Братья ветра - Тэд Уильямс

всегда поешь старые песни – самые лучшие, – а это важно. И напоминает мне о детстве. Пожалуйста, не разочаруй меня, Ниди-са.

Она не хотела петь.

– У меня на уме только печальные песни, лорд Даниади, – сказала она. – Определенно, кто-то другой споет лучше, чтобы поднять всем настроение.

– Мне не важно, поднимется у меня настроение или нет, – заявил лорд Даниади. – И если сегодня все пребывают в мрачности, так тому и быть. Но даже печальные старые песни напоминают нам, что плохие времена проходят и им на смену приходят лучшие дни.

Нидрейю склонила голову.

– Хорошо. – Она повернулась к Инелуки и подождала, когда он поднимет голову и посмотрит ей в глаза, а потом сказала: – Я спою «Жалобу Лунной женщины».

Даниади махнул рукой, свет в зале потускнел, а его старший сын взял арфу и начал наигрывать знакомую древнюю мелодию.

Нидрейю закрыла глаза и начала петь низким мелодичным голосом. Мне показалось, что волна тревоги пробежала по лицам собравшихся в зале.

Где мой муж?У меня горечь во рту. Я не знаю, что делать.Как заставить его вернуться.Я не скучаю по нему,Но в доме одиноко.Я сняла тапочки и надела их снова.Луна – холодное место,Место серебряного льда и белого камня.На сердце у меня холод.

Даже я знал эту старую песню зида'я о Лунной женщине Мезумииру, которая рассталась со своим мужем Исики, повелителем птиц. Мезумииру отдала свое имя Сети, великой пене звезд, что раскинулась на ночном небе с юга на север. Для народа моего господина она мать всего сущего. У тинукеда'я другие истории о Первых Днях, насколько мне известно, хотя я их не знаю. Мои родители никогда меня им не учили. Я думаю, они чего-то стыдились.

Голос Нидрейю поднимался и падал в повторявшихся фразах, медленно тускневших в конце каждой строфы, подобно грустной трели жаворонка. Все в Снежном приюте прекрасно знали эту историю, но собравшаяся компания слушала ее в торжественном молчании. Казалось, только Инелуки она не тронула, он сидел, закинув голову назад, глядя в потолок и сцепив пальцы на коленях, словно в голове у него звучала другая песня, доступная лишь ему.

Я не настолько красива, чтобы его сохранить.И я его не хочу.Но и одной быть не желаю.

Ее голос изменился, печальный и нежный, он стал менее благозвучным, словно она становилась брошенной мужем Мезумииру.

Где мои дети?Почему я не могу их обнять?Семерых он взял в Страну Птиц, что за Садом.Они меня не узнают.Никогда меня не узнают.

Голос Нидрейю наполняла такая боль, что ее тяжело было слушать. Мне показалось, что она поет не о страдании и ярости Лунной женщины, а о собственной – не про украденных детей Мезумииру, а о своих, нерожденных, – их у нее, возможно, никогда не будет. Быть может, я дал волю воображению, но мог поклясться Садом, что в ту ночь Нидрейю скорбела о детях, которых ей не суждено родить.

Двоих я спрятала.Если он ко мне вернется, они не будут его знать.Я заберу их у него.Я буду проклинать его имя, и они возненавидят его всем сердцем.Почему же он не пришел?Неужели он думает, что настолько выше меня?Я дочь Небесного Лорда,Моя мать – владычица всего, что растет,а мой муж – всего лишь крылатый вор.Он похитил мою честь,Он украл мое счастье…

Хотя полночь еще не наступила, когда Нидрейю закончила петь, все зида'я начали расходиться из зала Даниади, тихо беседуя между собой. Оглядевшись по сторонам, я понял, что Инелуки уже ушел, а на лице моего господина застыло мрачное выражение. Я видел, что он ни с кем не хочет говорить, даже со мной, поэтому отправился в постель, и мне приснилась груда яиц, покрытых мерцавшим серебристым песком.

Мы покинули Снежный приют за час до рассвета, а стройные стволы берез раскачивались под ночным ветром, точно голодные призраки. Нидрейю не пришла попрощаться, а Даниади лишь молча обнял братьев и вернулся в свой зал.

Часть вторая

Серебряное дерево

Хакатри и его брат не разговаривали после того, как мы покинули Березовый холм и вернулись на широкий Серебряный путь. Когда мы в утренних лучах солнца на него выехали, возникло ощущение, будто мы оказались на перекрестке сразу нескольких дорог. Я не осмеливался спросить, в каком направлении мы двинемся дальше, когда мы оказались на дороге, хотя, конечно, глупая часть меня молилась всем богам, чтобы Инелуки услышал голос разума и мы бы повернули в сторону Асу'а, нашего дома. Но молчание так и не было нарушено, и, когда мы наконец добрались до широкой дороги, Инелуки не оглядываясь направил Бронзу в сторону гор. Хакатри последовал за ним, а я, разумеется, за своим господином.

Земли запада, которые мы в последнее время бесконечно пересекали туда и обратно, точно челнок ткацкого станка, оставались практически пустыми. Поселения родичей моего господина, как и лорда Даниади в Снежном приюте, встречались редко и располагались далеко друг от друга, как и более примитивные деревни смертных. Большая часть населенных мест, через которые мы проезжали, были фермами или маленькими селами. Лишь на далеком юге смертные строили города и жили в многочисленных общинах, хотя в те времена я видел совсем немного и даже представить не мог, как выглядит крупный город смертных.

Мне казалось, что они лишь более крупные версии поселений, через которые мы проезжали, с городскими стенами из бревен и домами из глины и тростника. Только после моего путешествия в Наббан я обнаружил, что смертные также строят из камня, и некоторые их дома способны бросить вызов Асу'а или потерянному Тумет'айи размерами и величием.

Более того, пока мы под сильным дождем ехали по извилистому Серебряному пути, хлюпая по колеям, оставленным другими путешественниками, я увидел немало древних руин, заросших травой и деревьями. Они больше походили на развалины, чем на естественные выходы породы, – неужели в этих местах кто-то жил еще до того, как народ моего господина и мой пришли сюда из Сада? В какой-то момент, когда дождь лил особенно сильно, а мое сердце наполняла печаль, я спросил у Хакатри, кто первым начал строить здесь дома.

– Только животные и птицы жили в этих землях до появления Восьми кораблей, – ответил Хакатри. – Именно по этой причине мы здесь высадились – во всяком случае, так говорит наша история.

– Но ваша мать, леди Амерасу, уже жила тогда! – сказал я. – Она должна знать.

– Я рассказываю тебе истории, которыми она со мной делилась, Памон. Смертные появились вскоре после нашего прибытия, по крайней мере первые из них, – они пришли с неизведанного Запада.

– Они приплыли на кораблях, как мы? – спросил я.

– Нет, – ответил Хакатри. – А если и так, то где-то их оставили до того, как добрались до этих земель. Моя мать