Бенджамин Дизраэли - Адам Кирш

этих страницах, которое неминуемо создаст полная правдивость изложения, может отвратить некоторых от их внимательного прочтения». Еще более ясно, чем страдания бедных людей, роман открывает читателю непреодолимую пропасть, которая в викторианской Англии разделяет имущих и неимущих. В соответствии с подзаголовком романа, это «две нации», живущие бок о бок и не ведающие друг о друге. В наиболее известном отрывке романа эту истину Эгремонту открывает один из чартистов.

— Что ж, общество может быть и незрелым, — сказал Эгремонт с легкой улыбкой, — но, что ни говори, наша королева правит величайшей нацией из всех существующих на земле.

— Какую вы имеете в виду? — спросил его молодой незнакомец. — Ведь она правит двумя нациями.

Он замолчал, Эгремонт не сказал ни слова, но вопрошающе взглянул на него.

— Да, — снова заговорил незнакомец. — Существуют две нации, которые никак не связаны между собой и не понимают одна другую; они не ведают об обычаях, мыслях, чувствах друг друга, словно обитают в разных местах, на разных планетах. Это разные породы людей, которые едят разную пищу, следуют разным традициям и подчиняются разным законам.

— Вы имеете в виду… — неуверенно сказал Эгремонт.

— Богатых и бедных.

После «Сибиллы» слова «две нации» получили распространение как краткая формулировка проблемы, перед которой стояла Британия. Это был очень характерный для Дизраэли способ обозначить социальный вопрос, используя мощный заряд, который для него всегда заключало в себе слово «нация». Для Энгельса буржуазия и пролетариат были по определению врагами, а классовая борьба — бескомпромиссной игрой «кто кого» и могла закончиться только победой одной из сторон. В то же время Дизраэли викторианская Англия представлялась скорее нацией, разделившейся на две, и спасти их могло только примирение. Наибольшее возмущение Дизраэли было вызвано (и это отражено в «Сибилле») не эксплуатацией одного класса другим, а отчуждением бедных слоев населения от английских традиций и привилегий, которые по праву им принадлежали.

Тут важно отметить, что эти привилегии отнюдь не только экономические, но и обеспечиваемые культурой и религией. В одной памятной сцене романа необразованная, но исполненная благих намерений девушка говорит, что верит «в Господа нашего и Спасителя Понтия Пилата, распятого во искупление грехов наших, и в Моисея, Голиафа и всех остальных апостолов» — такая пародия на Символ веры призвана вызвать потрясение в сознании нации, которая всерьез относится к христианству. Ирония заключается в том, что это видение Англии такой, какой она должна быть (единой в своих интересах, традициях и вере), исходит от автора, которого такая Англия никогда бы не приняла целиком и полностью, как оно и было на самом деле. В романах (как и в политике) Дизраэли всегда особенно сильна идея национального единства, и это в значительной мере объясняется тем, что на самом деле он не принадлежал народу, среди которого жил, а нации, к которой он мог бы принадлежать, то есть еврейства, созданного его воображением в «Алрое» и «Танкреде», никогда не существовало.

Однако, весьма решительно формулируя проблему «двух наций», Дизраэли по-прежнему уклоняется от реального анализа методов, которыми эта проблема могла быть решена. Кульминацией романа стал бунт толпы, во время которого гибнут отец Сибиллы и брат Эгремонта, человек реакционных взглядов. Но все эти кошмарные сцены тут же сменяются очередным счастливым концом, столь свойственным автору. Мало того, что Эгремонт наследует титул брата, но и Сибилла оказывается наследницей давно утерянного состояния. После всех описаний черствости богачей и страданий бедноты этот финал воспринимается как не только искусственный, но и оскорбительный. Брак Сибиллы и Эгремонта призван символизировать примирение знати и рабочего класса, но Дизраэли, исподтишка переведя Сибиллу в класс аристократов, по существу замял классовый конфликт, драматическому освещению которого посвятил весь роман.

Именно подобные беспочвенные мечтания членов «Молодой Англии» заставили Джордж Элиот отвернуться от идей этой группы, которые она определила как «аристократический дилетантизм». Энгельс, естественно, высказался еще резче о «исполненных благих пожеланий тори, которые недавно объединились в „Молодую Англию“». Называя Дизраэли и других по именам, он насмешливо писал, что «мечта „Молодой Англии“ состоит в возрождении „веселой старой Англии“. <…> Цель, разумеется, недостижимая и нелепая, это, по существу, насмешка над всем ходом исторического развития». Энгельс отдал должное этой группе за то, что ее члены признают «постыдность существующего положения», но не более того.

Впрочем, Энгельс и ранее склонялся к необходимости насильственного изменения английского общества. Дизраэли, который всю жизнь пытался найти себе место в этом обществе, отнюдь не хотел с ним покончить. В известном эссе о консервативных идеях Сэмюэля Тейлора Кольриджа либеральный философ Джон Стюарт Милль писал, что тори могут защитить английские институты единственным способом — переосмыслив их целиком и полностью: «Чего мы имеем право ожидать от уже устоявшихся институтов, что они обязаны для нас сделать, дабы оправдать свое положение в качестве таковых? Разве не следует нам понудить их выполнять им предписанное или же со всей решительностью показать их полную несостоятельность?» Именно такую задачу Дизраэли поставил себе в романах «Конингсби» и «Сибилла», хотя его ответы не помогли ему склонить на свою сторону либеральную интеллигенцию. В 1847 году ведущий либеральный журнал «Эдинбург ревью» опубликовал длинный уничижительный обзор его политических романов, в котором утверждалось, что Дизраэли был противником «прогресса цивилизации, развития человеческого разума» — иначе говоря, всего того, к чему человечество «стремится, за что сражается и о чем молится последние три века». Оппоненты Дизраэли были правы в том, что девятнадцатый век ни при каких обстоятельствах не мог повернуть вспять к чему-то вроде великодушного феодализма, который существовал, возможно, только в воображении членов «Молодой Англии». Однако в романах Дизраэли по крайней мере удалось сохранить для истории свою мечту о том, какой должна стать Англия.

10

Сравнение политических романов Дизраэли, написанных в сороковые годы, с его автобиграфическими романами тридцатых годов ясно указывает на смену авторского фокуса. Контарини Флеминг и Вивиан Грей были автопортретами, созданными фантазией писателя, и, описывая своих героев, Дизраэли в воображаемом мире удовлетворял собственное честолюбие, которое не находило выхода в реальной жизни. В то же время Конингсби и Эгремонт отнюдь не списаны со своего создателя: они слишком бесхитростны и по-английски незамысловаты, чтобы искать в них сходство с автором. Их прототипами скорее можно считать членов «Молодой Англии» — искренних и слегка нелепых молодых людей вроде Смайта и Маннерса, которые вызывали у Дизраэли симпатию, но отнюдь не желание им подражать. Кто же в таком случае в этих политических романах сам Дизраэли? Этот вопрос можно сформулировать