петровича Воронцова. Потому-то и снабдил его блестящей характеристикой, рекомендовав вам, Александр Андреевич.

И вигвам снова вздрогнул от дружного мужского хохота.

* * *

– По правде говоря, мне очень хотелось привлечь Алексея Михайловича к работе в Российско-американской компании, – признался чуть позже Баранов. – Ведь если вы помните, Николай Петрович, я неоднократно писал вам, что для дальнейшего развития Русской Америки мне очень не хватает толковых помощников. Однако граф, как, собственно, вы и предвидели в своем сопроводительном письме, предпочел остаться, выражаясь его словами, «свободным художником».

– О, оказывается, иногда и мне удается быть пророком, – рассмеялся Резанов.

– Главное, что вы, сжалившись над моими мольбами, в этот свой приезд все-таки преподнесли мне приятный подарок в лице достойного помощника.

Перехватив непонимающий взгляд Воронцова, Резанов пояснил:

– Я привез Александру Андреевичу Шувалова.

– Андрея Петровича?! – радостно воскликнул граф.

– Его самого, – кивнул Резанов.

– О, вам очень повезло с помощником, Александр Андреевич! – заверил Воронцов Баранова. – Шувалов – чрезвычайно способный молодой человек! Так, всего после нескольких совместных вахт с мичманом Беллинсгаузеном он стал выполнять обязанности вахтенного офицера на «Надежде» самостоятельно! Недаром Крузенштерн намеревался представить его по завершении кругосветного плавания к чину мичмана…