Рота Шарпа - Бернард Корнуэлл

- Как там сержант Харпер?

- Рядовой Харпер поправляется, сэр. Еще три-четыре дня, и он вернется в строй.

Форрест вздохнул:

- Никак не могу заставить себя называть его рядовым. Кажется неправильным, – он покраснел. - Боже, кажется, я задел вас.

Шарп рассмеялся:

- Нет, сэр. Я, кажется, привыкаю быть лейтенантом, - это было неправдой, но нужно было убедить Форреста. – Вам удобно, сэр?

- Очень. Замечательный вид, - они обозревали долину и город в ожидании атаки, которая должна была начаться с наступлением темноты. Половина армии была на холме, в траншеях или возле новых, наполовину законченных батарей, и французы, наверное, догадались, к чему идет, благо, особого труда это не составляло. Британские пушки были за полмили от бастиона Тринидад, слишком далеко, чтобы нанести ощутимый урон. Инженерам нужно было сократить дистанцию хотя бы вполовину – что означало постройку новой параллели и новых батарей прямо на берегу искусственного озера, у французского форта Пикурина. Сегодня ночью форт будет атакован. Шарп до последнего надеялся, что это произойдет силами его собственного, Четвертого дивизиона, но во тьму пойдут Третий и легкий дивизионы, а Шарпу останется лишь наблюдать. Форрест глянул вниз по склону:

- Не выглядит особенно трудным.

- Не особенно, сэр, - и это было правдой, вернее, половиной правды. Форт Пикурина был временным: клинообразное укрепление, способное даже не задержать, а лишь замедлить продвижение атаки. Он был окружен рвом и старой каменной стеной с наскоро установленными палисадами[38], разделенными бойницами, и находился так далеко от города, что пушки не могли ударить по атакующим картечью. Форт падет, но остается искусственное озеро, созданное дамбой на Ривилье и перекрывающее прямой доступ к городу. Если озеро не осушить, атаковать можно только с юга, протиснувшись между водой и южной стеной, мимо огромного форта Пардалера, и наступающие колонны, попав под огонь французских пушек, будут изрешечены картечью. Шарп снова одолжил у Форреста подзорную трубу и навел ее на дамбу. Для временного сооружения она была удивительно качественно построена: Шарп видел даже каменную дорожку с перилами, ведущую к форту, защищающему дамбу - форту, гораздо более мощному, чем Пикурина. И форт, и дамба находились вблизи городских стен – человек с мушкетом, стоя на бастионе Сан-Педро, мог легко обстрелять эту вымощенную камнем дорожку. Форрест проследил за его взглядом:

- О чем вы думаете, Шарп?

- Я думаю, что атаковать дамбу будет нелегко, сэр.

- А вы думаете, кто-то собирается атаковать дамбу?

Шарп знал, что такую атаку планируют, ему рассказал об этом Хоган, но он только пожал плечами:

- Не знаю, сэр.

Форрест огляделся по сторонам и заговорщицки произнес:

- Не говорите никому, Шарп, но мы собираемся это сделать!

- Мы, сэр? Батальон, сэр? – в голосе Шарпа проскользнуло волнение.

Форрест был польщен:

- Не мне бы говорить, Шарп, не мне, но полковник предложил наши услуги. С ним говорил командующий дивизионом. Нам может улыбнуться удача!

- Когда, сэр?

- Не знаю, Шарп! Мне таких вещей не рассказывают. Смотрите! Занавес поднимается!

Пушкарь на первой батарее отвалил от амбразуры последний габион, и одно из орудий, молчавшее последние полчаса, изрыгнуло вниз по склону пламя и дым. Ядро, не долетев до цели, взрыло землю прямо перед Пикуриной, а потом рухнуло в воду озера, подняв большой столб воды. Презрительные крики французов из маленького форта были слышны даже за четыре сотни ярдов.

Наводчики, повернув большой винт с тыльной части ствола, приподняли прицел на полдюйма. Орудие наскоро протерли губками, оно зашипело. Амбразуру снова заткнули, опасаясь неминуемого ответного огня из города. В дуло полетели картузы с порохом, их прибили банником, закатили ядро. Сержант нагнулся над запальным отверстием, забил в него гвоздь, проткнувший картузы насквозь, и вставил запал – трубку, наполненную отборным сухим порохом. Рука его взметнулась вверх, офицер коротко прокричал приказ, и габионы снова откатили с огневой позиции. Солдаты присели, зажав уши руками, сержант поднес к запалу длинную тлеющую спичку, и пушка подпрыгнула на своей деревянной платформе. Ядро ударило в палисад Пикурины, разбив несколько бревен и обрушив град свежих щепок на защитников – пришел черед для радостных криков британцев.

Форрест глянул на форт в подзорную трубу, прицокнул языком и повернулся к Шарпу:

- Бедняги. Наверное, им не особенно приятно.

Шарп едва сдержал смех:

- Конечно, нет, сэр.

- Я знаю, Шарп, что вы считаете меня слишком уж милосердным к врагам. Возможно, вы правы, но я представляю на их месте моего сына – и ничего не могу с собой поделать.

- Мне казалось, ваш сын – гравер, сэр.

- Да, Шарп, именно так, но если бы он был французским солдатом, он мог бы быть там, вот что удручает.

Шарп задумался было, пытаясь поспеть за воображением Форреста, но сдался и снова повернулся к форту. Другие британские пушки уже взяли прицел, и тяжелые ядра начали методично крушить хлипкие укрепления. Французы были в ловушке: отступить они не могли - поджимало озеро - и понимали, что с закатом канонада закончится атакой пехоты. Форрест нахмурился:

- Почему они не сдаются?

- А вы бы сдались, сэр?

- Конечно, нет, Шарп. Я же англичанин! – обиделся майор.

- А они – французы, сэр, и тоже не любят сдаваться.

- Подозреваю, что вы правы, - Форрест и в самом деле не мог понять, почему французы, нация, которую он считал по большей части цивилизованной, должны сражаться в такой безвыходной ситуации. Допустим, американцы воюют за республиканский строй: от молодой нации трудно ждать осознания всех опасностей такой политической системы. Но французы? Форрест никак не мог этого понять. Хуже всего то, что французы – самая сильная с военной точки зрения нация на земле, и именно она, зарядив мушкеты и оседлав коней, распространяет зло республиканства. Британцы, естественно, обязаны избавить мир от подобной заразы. Форрест считал войну крестовым походом во имя духовных ценностей, битвой за благопристойность и порядок, а победа Британии будет означать, что Всевышний, который, разумеется, не одобряет республиканских настроений, благословил ее солдат.

Однажды он даже изложил свои мысли майору Хогану и был глубоко потрясен, когда инженер с ходу опроверг его идеи: «Дорогой мой Форрест! Мы сражаемся исключительно из-за прибыли! Если бы Бони[39] не закрыл португальские гавани для британцев, вы бы уютно посапывали в своей постели в Челмсфорде». Форрест припомнил этот разговор и взглянул на Шарпа:

- Шарп, а вы зачем сражаетесь?

- Сэр? – Шарпу на секунду показалось, что Форрест предлагает сдать армию защитникам Пикурины. – Зачем нам сражаться?

- Да, Шарп. Зачем лично вы сражаетесь? Вы против республиканства?

- Я, сэр? Да мне даже слова такого не выговорить, - он улыбнулся Форресту. – Боже мой, сэр, мы всегда дрались с французами. Даже лет двадцать назад или около того. Если бы мы этого не делали, они бы нас завоевали, и нам бы пришлось есть улиток и говорить по-французски, – он рассмеялся, но заметил, что майор серьезен. - Не знаю, сэр. Мы воюем с ними, потому что они надоедливые ублюдки и надо прибрать их к ногтю.

Форрест вздохнул. Он попытался объяснить Шарпу политическое устройство мира, но тут полковник Уиндхэм и группа офицеров батальона присоединились к ним на бруствере. Уиндхэм был в добром расположении духа: он смотрел, как британские ядра разрушают остатки французского палисада и возбужденно похлопывал судорожно сжатым кулаком по ладони:

- Отлично, парни! Задайте жару этим ублюдкам! – Повернувшись, он вежливо кивнул Шарпу и улыбнулся Форресту: - Чудесный день, Форрест, чудесный! Две лисы! - Хоган как-то поделился с Шарпом наблюдением, что для британского офицера нет ничего более вдохновляющего, чем мертвая лиса. Но дважды удовлетворенный Уиндхэм принес и новости. Он вытянул из кармана письмо и продемонстрировал его Форресту: - Письмо от миссис Уиндхэм, Форрест. Чудесные новости!

- Отлично, сэр! – Форрест, как и Шарп, гадал, не подарила ли лишенная подбородка Джессика жизнь какому-нибудь малютке Уиндхэму, но дело было не в этом. Полковник развернул письмо, что-то промычал, проглядывая первые строки, и по лицам Лероя и других новоприбывших Шарп понял, что они не первые, кого Уиндхэм знакомит с хорошими новостями, в чем бы они ни заключались.

- Вот! У нас были проблемы с браконьерами, Форрест, чертовски серьезные проблемы. Среди крестьян завелся негодяй! Но моя замечательная жена поймала его!

- Замечательно, сэр, – Форрест вложил в эти слова весь свой энтузиазм.

- И более того, не просто поймала! Она приобрела новый капкан. Чертова штуковина оказалась настолько мощной, что отсекла ему ступню, и он умер от гангрены. Вот, смотрите, миссис Уиндхэм пишет: «Это так вдохновило нашего приходского священника, что упомянул в воскресной проповеди, что испытает Наказание за грех свой каждый, кто не Заботится о Долге своем!» - Уиндхэм обвел собравшихся восторженным взглядом. Шарп готов был поспорить, что никто из прихожан не забывает о своем долге, пока миссис Уиндхэм так заботится о своем, но решил, что момент не очень подходит для того, чтобы произнести это вслух. Уиндхэм снова уткнулся в письмо. - Чудесный человек наш священник. В седле держится, как настоящий вояка. Знаете этот текст?