Год Дракона - Вадим Давыдов

– Наслышана, – Елена тоже усмехнулась.

– Чудесно. Видите ли, дорогая, – свобода слова и информации не могут быть сами по себе священными коровами. Это миф. Священных коров нужно резать, жарить и с большим аппетитом кушать, иначе всем нам придет конец… Но это так, к слову. Информация и свобода ее распространения обязательно должны быть ограничены. Идея о том, что все люди равны в праве получать и распространять информацию, вредна и разрушительна. Как вы полагаете, пани Елена, – наши противники, в том числе и террористы, – читают газеты, смотрят телевизор, имеют возможность выходить в Интернет?

– Что за глупый вопрос?!

– Это не глупый вопрос. Это вопрос, который должен заставить задуматься.

– Меня?!

– Не только.

– Задуматься о чем? Или над чем?

– Над тем, что такое информация? Свобода слова? Они нужны для чего-то или представляют собой некую самоцель, чистое искусство?

– Разумеется, не самоцель. Если мы не говорим о желтой прессе. Это инструмент общественного контроля.

– Контроля чего?

– Ваших международных авантюр, например.

– Нет, минуточку. К международным авантюрам мы еще вернемся. То есть вы согласны, что информацию, находящуюся в открытом доступе, могут получить все желающие?

– Да. Согласна. Мы договорились. Дальше.

– А как вам, например, вот такой перл… – Майзель подошел к столу и включил один из экранов. – Где это тут… А, вот: «Из конфиденциальных источников в отделе по борьбе с терроризмом нашему корреспонденту стало известно, что отдел располагает достоверной информацией о подготовке нападения группы Нассы Насри… бла-бла… с применением взрывчатки производства неважно… на вокзал Виктории в Лондоне… Нападение запланировано на середину июля…» Чудненько, не правда ли?

– Что вас так разозлило в этом сообщении?

– То, что в нем ничего не говорится по делу. По существу. Знаете, как выглядело бы сообщение на ту же тему при нормальном положении вещей?

– Интересно.

– Примерно так. Вчера силами безопасности уничтожена террористическая группировка Нассы Насри, планировавшая взрыв вокзала в городе эн. И все. Не «стало известно», а уничтожена. Вместе с Насри и его взрывчаткой, планами, Коранами и прочим дерьмом. А знаете, почему это сообщение в «Санди Таймс» выглядит так убого? Потому что несчастный отдел по борьбе с терроризмом вместо уничтожения террористов должен писать бумажки для парламентских комитетов и правозащитников. И таким вот идиотским способом – «смотри, Насри, мы тебя засекли!» – они вынуждены бороться с террором. Что, по-вашему, предпримет этот подонок, прочтя заметку?

– Откажется от своего плана.

– Ошибка. То есть хуже, чем преступление, как говорит его величество. Он его перенесет. Во времени и в пространстве. И станет осторожнее. И его удар будет сильнее того, который удалось предотвратить… А мы действуем совершенно не так. Мы сначала уничтожаем всю эту нежить, а потом сообщаем вам об этом. А как вам вот это: «В секретном докладе „О разведывательной деятельности“, представленном вчера в Конгрессе, утверждается, что нападение, совершенное исламистами на здание Биржи в Нью-Йорке и закончившееся столь трагично, стало результатом вопиющей раскоординированности в деятельности федеральных спецслужб…»

– Это на самом деле не так?

– Это так, – кивнул Майзель. – И это – настоящий ужас, дорогая. Во-первых, потому, что вся эта нежить, читая эти перлы, радостно потирает ручонки: ага, эти гяуры – просто кретины, еще немного, еще несколько ударов – и победа у нас в руках. Во-вторых, потому что эта самая раскоординированность возможна лишь при условии и наличии столь сложной и разветвленной системы демократического представительства. При слабой власти. Пока у демократии нет внешнего врага, все чудесно. А когда он появился, начались проблемы. А мы нашли выход. На войне невозможна демократия. Армией руководит не стадо митингующих болтунов, а главнокомандующий, которому подчиняются все, в том числе разведка, военно-полевые суды, подразделение исполнения приговоров и дисциплинарные батальоны. А также тыловые подразделения. Кто не понял – лоб зеленкой. Только так это работает.

– То есть вы числите себя в состоянии войны.

– Обязательно.

– То-то наш обожаемый монарх не расстается с гвардейским мундиром, – Елена усмехнулась. – Огласите, пожалуйста, список ваших врагов, если вас не затруднит.

– Нисколько не затруднит. Исламские, или, правильнее, исламистские, фанатики и их союзники, в том числе голод, нищета и болезни, тупоголовые зажравшиеся руководители транснациональных монополий из тех, до кого мы пока не добрались, вся эта шваль, заседающая в давосах и женевах, международные валютные фонды и всемирные банки, регулярно пытающиеся устроить из нашего мира либертарианский парадиз для толстосумов и гламурчиков, их вольные, а так же невольные помощники. С последними мы обходимся исключительно бережно, поскольку из них могут получиться наши помощники. А со всеми остальными мы поступаем по законам военного времени.

– Здорово. И как вы собираетесь заставить меня поверить в ваш манифест?

– Делом, дорогая. Исключительно делом. Ну, и словом тоже – совсем чуть-чуть, комментируя, так сказать, представляемое пред ваши ясные очи.

– Вы хотите сказать, что ваши международные авантюры являются результатом воплощения в жизнь вашего манифеста?

– Какой потрясающий прогресс во взглядах, пани Елена. Вы меня радуете.

– Для чего тогда такая первобытная жестокость?

– Первобытная?

– А зашитые в свиные шкуры и сбрасываемые на съедение акулам тела расстрелянных – это что, торжество гуманизма?!

– Это война, пани Елена. На войне проводятся не только войсковые операции, но и деморализующие противника мероприятия. Потому что наш противник вовсе не исповедует традиционные для нас правила ведения войн, а ведет их по своим, пытаясь навязать их и нам тоже. Для того, чтобы помешать ему, мы делаем то, что мы делаем, нравится это нам с вами или нет. Война диктует определенную логику поведения, и вечно увиливать от нее не получается. И потом, наши, как вы выражаетесь, авантюры можно пересчитать по пальцам. В отличие от Америки, мы не ввязываемся в полсотни региональных конфликтов одновременно, а работаем последовательно. И не пытаемся усадить парламент там, где его по определению быть не может, а предпочитаем нашего сукиного сына, которого поддерживать куда легче, чем парламентаристскую жертву демократического аборта, для охраны которой приходится содержать многотысячные армейские контингенты. И возить домой наших мальчиков и девочек в цинковых ящиках.

– Так не лезьте туда, – пожала плечами Елена, – и не придется никого возить…

– И как долго у вас получится отсидеться?

– Я не отсиживаюсь.

– Я вовсе не имею в виду лично вас, пани Елена. К вам у меня как раз нет претензий…

– Премного благодарна.

– Пожалуйста, – Майзель улыбнулся. – Вы всегда так колетесь?

– По мере сил. Вам неуютно?

– Мне? Мне вполне комфортно.

– Врете.

– Нет, – он снова улыбнулся и повторил: – Нет, пани Елена. Меня ваша ежиковатость не пугает и даже не мешает мне. Если вы еще будете столь любезны не перебивать меня, когда я разворачиваю перед вами свой павлиний хвост во всем его великолепии…

– Ну, тогда вам будет слишком легко. Это нечестно. Так что вы хотели сказать про отсиживающихся в кустах?

– Только то, что отсидеться не получится. Придут, выволокут из теплой мягкой кроватки, приставят к голове автомат и скажут: или кричи «нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк Его», или сдохни, неверный, собака. И скажет это вовсе не какой-нибудь благолепный исусик вроде так горячо любимого вами профессора Зохели или великого Бутия [50] , а чумазый талиб, накурившийся анаши и науськанный муллой Омаром. А ваши Зохели и Бутий будут помалкивать в тряпочку, потому что их все равно никто не станет слушать, потому что у них не горят глаза, как у аз-Заркави или Хомейни…

Или у тебя, подумала Елена.

– Вы знаете Бутия и Зохели?

– Обязательно, – зло сказал Майзель. – Я не читал их коранистики, тем более в подлинниках, у меня нет на это ни времени, ни терпения…

– Но вам докладывали.

– Да. Мне докладывали. У нас первоклассные спецслужбы, пани Елена. И они довольно редко проваливаются, к нашему счастью.

– Почему все остальные проваливаются, причем с завидным постоянством и оглушительным треском, а ваши нет?

– Почти нет. И они не только мои, но и ваши. Хотите вы этого или сопротивляетесь изо всех сил. Потому что мы не являемся их частью, а контролируем их. Мы их, а не они нас. Потому что у них есть внешний враг, а не внутренний, от которого нужно защищать всех, – государство, нацию, монархию, бизнес, самих себя. Потому что мы заставляем их учиться и работать. Потому что мы не натравливаем их на вас и ваших друзей. Или вы этого не чувствуете?! Потому что требуем реальных результатов, а не победных реляций. Потому что это не охранки и не ассоциации стукачей в трауре, а Спецслужбы. С большой буквы.